Глава 16. Стезя быстронавтов

Кастор Фибров
Назад, Глава 15. Грусляй: http://www.proza.ru/2018/03/27/1520


                – Прошу тебя, – перебил капельмейстера маленький тайный советник, – прошу тебя,
                Крейслер, не впадай ты в свой проклятый юмор, у меня от него, скажу прямо,
                дух занимается. Разве я требую у тебя прагматическую биографию?
                Э.Т.А. Гофман, Житейские воззрения кота Мурра.

                – ...Мамонты потому и вымрут, что часто подвергают себя опасности. Тебе надо
                чаще убегать!
                Ледниковый период 2.

                Под весенним дождём
                Невозмутимо несёт свои воды
                Большая река.
                Ёса Бусон, Весенний дождь.


     И вот, отправились они дальше, однако же установив под руководством Грусляя, оказавшегося хорошим стрелком, на носу корабля для всяких случаев, торжественных и не очень, салют-стрелют пушку-бузинатор. А ещё восстановили трюмсель на самой верхушке мачты. Что ж, теперь действительно можно было плыть.
     И проходили их дни в трудах, сочинении стихов, музыки и иной живописи, в приготовлении пищи, ловле рыбы для штормуна Бацмордуорта, природоведческих наблюдениях и всех прочих философских опытах и штудиях. И был на корабле их великий мир.
     Но однажды решил Блюзгай учиться играть на банджолайке. Они в то время уже миновали области Хайдако, Дуралемн и Настукки, и подплывали к Дряньландии и Дохляндии, возле которых, как известно, располагаются справа Охламония, Дохлуэлл и Дрофила, а слева Обрезона, Тухас и Мотана. До искомых ими Кмыдостана с Дырландией было ещё прилично, но, само собой, уже ближе, чем тогда, когда они лишь отплывали от фьорда. Не говоря уже об Островах налаков или берега Жемчужной долины. Как далеко всё это было теперь, хотя прошло всего лишь сколько-то долгих дней...
     Итак, играл Блюзгай себе спокойно на банджолайке в один из светлых и радостных летних дней, сидя притом на рулевой вахте, вся команда, повянув ушами, пряталась на время этой сиесты в трюме, и было всё хорошо. Кстати, с появлением банджолайки Бацмордуорт стал храпеть гораздо скромнее, как-то застенчиво и почти по-детски. Так вот, играет он себе, играет, и вдруг вылезает из воды огромная морда.
     Как оказалось, это был Бадзюй. Но что толку или какая разница, Бадзюй это или ещё кто, если у него такие зубы? Само собою, игра сразу прекратилась и команда, вздыхая с облегчением и потягиваясь, потянулась на палубу греться на солнышке. А там – это, с зубами. Да потом ещё двое других появилось, только теперь с руками, Марляк и Госьминойя зовут. И говорят: «Давай, играй дальше, а мы петь будем». Ну, если им такая игра нравится, то можете себе представить, как они поют? Ясно, что после этого Бацмордуорт не только храпеть во сне перестанет, но ещё и икать непрестанно начнёт, во сне и наяву.
     Но, к счастью, Бадзюй был противником пения, и особенно пения этих двух, с вашего позволения, сирен, Марляка с Госьминойей. И вообще противником банджолаек и прочего хулиганства в спокойных водах морей Брыковылетании, Вихляндии и Болявии (во, оказывается, уже до чего доплылись). И особенно спокойных водах великого залива-озера Лох Гаркнесс.
     Не знаю, до чего бы дошла их дискуссия, если бы не появилось ещё одно чудище, – час от минуты не легче, честное слово, – которого звали Мноппи Чорбаг. Но он не стал ни петь, ни дискутировать. А просто появился, и все остальные сразу исчезли. Решили срочно проверить, не забыли ли они утюг выключить или холодильник закрыть. И вообще этого Чорбага, похоже, не интересовали ни пение, ни непение, я даже затрудняюсь сказать вам, что его интересовало, кроме еды, конечно. Раньше, говорят, он вообще был страшен, но теперь Человек сделал его не страшным. Он теперь служит перевозчиком, хотя и перевозит... Во рту.
     Но они, все члены команды Мабисловиона, были очень воспитанны и смогли кротко и деликатно отказаться от таких трудоёмких услуг. И Чорбаг, тяжело вздохнув, поплыл своею дорогой. А Блюзгаю было строго-настрого запрещено играть на ещё каких-либо экспериментальных инструментах, как-то на вёдрах, вантах, корабельной пиле, голове Дубробора, нервах Стактибуса, и прочих неотъемлемых корабельных принадлежностях. Он, конечно, сильно погрустнел после этого, но когда ему Долинка сделала тростниковую флейту, тут же воспрял духом и стал играть на ней, и это воистину получалось у него прекрасно.
     Правда вот только сёстры Соткайи, кловы... э-э, простите... кловихи моря сочли это за вызывающее передразнивание их ультра-экстра эолово-завывающего звука, но у них-то, все ведь знают, вкус совершенно извращённый. Им лишь бы сожрать кого-нибудь, независимо от его вкуса. Пришлось уж тогда Блюзгаю вообще бросить это грязное дело. Я имею в виду, пение на инструментах, особенно на банджолайке. Ну, а флейту ему всё-таки оставили. Просто отплыли подальше от местности Сумерксеть, где жили эти сестрицы, да и всё. И хорошо ещё Йорском Гадябра с Хислоувом Аброй-гадяброй им, то есть, Мабисловиону помогли. А то ведь совсем отставать эти Соткайи не хотели.
     Вот, сколько нового они узнали. Цивилизация!
     А потом стало холодно, северные земли всё-таки, и они здорово замёрзли.
Их путь рос так, как растут льды, прибавляясь один к другому, появляясь словно бы из ниоткуда, становясь зримым и осязаемым, прозрачною новой плотью, овеществившей текучее и ускользающее. Путь в пространстве, путь в никуда, во времени, подобном остановившейся песне, которая поётся молчанием, единым ткущимся повсюду звуком, как кровь наполняет тело биеньем сердца... Таков был их путь. Но теперь они так замёрзли, что дежуривший у руля Стактибус выстукивал зубами известный «Полёт шмеля». Что ж, любовь к классике его никогда не подводила. И что бы он ни делал...
     – Что ты делаешь!! – завопил Бацмордуорт, вылетая пробкой из трюма.
     А просто «Полёт шмеля» стал исполнять уже и сам корабль, мечась из стороны в сторону в амплитуде звуков этой мелодии.
     – Т-ты т-так н-нас-с с-сог-грет-ть р-реш-шил что л-ли? – выстучал, пытаясь улыбнуться (получилось криво), Дубробор, выползая вслед за штормуном.
     И тотчас он отправил погулять свой завтрак. Примерно то же самое было и с остальными. Только те, к сожалению, до палубы добраться не смогли.
     – П-прост-ти, б-брат, – пожал (точнее подрожал) плечами Стактибус, – у к-кор-рабля ф-фингал-лизация с-сраб-бот-тала...
     Здесь надо пояснить, что Мыкий Дод (сын изобретателя как-никак) изобрёл для корабельного руля устройство, позволяющее переходить на особый режим... что-то вроде автопилота, только он был не совсем авто, а просто руль делался гиперчувствительным, реагируя даже на очень слабое движение рулевого. Как объяснял Дод, это было очень полезно для корабельного равенства, ведь маленькие слабые тоже хотят порулить.
     Ну, тут Дубробор устроил фингализацию. И рулевому, и изобретателю, и не только им, но и всему окружающему пространству. А Стактибус, уже сидевший на верхушке мачты, куда его большой друг никоим образом не мог добраться без риска перевернуть корабль с ног на голову... точнее... э-э... ну, вы поняли... в общем, сидевший на вершине Мабисловионских гор храбрый орёл только повторял от посетившего его исступления и ужаса «Уай-Йэй».
     – Эй, ты, еретик, хватит там мантры читать, слезай, не буду бить, – курящийся паром упал Дубробор у подножия мачты.
     – Желай загадание! – быстро сказал один из двух.
     Может, Рэ, а может, Жэ. Но, скорее всего, он и сам сейчас не знал, кто он. Видать, буквы уже в голове перемешались, даром, что маленький, летал по трюму, как мячик. А просто они с братом условились, что когда Дубробор окончит бой с тенью, это будет моментом катарсиса, а значит, вошедший в него может просить что-нибудь. Только вот они боялись решить, у Кого же...
     – Наоборот, – непроницаемо ответил Блюзгай.
     – Что? – с непониманием спросил маленький один из двух.
     – Я говорю, наоборот уже плыть надо. Поворачивать пора. Давать задний. Драпать. Улепётывать. Делать ноги... – стал занудно объяснять Грусляй.
     – Да понял я, понял! – махнул лапой дежурный Стактибус, слезая с мачты (мстительно наступив на голову сидящему под ней и обессиленному Дубробору) и отправляясь к рулю. – Давно пора было скомандовать.
     А просто капитан Бобредонт не только скомандовать не мог, он даже подняться с трюмного пола не мог, поскольку примёрз к пролитому Долинкой земляничному морсу, который она в тот момент, когда у корабля началась пляска грешного Дубробора, преспокойненько попивала.
     – Ничего-ничего, – хихикнул ему из люка сверху Рэ (как оказалось после того, как он перестал дрожать, это был он), – сейчас поюжнеем и ты оттаешь...
     Но, как известно, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. И прошлось ему оттаиваться собственным дыханием. Когда он выбрался на палубу, самопроизведённый в укоризненные и покаянные проповедники Стактибус произносил речь.
     Грешные люди сидели вокруг, от холода не имея сил сопротивляться, а он всё говорил:
     – ...И все вы, люди, до сих пор влюблённые в Кмыду...
     – Я не влюблена, – хмыкнула Долинка.
     – И я не влюблён, – сказал Грусляй.
     – Вот здорово! – горестно и вместе иронически хмыкнул Дубробор. – И как же тебе это удалось, силач?
     – Всё просто, – невозмутимо ответил Грусляй, пытаясь сгрызть третью порцию морожено-вяленой земляники, – я её брат.
     Что тут началось! Даже все оттаяли как-то. И ему тут же пришлось объяснить, что, конечно же, он не родной, а только двоюродный. Но всё равно ведь брат...
     – Мне что теперь – автографы что ли по этому поводу раздавать? – фыркнул Грусляй и пошёл пройтись.
     Но так как палуба у Мабисловиона не очень большая, да ещё и в связи с климатическими условиями несколько скользкая, то далеко пройтись у него не получилось. Упал. Так и ходили они всей толпой за ним и падали, то один, то другой. «Расскажи», да «расскажи», и всё такое прочее.
     – ...Ну и чего же достигаем мы, множа истории, имена и прочую глупость? – тем временем медленно и грустно говорил Стактибус. – Для чего, говорю, вся эта бессмыслица? Чего достигаем мы, плывя теперь на своём дурацком Мабисловионе куда-то на северо-запад или северо-что-то-ещё?..
     – Ну... – промямлил Бобредонт, судорожно ища ответ. – Люди же живут... двигаются... ищут чего-то... бывает, и сами не знают, чего... и вообще...
     – Пфф... Прекрасно! – саркастически взмахнул лапкой Стактибус; однако по мере того, как он издевательски по слогам продолжал своё восклицание, уверенность в нём как-то уменьшалась. – Вот э-то объ-яс-не-ни-... е. Бобредонт, а похоже... – ошеломлённо закончил он, оборачиваясь к тому месту, где только что стоял Бобредонт.
     Но тот уже мчался на камбуз, потому как там, судя по вылетающим фрагментам и поднявшемуся дым-столбому (а по звукам и дым-столбаму, и дым-столбуму), разыгралась нешуточная трагедия. Ну, или комедия, как хотите. Просто наконец поспел завтрак, варящийся в десять раз медленнее, по причине всё тех же условий, а все менее говорливые давно уже заняли вокруг него круговую оборону, и была большая опасность остаться теперь без горячего.
     И пришлось им действительно взять южнее, тем более, что к этому моменту они наконец обогнули бесконечно длящийся полуостров Лопстерсыр-Сотнидыр с главным городом Козло, в который они, само собой, не заходили и, минуя местность Парам-папам в провинции Горлантине, двинулись в обратный путь. Только путь этот был уже иным. Да, здесь в это время не было штормов и бурь в отличие от того берега, с которого они сюда пришли, но всё здесь было им незнакомо, и даже Бацмордуорт, утверждавший, что ходил здесь на шхунах и прочих великих суднах, выглядел неуверенно. Но делать нечего – ведь надо же успеть домой к возвращению мамы с папой.
     Этот путь выводил их к землям Бобритании с другого их края, со стороны Стреластра, куда, как рассказывал им Канат Бананов, вёл малоизвестный поток внутри гор, оканчиваясь рекой, впадавшей когда-то в то, что именовалось Вонючими болотами, а пересохнув, обратилось в маленький чистый пруд, в котором дядя Бобрисэй разводил краснопёрых вуалехвостов. Или... ну, в общем, каких-то там чудных рыб. Что ж, это был шанс. Всё-таки лучше, чем сразу разбить корабль о скалы в какой-нибудь из штормов и топать домой пешком от самого фьорда, совершенно не успевая к сроку, и это ещё в лучшем случае. А что в худшем – они даже и думать не смели...
     Итак, нужно было доплыть до города Стиброля, а там... Может быть, плыть дальше, а может, ещё что. Ведь должен же когда-то этот гигантский залив перейти в нужный им поток. Ну, а пока был полдень, понемногу возвращавший себе характер летнего, потому что они стремительно двигались на юг. И теперь трюм, в котором они долгое время скрывались от стужи, и который в конце концов всё равно промёрз, как они старательно там ни дышали, стал холодильником. А посему все они высыпали на палубу и разлеглись, максимально подставляя себя теплеющему солнцу.
     – Ну, как вы? – поднявшись на локте, спросил Бобредонт племянников Шишемыши, курящихся исчезающим на солнце морозным паром рядом с ним.
     – Максимально! – блаженно протянул Мэ, то есть Перемах.
     – Величественно! – подтвердил Вэ, то есть Буреверт.
     Они явно выбирали слова подлиннее – так и есть, когда ты замёрз, говоришь кратко, а если уж отогрелся – то не остановить.
     – Послушайте, – вдруг сказала Долинка. – А где Ремиса?
     – Я думал, она в трюме, в своём углу, она же любила... – начал было Бобредонт и осёкся.
     В самом деле, Ремиса любила уединяться в одном облюбованном ей уголке трюма за загородочкой, но теперь-то... И он пулей помчался в трюм. Да, так и есть. Ремисина нишка была пуста. Назад он шёл, еле волоча лапы. Это ведь с ним отправилась в путешествие Чудная птица. Это ведь он, капитан, должен теперь давать ответ...
     – Ну что? – грубо спросил Дубробор, когда Бобредонт выполз на палубу.
     – Пусто... – только и смог выдохнуть он.
     – У тебя вот здесь вот пусто! – постукал бесцеремонный Бэ капитана по макушке. – Когда и где ты видел её в последний раз?
     – Ты что, возвращаться хочешь?! – в леденеющем ужасе спросили хором пять лилипутских голосов.
     Дубробор надулся и опять плюхнулся на палубу, пробурчав что-то вроде «трусливые клопы» или «мёрзлые мухи», – так или иначе, ясно, что вернуться не получится, как не получится и избежать неотвратимо приближающегося к ним города Стиброля. Со своей его полицией, ловящей всех неординарных. С его микроскопическими тюремными камерами, где не помещающиеся неординарные торчат отовсюду из окон и дверей руками и ногами, не имея сил ни пошевельнуться, ни вздохнуть. С его мальчишками и хулиганами, всех неординарных и больших высмеивающими и забрасывающими тухлыми яйцами, тухлыми помидорами и прочей тухлятиной... Бр-р! Воистину, тяжела судьба путешественника.
     – Вспомнил, – сказал Бобредонт. – Когда мы были в пещере у Каната, она спала в одной из нишек... Потом, когда уплыл Митёк и я вернулся в пещеру, она ещё там была... Потом, когда мы искали Блюзгая, она тоже была, ещё светила, когда мы падали... Она исчезла, когда я вылетел с корабля в шторм. После этого я больше её не видел, – заключил он, обводя всех полными слёз глазами. – Что нам теперь делать?
     – А мне кажется, что когда мы искали Грусляя, Ремисы с нами уже не было... – тихо сказала Долинка, отчего-то опустив глаза. – И когда падали, свет исходил не от неё, а от Бобрисэя...
     – Разве, когда мы падали, был с нами дядя Бобрисэй?! – изумился Жэ. – Отчего ж мы тогда вообще упали?.. Да нет, не было его!
     – Ага, а свет тогда был откуда? И какой Бобр тебя на уступ поставил? – ехидно укорил кузена Рэ.
     – Свет был от Ремисы, а на уступ меня поставил Бобредонт... – недоумённо, словно речь шла о совершенно очевидных вещах, ответил Жэ и добавил: – Разве ж это не ясно?
     – Ясно, что ничего не ясно, – хмуро произнёс Стактибус, тяжело вздыхая и кладя разрывающуюся от разнообразных версий голову на лапы.
     – А я видел Ремису, когда она в шторм полетела за Бобредонтом... – смотря на всех невинным взором сказал Мыкий Дод.
     – Всё, не могу больше, ради всего святого, остановитесь! – застонал Стактибус, закрывая уши лапами.
     Блюзгай, дождавшийся наконец своей очереди и открывший было рот для озвучивания своей мысли, пожал плечами и, снова закрыв его, отвернулся. И тут же сказал:
     – О.
     – Ну что там ещё? – проныл великий корабельный теоретик Бу, поворачиваясь в указанную сторону. И тоже тотчас сказал: – О.
     Только немного громче и опасливей. И все тогда тоже туда посмотрели и не сговариваясь протянули хором, уныло и разочарованно:
     – О-о-о...
     Потому что к ним на всех парах, точнее, парусах приближался какой-то корабль, явно военный, поскольку его команда недвусмысленно выражала свои намерения маханием в сторону Мабисловиона кулаков, дрыганием ног и прочими похабными жестами.
     – Кто это? – в ужасе выдохнул Жэ.
     – Тапиры, – задумчиво констатировал Бацмордуорт. – Тут и позорной трубы не надо, чтобы увидеть...
     Ну хоть что-то в такую горестную минуту. Они, мысленно посмеявшись Бацмордуортову трубному позору, возвратились к титанической и вселенской мысли: так что же теперь делать? Поскольку убежать, судя по скорости приближающегося корабля и по их собственному слабому парусному оснащению, не удастся. И это неважно, тапиры перед тобой или какая другая скотина.
     Но хитроносный Бу, всё ещё надеющийся на свою подкожную дипломатию, решил таких рассмотреть, кто плывёт к ним.
     – Так, там написано, – стал он вести репортаж, глядя в ту самую упомянутую трубу, – о, вижу... кресловоро... кресловорот! ладно, этого я не понимаю... Ха! А я могу даже прочесть его название...
     Прочие люди толпились за ним, за его спиной, когда он, исполненный значительности, читал...
     – ...Та-ак... Ба-а... бо-о... Бабо... гм!..
     – Что-то не нравится мне это кресло... – авторитетно и мрачно сказал Дубробор.
     – Это вообще какое-то издевательство, – вторили ему Рэ и Мэ.
     – Нет, не так... фу-ух... устал... – вздохнул Бу, на секунду отклонившись и тотчас возвращаясь к почётному зрению (ведь могут и опередить). – Сейчас, я прочту... Он ещё довольно далеко от нас всё-таки... Бао... «Баобаб» что ли? Нет, не так, это было бы слишком просто... А, понял. «Аббобай», вот как он называется!
     – В общем, бабай какой-то... – сказал Мэ, засовывая лапы в несуществующие карманы, и все улыбнулись.
     – Ну вот, и увидите, – мрачно, авторитетно, невозмутимо и хмуро сказал Бэ, – что ничего хорошего в нём нет, и никакая там дупломатия...
     – Дипломатия, тупица, – поправил его Бу и очень быстро отправился посмотреть, нет ли у них чего-либо в трюме, чтобы победить.
     В общем, так и есть. Это оказались те самые рипаты. То есть тапиры. Или... Да какая разница. Главное, они кидались арбузами. И раздался бой. Арбузами, конечно. Ну, может, ещё помидорами. Они – в нас, а мы – в них. А толку-то? Одно сплошное жонглирование. Конкурс на то, кто первый не поймает, что ли. Или, лучше сказать, не будет последним поймавшим.
     На их счастье в один момент Блюзгай что-то вспомнил:
     – Так это же «Аббобай»! Ха, справиться с ним нетрудно!
     И он придумал... Из брандспойта – горчичным соусом, коего было много, потому что Дубробор запас... Он больше всех плакал. Ну, имеется в виду, на Мабисловионе (жалко же, ведь так вкусно с рыбой, с картошкой, с чаем, да со всяким продуктом). Потому что на Аббобае плакали все. И этот самый кресловорот важно удалился. Точнее, бросился бежать. Помчался наутёк, короче говоря. А все отважные и могучие матросы Мабисловиона вслед ему издали звук, обозначающий... Ну, позорный в общем звук.
     А потом они прекрасно поужинали осколками арбузов.
     – Ха, да мы вообще смелые победители тапиров, рипатов и прочих нападателей! – толстым и торжественным голосом, держа кусок арбуза в руке (увы, горчица кончилась), произнёс Бэ.
     И тут раздался удар.
     Бу потом утверждал, что они потерпели крушение именно потому, что все эти лишние пасжирады (которых ведь он говорил не брать) сделали «усовершенствования», а не потому, что все ужинали и никто не сидел на руле, и даже тот, кто был назначен (а это был именно кое-кто по имени на букву Ст, как вы понимаете).
     Хорошо хоть был у них смелый и сильный Дубробор, которым и заткнули дыру в боку корабля. Точнее, самой обширной его частью, которая у всех Мидь, как известно, всегда самая обширная.
     – Слушайте, это хоть не надолго? – осторожно произнёс Бэ, прислушиваясь к наружно-корабельным своим ощущениям. – Вдруг там какой бакр, или госьминой, или, того хуже, ыабр-чемь поинтересуется...
     – Держим курс на город! – скомандовал Бобредонт. – Будем чиниться.
     – Стиброль, – добавил Бацмордуорт, занявший насиженное место у руля.
     А что делать? Только решишь отдохнуть и назначат другого, как этот другой впишется в скалу со всего маху... Но им в любом случае надо было пристать куда-то, потому что совершенно закончились запасы воды, истраченной на срочнее изготовление горчично-поливального соуса. Да, воды, но они не знали, что... Они вообще ничего не знали. Они знали Боброцк, город над водопадом, они знали Великий город в Бобритании, они знали города на Островах налаков... но это был другой город.
     И тут появилась Ремиса.


Дальше, Глава 17. Место Сонного Виуса: http://www.proza.ru/2018/03/27/1544