Бабушка ждала нас с вкусными пирогами и ставила на стол праздничную еду: студень, винегрет, дымящуюся картошку с котлетами, так, 7 декабря, мы отмечали день ее ангела- Великомученицы Екатерины.
Соседи, дочки и мы, две внучки, вот и вся бабушкина компания. Разрезали шоколадный тортик "Ленинградский" и, за неторопливым чаепитием, взрослые рассказывали друг другу о чем-то своем, делились сокровенным. Все жили одинаково бедно, время было трудное, но все же, блокада была позади, и люди возвращались к мирной и понятной жизни. Никогда никто не жаловался, никаких склок, всегда тихо и спокойно. Все помнили голод, лютый холод,смерть, поэтому радовались самому необходимому и экономили буквально на всем, чтобы отложить деньги на обувь, или "справить новое пальто", а на это мероприятие уходил порой ни один год. Надо было "достать ткань", потом подкладку, ватин, пуговицы, на толкучке найти подходящий меховой воротник, затем все это добро отнести хорошему портному, который сделал бы «элегантный силуэт». Хотя все равно зимой все женщины были похожи на колобки или треугольники. Но несмотря на тяжелую жизнь и многочисленные трудности люди были добросердечными, искренними, не было никакой зависти и косых взглядов, отсутствовала агрессия и злоба, доверяли друг другу и помогали чем могли.
Давно никого нет на этом свете, но осталось мягкое лучистое тепло на сердце от сохранившегося с тех времен радостного покоя.
Бабушку Катю, Екатерину Ивановну, я любила и жалела, она у меня была одна единственная, молчаливая, строгая, бережливая. С годами я поняла, что за всеми этими качествами стояло умение в любых обстоятельствах поступать как надо, не растрачивая по пустякам не только деньги, но и душевные силы, ее тепло было спрятано глубоко внутри, подальше от посторонних глаз и от самой себя. Всю свою жизнь она трудилась, не покладая рук. В страшные 30-е годы, рано овдовев, выживала с тремя маленькими детьми как могла, выполняя все мужские и женские обязанности.
Работала на ленинградской октябрьской железной дороге в кочегарке, убирала и мыла вагоны. Бывало, придет домой уставшая, сядет на маленькую скамеечку у печки и из чулка достанет "находку", а дети рады любой мелочи, прыгают, резвятся. Самой надо было запасать дрова на холодную, длинную ленинградскую зиму, нарубить их, наколоть, сложить в столешницу. Ранним утром затянуть неподъемный мешок с поленьями на высоченный третий этаж, растопить печь, разбудить детей и собрать их в школу, а самой не опоздать на работу. Люди рассказывали, что можно было увидеть, как человек в исподнем бежит по улице на работу, главное – успеть!
Единственным бабушкиным развлечением, было - игра в лото с соседями Любушкой и хромым Михаилом. Собирались в ее комнате за круглым столом, покрытым чистой и наглаженной скатертью, в вазочке лежали крупные куски сахара, маленькие щипчики и баранки, в чашках дымился ароматный чай, под потолком висел большой оранжевый абажур, когда зажигали свет, кисточки, отбрасывали тени, свет тянулся лучиками во все уголки, добавляя тепла и уюта. Из маленького мешочка доставали бочонки, раскладывали карточки и с азартом выкрикивали смешное:10-бычий глаз, 77-топорики, 20-гусь на тарелке, 48-сено косим, 22-гуси-лебеди, 69-туда-сюда, 11-барабанные палочки, 1-кол глупый, 66-валенки, 19-ксения горбатая, 88-крендельки, 44- венские стульчики,55-перчатки,7-кочерга, 89-дедушкин сосед, 5-отличник, 50-полтинничек.
Сидя у печки на маленькой самодельной скамеечке в обнимку с котом Пушком, мы с азартом наблюдали это веселое действо.
Несмотря на то, что тетя была фронтовичкой, членом партии и занимала высокую должность, жили они в коммунальной квартире без всяких удобств, не было ни ванны, ни горячей воды, только один на всех умывальник на кухне. Но был газ, что очень облегчало быт. Свое нехитрое хозяйство бабушка вела образцово.
Кухонные столы у всех были одинаковые, с одним выдвижным ящиком и открывающимися дверцами.
Бабушкин стол всегда блестел внутри и снаружи, полка над ним украшалась белой бумагой с вырезанными замысловатыми узорами, на деревянной перекладине висело белоснежное, накрахмаленное полотенце просто для порядка. В выдвижном ящике аккуратно сложены вилки, ложки, ножи, пробочки, крышечки, спички и всякая хозяйственная мелочь. Кастрюля, бидон, маленькая гусятница, чугунная сковородка, дюралевый чайник с лебединым изгибом носика и удобной черной ручкой - все сияло первозданной чистотой.
А чего стоила стирка белья в то время!
Надо было заранее записаться в прачечную и дождаться своей очереди. Накануне стирки настрогать ножом хозяйственное мыло, заварить крахмал, развести в нем синьку. Все это вместе с огромным мешком белья отнести в прачечную, которая находилась в конце Лиговского проспекта.
Сама прачечная состояла из нескольких помещений. В первом замачивали белье с мылом в холодной воде, затем его терли на терке в корыте, дальше переносили в ведрах в другое помещение, где стояли большие барабаны, в них белье закидывали и кипятили. Потом деревянной палкой его доставали и относили в тазах в третье помещение для полоскания в ледяной воде, которая текла из больших чугунных кранов. Дальше в корытах разводили густой крахмал с синькой и снова полоскали. Потом надо было белье хорошо выкрутить, затем тяжелые бельевые жгуты раскрутить и с силой несколько раз стряхнуть лишнюю влагу. Было в прачечной ещё одно помещение, где находились огромные сушильные шкафы, но за отдельную плату и бабушка никогда не пользовалась такой услугой.
Это был тяжелый труд, ведь еще надо было влажное белье донести к своему дому, поднять на чердак и развесить. Когда бабушка открывала ключом двери чердака, испуганные голуби с шумом взмахивали крыльями и улетали в открытые окна. Мы, с тазами полными белья, осторожно переступали через какие-то балки, трубы, нагибались, чтобы не задеть головами деревянные подпорки. Наши веревки были натянуты в глубине холодного и слабоосвещенного чердачного помещения. Передвигаться внутрь всегда было страшновато, но затаив дыхание я тихо шла вперед. Пока бабушка развешивала белье, я забиралась по лестнице к чердачному окну и стоило мне взглянуть на небо, до которого можно было дотянуться ладошкой или в проеме ржавых крыш увидеть кусок улицы, засыпанной белоснежным снегом, страх тут же отступал. Столько всего любопытного и таинственного открывалось взору из этого полуразбитого окна. Например, башенка из кирпича, огражденная заборчиком, которая высилась над крышей. Её построили в войну и использовали во время противовоздушной обороны. Я хорошо знала о том, что в блокаду мама, её сестра и брат дежурили на ней ночами. А на соседних крышах торчало множество облупленных труб, но они особого интереса для меня не представляли.
Через пару дней замороженные простыни, пододеяльники, наволочки, полотенца, скатерти и всякое нижнее белье несли домой. Бабушка выдвигала стол на середину комнаты, стелила на него старое одеяло, сложенное в четыре раза и целый день гладила двумя чугунными утюгами, которые по очереди грела на кухне и бегом несла в комнату. Белоснежное, хрустящее и выглаженное белье бабушка особым способом укладывала в шкаф. Когда его открывали - всю комнату заполнял морозный, свежий дух.
На таком белье было легко и приятно спать. Но к ослепительным постелям даже пальчиком нельзя было прикоснуться, не то, чтобы сесть. Расстелил, лег, поспал, собрал. Ритуал по уборке постелей соблюдался неукоснительно. Не собиралась только постель на бабушкиной кровати с пружинным матрасом и мягкой периной, она ее сама застилала красивым покрывалом, взбивала три пуховые подушки, ставила их друг на друга и набрасывала сверху тончайшую кружевную накидку, а на блестящие круглые набалдашники по бокам спинки, повязывала наглаженные атласные банты.
В комнате всегда была идеальная чистота, без единой пылинки, порядок был установлен бабушкой раз и навсегда. На выкрашенном подоконнике стояли раскидистый фикус и банка с чайным грибом, завязанная марлей. Бабушка относилась к ним как к членам своей семьи, и каждое утро добросовестно заботилась о них. Холодильника не было, поэтому еду зимой хранили между створками окон, что было удобно и практично. Внутри двойных рам бабушка обязательно выкладывала вату, которая была похожа на снег и ставила маленький стаканчик с солью, чтобы стекла не замерзали. Иногда, они все таки замерзали и на них появлялись красивые узоры. Паркетный пол намазывали мастикой, когда она высыхала, терли щеткой, которую надевали петлей на ногу и так надраивали каждую паркетину до зеркального блеска.
Украшением комнаты был резной дубовый буфет. За стеклянными витринками прятались вазочки, рюмочки, чашечки, блюдечки, варенье, печенье и разные продукты, которые долго не портились. На буфете красовались подаренные статуэтки - молодой Пушкин-лицеист, сестрица Аленушка с братцем- козленочком и красивый бегущий конь, с развивающейся золотой гривой. В углу среднего отдела, в потрепанной сумке, перевязанной крест накрест резинкой, хранились документы, ордена и медали, в многочисленных ящичках и коробочках - множество всяких бесполезных вещей, сохраненных с разных времен и бережно уложенных. А в самом нижнем ярусе буфета были спрятаны две иконы Спасителю и Божьей Матери. Каждое утро бабушка сгибая спину в поклоне, открывала дверцы и, обращаясь неведомо куда, беззвучно шептала свои молитвы, кланялась в пол и крестилась. Выставлять иконы напоказ она не решалась, боялась рассердить партийную дочь.
На стене висели старинные часы “Павел Буре”, которые удалось уберечь в блокаду, своим мелодичным боем они вносили в мирную жизнь размеренность и покой.
Телевизора у бабушки не было, у входа в комнату на небольшой полочке стояло радио, не помню чтобы его когда-нибудь выключали, ведь это верный друг взрослых, стариков детей, символ послевоенного быта. Вечером приходила с работы ее дочка , они ужинали, разговаривали, пили чай, слушали “ концерт по заявкам”, читали и ложились спать.
Суббота была рабочей, но укороченным днем, до 3 часов. Обязательным было по субботам ходить в баню, так и называли - банный день. Людей в бане было много и надо было выстоять длинную очередь, которая тянулась до второго этажа. При входе в баню находился киоск с косметикой, где продавали цветочные одеколоны, зубной порошок, мыло, веники, мочалки, пудру и помаду. Банный запах вызывал ощущения радости, которая только росла. Дети на лестнице раскладывали свои сокровища, знакомились, играли. Женщины оживленно делились новостями.
Когда очередь подходила к концу, сдавали в гардероб верхнюю одежду и заходили в просторный предбанник отделения “Мать и дитя”. На освободившийся “диван” складывали свои вещи и сумки, раздевались, и голые, прикрывшись мочалками, шли в помывочный зал. Там было жарко, гулко шумела вода, женщины сидели на мраморных сидениях в тумане пара, а в парной били себя березовыми или дубовыми вениками. Но сначала надо было найти свободное место, ошпарить его несколько раз кипятком, затем набрать два таза воды и намыть своих малышей. Намытых деток женщины несли в мелкий круглый бассейн, в середине которого находились мраморные ангельские младенчики, льющие сверху струйки прохладной воды.
Затем огромными мочалками мыли друг другу спины, несколько раз заходили в парную и, напоследок, трижды обливали себя из шайки холодной водой приговаривая: "Куда вода, туда вся худоба, все болезни и печали уйдите от меня!". Чистые и легкие, красного цвета шли в раздевалку, где все им говорили: "С легким паром!". Надевали на себя свежее белье: простые лифчики, розовые или голубые панталоны с начесом, пристегивали резинками чулки к поясам,сверху удобную комбинацию и фланелевый халат, детям поверх нижних причиндалов-байковые костюмы, покупали вкусную газировку с сиропом, укутывались в верхнюю одежду и выходили на улицу с очищенными телами и душами, становясь добрее и радостнее.
Говорили: ” Кто парится, тот не старится! Баня парит – здоровье дарит! Баня расслабляет тело, укрепляет дух и согревает душу!”
Точно народ придумал!
По дороге обязательно заходили в булочную за пышной сдобой, чтобы дома, заварив ароматный чай, со сладким вареньем или медом сполна насладиться субботним вечером.
продолжение следует (http://www.proza.ru/2018/03/24/1178)