Вместо предисловия попытаюсь сформулировать кое-какие свои соображения. За время пребывания на сайте проза.ру (четыре с лишним года) несколько раз в отзывах меня назвали «писателем». Даже с очень большой натяжкой не могу сказать, что это порадовало. Озадачило — точно. «Настучать» сотню-другую страниц формата А-4 и выложить их в интернет — слишком незначительная причина, чтобы причислить себя к творцам. После Булгакова, Искандера, Аксёнова, Распутина сказать: «И я тоже писатель»! — тут не смелость нужна, а какие-то иные качества. Конечно, есть авторы рангом пониже классиков, но и они хорошие писатели, тягаться с такими вряд ли стоит.
О писательстве интересны размышления настоящего писателя — Паустовского. Перелистаем его «Золотую розу». (К.Г. Паустовский. «Блистающие облака» «Золотая роза» С.-Пб. «Каравелла» 1995. Все цитаты по этому изданию)
«Многое в этой работе выражено отрывочно и, быть может, недостаточно ясно.
Многое будет признано спорным» (стр.195) Этими словами начинается книга. То есть автор вовсе не претендует на неоспоримость своих суждений, и мы вполне можем в чём-то не согласиться с ним.
«Писательство — не ремесло и не занятие. Писательство — призвание. Вникая в некоторые слова, в самое их звучание, мы находим их первоначальный смысл. Слово «призвание» родилось от слова «зов».
Человека никогда не призывают к ремесленничеству. Призывают только к выполнению долга и трудной задачи.
Что же понуждает писателя к его подчас мучительному, но прекрасному труду?
Прежде всего — зов собственного сердца» (с. 206)
Красиво сказано. И по самой сути очень верно. Вспоминается главный герой бессмертного булгаковского романа мастер, которого будто сама судьба вела к созданию романа о Понтии Пилате.
Однако по ходу чтения «Золотой розы» не раз встречаются мысли, в корне противоречащие процитированным выше. Вот пример: «Я считал, что писателем может быть только тот, кто умеет легко и не теряя своей индивидуальности овладеть любым материалом» (стр. 309), и далее Паустовский рассказывает о работе над одной из своих повестей.
Горький задумал издать серию книг под рубрикой «История фабрик и заводов». Паустовскому он предложил на выбор несколько заводов, и тот остановился на Петровском. Приехав в Петрозаводск, Паустовский «засел в архивах и библиотеке и стал читать всё, что относилось к Петровскому заводу» (стр.308), стал собирать материал для будущей книги. Но работа не шла: «сколько ни бился, книга просто рассыпалась у меня под руками. Мне никак не удавалось спаять материал, сцементировать его, дать ему естественное течение. <...> Ничего нет отвратительнее и тяжелее беспомощности перед материалом. Я чувствовал себя человеком, взявшимся не за своё дело, как если бы мне пришлось выступать в балете или редактировать философию Канта» (стр.309)
Книга в конце концов была написана, но в работе над ней помогло, как мне кажется, больше владение ремеслом, чем призвание. И понятно почему. Являясь членом союза писателей, материально завися от организации, Паустовский должен был следовать в её фарватере, и уверенное владение писательским инструментарием позволяло это делать.
«Если мы хотим добиться наивысшего расцвета нашей литературы, то надо понять, что самая плодотворная форма общественной деятельности писателя — это его творческая работа. Скрытая от всех до выхода книги работа писателя превращается после её выхода в общечеловеческое дело.
Нужно беречь время, силы и талант писателей, а не разменивать их на изнурительную окололитературную возню и заседания.
Писателю, когда он работает, нужны спокойствие и, по возможности, отсутствие забот. Если впереди ждёт какая-нибудь, даже отдалённая неприятность, то лучше не браться за рукопись. Перо будет валиться из рук или из-под него поползут вымученные пустые слова» (с.300-301)
Через шестьдесят с лишним лет такие мысли кажутся по крайней мере наивным и вызывают вопросы. Кто определяет, является ли данный автор настоящим писателем? Может, он самоназначенец, чтобы не сказать самозванец? Раньше определяла партия, а кто сейчас? Литературная критика читателям не всегда понятна, да и маловато её. Популярность у читателей? За деньги можно что угодно «раскрутить» до уровня популярности. Лояльность власти? Нынешней центральной власти уж точно не до писателей. А лояльность местным властям не помешает: они могут «назначить» талантливым автором местного значения, почествовать при удобном случае, грантик выделить. Только литературная слава регионального масштаба устраивает далеко не каждого.
Из книг самого Паустовского, Катаева и других советских писателей знаю, что в советское время члены писательского союза имели неплохие возможности заниматься своим делом: получали квартиры и дачи, могли поехать в любой уголок нашей огромной страны, одним словом, не бедствовали. Чтобы так жить нужна была, разумеется, политическая лояльность, думаю, что талант стоял в этом случае на втором месте. А ещё нужно было очень много писать, выполнять заказы издательств, и здесь - рискну предположить - вдохновение часто заменялось волевыми усилиями и профессионализмом.
Читала о том, как тяжко приходилось молодым Некрасову и Чехову, буквально за гроши писавшим огромное количество статей, заметок, обзоров, фельетонов для газет и журналов. По-другому тогда нельзя было получить известность (сейчас сказали бы «раскрутиться»). Паустовский в «Золотой розе» рассказывает, как тяжело жилось Достоевскому, связанному обязательствами перед издательствами:
«Он комкал свои романы (не по количеству написанных страниц, а по широте повествования). Поэтому они выходили у него хуже, чем могли бы быть, чем были задуманы. «Гораздо лучше мечтать о романе, чем писать его», - говорил Достоевский. <...>
Долги заставляли его торопиться, хоть он часто сознавал, садясь писать, что роман ещё не дозрел. Сколько мыслей, образов, подробностей пропадало зря только потому, что они пришли в голову слишком поздно, когда роман уже был окончен, или, по мнению писателя, непоправимо испорчен!
«От бедности, - говорил о себе Достоевский, - я принуждён торопиться и писать для дела, следовательно, непременно портить» (стр.298-299)
В писательском деле Паустовский подчёркивает роль воображения: «Воображение основано на памяти, а память — на явлениях действительности. Запасы памяти не представляют из себя чего-то хаотического. Есть некий закон — закон ассоциации, или, как называл его Ломоносов, «закон совоображения», который весь это хаос воспоминаний распределяет по сходству или по близости во времени и пространстве — иначе говоря, обобщает — и вытягивает в непрерывную последовательную цепь. Эта цепь ассоциаций — путеводная нить воображения.
Богатство ассоциаций говорит о богатстве внутреннего мира писателя. При наличии этого богатства любая мысль и тема тотчас обрастают живыми чертами.
Есть очень насыщенные минеральные источники. Стоит положить в такой источник ветку или гвоздь, что угодно, как через короткое время они обрастут множеством белых кристаллов и превратятся в подлинные произведения искусства. Примерно то же происходит и с человеческой мыслью, погружённой в источник нашей памяти, в насыщенную среду ассоциаций. Мысль превращается в произведение искусства» (стр. 320-321)
Здесь уж комментарии излишни. Богатство внутреннего мира — это то, без чего не стоит браться за перо. Но как определить уровень этого самого внутреннего богатства? «А судьи кто?» Судьёй может быть и сам человек, выбравший профессию писателя, но при условии, что он наделён недюжинным умом, имеет хорошее образование, серьёзно начитан в мировой литературе.
Внутренний мир, интеллект, духовность находят отражение во внешности. Думаю, что после 35-40 по лицу человека можно многое «прочитать». Интересными в этом плане показались воспоминания Пустовского о Горьком: «При первом знакомстве меня прежде всего поразил в нём необыкновенное его внешнее изящество, несмотря на лёгкую сутулость и глуховатый говор. Он был в той стадии духовной зрелости и расцвета, когда внутреннее совершенство накладывает неизгладимый отпечаток на внешность, на жест, манеру говорить, на одежду — на весь облик человека» (стр.373)
Для того чтобы создать великое произведение литературы, кроме таланта, виртуозного владения словом, воображения и других счастливо совпавших в одном лице качеств, надо непременно обладать тем, что я для себя называю масштабом личности. Только личность очень большого масштаба может создать произведение, которому суждено пережить века. Что, кроме могучего интеллекта, входит в моё понятие масштаба личности? Большое сердце. Неспящая совесть. Понимание и, если хотите, уважительная снисходительность к тем, кого природа не наградила умом и талантами.
Горький был личностью огромного масштаба, и это, конечно, не могло не отразиться на его внешнем облике.
Невозможно не согласиться с мыслями Паустовского о необходимости для писателя серьёзной, как бы сейчас сказали, культурологической подготовки.
«Есть неоспоримые истины, но они часто лежат втуне, никак не отзываясь на человеческой деятельности, из-за нашей лени или невежества.
Одна из таких неоспоримых истин относится к писательскому мастерству, в особенности к работе прозаиков. Она заключается в том, что знание всех смежных отраслей искусства — поэзии, живописи, архитектуры, скульптуры и музыки необыкновенно обогащает внутренний мир прозаика и придаёт особую выразительность его прозе. Она наполняется светом и красками живописи, ёмкостью и свежестью слов, свойственных поэзии, соразмерностью архитектуры, выпуклостью и ясностью линий скульптуры и ритмом и мелодичностью музыки.
Всё это добавочные богатства прозы, как бы её дополнительные цвета.
Я не верю писателям, не любящим поэзию и живопись. В лучшем случае это люди с несколько ленивым и высокомерным умом, в худшем — невежды» (стр. 397)
«Но больше всего обогащает прозаика знание поэзии.
Поэзия обладает удивительным свойством. Она возвращает слову его первоначальную, девственную свежесть. Самые стёртые, до конца «выговоренные» нами слова, начисто потерявшие для нас свои образные качества, живущие только как словесная скорлупа, в поэзии начинают сверкать, звенеть, благоухать!» (стр.406-407)
А вот как писатель отзывается о литературной серости, которой и в советское время было предостаточно (как вспомнишь, какие «перлы» соцреализма печатались в те годы, так за голову схватишься).
«Часто бывает, что после прочитанного рассказа, повести или даже романа ничего не остаётся в памяти, кроме сутолоки серых людей. Мучительно стараешься увидеть этих людей, но не видишь, потому что автор не дал им ни одной живой черты.
И действие этих рассказов, повестей и романов происходит среди какого-то студенистого дня, лишённого красок и света, среди вещей только названных, но не увиденных автором и поэтому нам, читателям, не показанных» (стр. 397-398)
«Золотую розу» решила перечитать после книги Катаева «Алмазный мой венец»: захотелось сравнить впечатления писателей-современников от литературной жизни двадцатых-пятидесятых годов (у Катаева говорится и о более позднем времени), их воспоминания о коллегах. После Катаева очерки Паустовского о Багрицком, Грине, Олеше не впечатлили, но очень понравилось о Пришвине.
Самыми значительными страницами повести считаю посвященные работе писателя над словом. В глава «Язык и природа» рассказано о множестве русских слов, которыми можно описать дождь и другие, по словам писателя, «небесные явления» — здесь Паустовский - непревзойдённый мастер: какое тонкое понимание природы, какие свежие эпитеты, сколько синонимов, позволяющих показать малейшие нюансы! Глава «Груды цветов и трав» о великом множестве луговых растений нашей средней полосы, одни названия который уже звучат как музыка: медуница, кукушкины слёзки, ночная красавица… Главу «Словари», в которой говорится и о том, что у писателя должен быть свой словарь, хочется цитировать и цитировать:
«Первое «лесное» слово, которое меня совершенно заворожило, было — глухомань. <...>
А затем уже шли настоящие лесные слова: корабельная роща, осинник, мелколесье, песчаный бор, чапыга, мшары (сухие лесные болота), гари, чернолесье, пустошь, опушка, лесной кордон, березняк, порубка, корье, живица, порсека, кондовая сосна, дубрава… <...>
Особенно богато представлены в русском языке реки с их плёсами, бочагами, паромами и перекатами…» (стр.275-278)
А как интересно рассказано о «речных» словах, о языке моряков!..
И несколько слов в заключение. «Золотая роза» была написана Паустовским более шестидесяти лет назад, но и сейчас, как мне кажется, она должна стать настольной книгой того, кто пытается выразить себя посредством слова (Не будем без серьёзного на то повода называть всякого автора писателем. Хорошо? Ведь, что бы там ни говорили, писатель — это скорее судьба, чем профессия).