Часть вторая.
В годы Мировой и Гражданской войны, гибель сына.
(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2018/03/06/640)
В годы Первой мировой войны И.С. Шмелев жил в Москве.
О его взглядах и деталях быта того времени можно судить по сохранившимся письмам И.С. Шмелева сыну Сергею, который в 1916 году был прапорщиком и служил в 1-м повозочном взводе 5-го лёгкого мортирного паркового артиллерийского дивизиона.
Служба в артиллерии, а не в пехоте, несшей огромные потери, да еще в обозном, повозочном взводе, казалось бы, обеспечивала Сергею относительную безопасность во время мировой войны, однако, если верить рассказу И.С. Шмелева Ольге Бредиус-Субботиной, весной 1917 года Сергей получил отравление после газовой атаки германцев во время их короткого контрнаступления на реке Стоход.
К сожалению, из 18 писем, написанных И.С. Шмелеву сыну, в годы ПМВ, 10 писем (написанных летом 1917 года) не сохранились. Оставшиеся письма позволяют сделать некоторые выводы о взглядах И.С. Шмелева в то время. Похоже, что он тогда придерживался крайне правых, «промонархических» взглядов.
23 ноября 1916 года он пишет сыну:
«Посылаю газеты от 20-го и от 23-го с речами Пуришкевича и Маркова. Знаменательно, и главное, о газете андреевской. Вот, брат, как я угадал всё и решительно ещё в июле, как ты знаешь, уклонился! Что только творится! Штюрмер изменник и ушёл уже. Теперь очередь за другими. Каждый день открываются новые скандалы.
Жизнь России темна, темна. Получаете ли Вы там газеты? Голубчик, читай, будь в курсе времени.
Сейчас наша жизнь переходит значительнейший рубеж. За ним или новая Россия, или постепенное отмирание.
Не хочется писать тебе, сколько всякой грязи, сколько навоза, в которых кто-то проклятый спит и видит утопить Россию».
Как видим, он даже специально посылал Сергею газеты со скандальными речами «ультраправых» депутатов Думы Пуришкевича и Маркова. Характерно и то, что И.С. Шмелев (как и абсолютное большинство населения России в то время), скорее всего, даже не подозревал о существовании большевиков и Ленина, обвиняя в намерении «утопить Россию» какого-то неизвестного ему и «проклятого».
Интересно также реальное отношение предреволюционного И.С. Шмелева к реальному представителю царского «православного воинства», простому солдату, с которым свела его судьба.
В конце ноября 1916 года один из подчиненных прапорщика С.И. Шмелева был в Москве и, заходил домой к его родителям, с каким-то поручением.
И.С. Шмелев захотел передать с ним для сына свои посылки, но солдат, как это нередко бывает, по какой-то причине не смог вновь зайти домой к писателю, что вызвало вспышку гнева у И.С. Шмелева.
1 декабря 1916 года он пишет сыну об этом, требуя от него строго наказать солдата, именуя его «подлецом Жопским»:
«Восемь дней стояло у меня на столе…это запечатанное письмо, ждало этого негодяя Гопскаго-Жопскаго! Это негодный солдат, который не выполняет поручения офицера при полной возможности выполнить. Это предел нахальства и неизвинительной небрежности. Хуже! Это сознательная подлость!
Сказал 15 ноября, что зайдёт, я сам пожал ему, подлецу, руку, сказал, что посылка будет ждать, он торжественно заявил, что зайдёт 23-го мама изволновалась, пришлось съесть твою колбасу, выбросить фрукты и ещё что-то…
Такого негодяя я бы под ружьё часов на десять закатал!
А это потому он так, что лень ему было тащить для офицера посылку. И посылку-то небольшую – всего два маленьких места!
Не знаю, в каком виде придёт вино. И теперь не могу больше послать вина – и так тяжело. А то бы я и ещё достал! Нет, этого Жопскаго надо строго отчитать….
Мошенник подлец этот Жопский. А по виду будто путный. Ты его не посылай, я его видеть не желаю, такого прохвоста.
Посылай или татар, или пожилого, а то эти с ребячьими глазами – ничего, кроме баб, не соображают. Боялся опоздать. Врёт. Ничего он не боялся, а лень было. Жулик!»
Не правда ли, такие, совершенно искренне написанные строки, характеризуют реальное отношение И.С. Шмелева к обычному русскому солдату намного лучше, чем десятки страниц его художественных сочинений о любви к вымышленным «героям в серых шинелях», радостно помиравших на поле брани «за веру, царя и Отечество»?!
Кстати, о «пропаганде мира», в которой-де были тогда повинны исключительно «германские шпионы и агенты».
В этом же письме от 1 декабря 1916 года И.С. Шмелев вскользь упоминает: «…сегодня в газетах стало официально известно, что немцы предлагают приступить к мирным переговорам. Но только из этого ничего не получится».
Согласитесь, что надо было быть очень недалеким правителем, чтобы в измученной войной стране разрешать печатать в газетах ОФИЦИАЛЬНЫЕ предложения противника о мире и мирных переговорах!
Вся Россия и деморализованная серией тяжелых поражений от германцев царская армия тогда буквально мечтали о «замирении», и тут из собственных газет, для многих солдат выясняется, что Германия официально предлагает приступить к мирным переговорам, а вот свое правительство (и офицерство) – против этого, и «продолжают гнать солдат на убой»!
Вот где один из источников дикой ненависти многих солдат к офицерам, вспыхнувшей после Февраля 1917 года!
Теперь о материальном положении И.С. Шмелева в годы ПМВ. Во время войны экономическая ситуация в стране стремительно ухудшалась.
Шмелев об этом пишет сыну: «Жизнь дорожает с каждым днём …».
Однако у самого И.С. Шмелева дела идут неплохо и он мечтает о приобретении земли и недвижимости в Крыму. 1 декабря 1916 года он пишет сыну:
«Вчера звонил Чуковский, просил рассказ для Нивы. Говорит, что в скором времени издатели выступят с предложением мне дать мои книги в приложение к Ниве. Но это должно быть, состоится после войны.
Вот тогда мы с тобой будем иметь тыс. 25 за это – только приложиться на год, а книги мои само собой будут мои же, и я их могу издавать. Как Короленко, Бунин, Горький, Вересаев.
Вот тогда мы с тобой можем купить участок земли в Малороссии или на море. И я буду сажать дыни и арбузы, и пить своё вино».
Однако конца войны ждать не пришлось и 21 июня 1917 года (уже при Временном правительстве), И.С. Шмелев отправляется в Крым, чтобы купить себе дом и участок земли около Алушты. Он сообщает сыну:
«Здравствуй Серёга! Получил ли известие, что мы в Крыму, в Алуште, у Ценского…Вот уж 6 дней здесь…
Покупаю у Тихомировых участок в 600 кв. саж. Будем груши сажать! 2 раза купался но одному тоска. Встревожила меня срочная телеграмма: болван издатель просил разрешить Ему 1000 руб. Папа Ваня».
Кстати об этих 600 кв. саженях земли, купленной И.С. Шмелевым летом 1917 года. Много это, или мало?!
В метрической системе одна квадратная сажень составляет 4,55 м2. Стало быть, 600 кв. саженей это 2 730 кв. метров земли. Напомню, что одна нынешняя «сотка» это 100 кв. метров земли. Значит, участок земли у И.С. Шмелева насчитывал 27, 3 современных «сотки».
Думаю, что при благодатном крымском климате это был неплохой «клочок земли», позволявший выращивать там не только груши и вишни, о сборе которых Шмелев писал сыну, но и выращивать прочие огородные культуры и «кормиться трудом рук своих» в грядущие голодные годы.
Любопытно, что о судьбе этой недвижимости И.С. Шмелев, в своей обширной переписке с О. Бредиус-Субботиной, ничего не упоминает. Скорее всего, перед отъездом в эмиграцию, ему удалось кому-то продать и дом и землю. (Если бы все это у него тогда конфисковали большевики, то он не раз бы вспомнил про такое злодейство).
Февральскую революцию 1917 года И.С. Шмелев, несмотря на свои «правые» взгляды, принял с восторгом, и даже ездил «агитировать» среди возвращавшихся тогда из ссылок каторжан и арестантов, о чем он неоднократно рассказывал в своей переписке.
Но вскоре это занятие, почему-то, его разочаровало, и он вернулся к литературным делам.
А вот Октябрьскую революцию (или «переворот», как модно стало говорить сегодня ) он категорически не принял.
Свое отношение к переменам, произошедшим после революции в национальном бытии и сознании, И.С. Шмелев выразил в 1919 году серией сатирических сказок, опубликованных в белогвардейской печати.
Наиболее известны из них: «Преображенский солдат», «Всемога», «Инородное тело».
В них, присущими И.С. Шмелеву приёмами «простонародного сказа», в сатирическом виде изображаются типажи, послужившие опорой для большевиков.
Таков в его изображении матрос, который от скуки и зависти «продал душу бесу». Он разговаривает «ломаным», псевдонародным языком и вообще является олицетворением дурости, наглости и подлости:
«И почал тут Всемога действовать. Начальство прекратил, корабль утопил…<…>.
Ходит-зыкает, чуть что – в морду левонвером тыкает-орет:
– Я таперь все-о могу!.. И в генералы могу, и в адмиралы могу, и во министры могу, и в анжинеры могу...
Ходит-хороводит – жуть. Города красными флагами его встречают, по деревням собаки от него шарахаются, – а то пристрелит!»
В сказаниях Шмелева «красные» ни в чем не нуждаются, поскольку живут грабежом и насилием. Они очень похожи на пиратов из «Острова сокровищ» Р. Стивенсона, добравшихся-таки до клада капитана Флинта, и напоказ демонстрирующих всем свои богатства.
Вот, как Шмелев изображает того же матроса Всемогу, из сказки 1919 года:
«На руках кольца, на руках-ногах браслеты, по три пары часов носит, золотые-серебреные, полны карманы серебра-золота, хочь в собак швыряй.
От девок – от баб отбоя нету, всякое удовольствие».
(Шмелёв И. С. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 8 (доп.): Рваный барин: Рассказы. Очерки. Сказки. – М., 2000. С. 585).
Подчеркнем, что в те годы, что И.С. Шмелев жил в Советской России, эти, явно белогвардейские и карикатурные «сказания» никто ему в вину не ставил и никак за них его не «репрессировал».
Впрочем, о том, что до своей эмиграции И.С. Шмелев был вполне лоялен Советской власти, и готов был принять участие в «строительстве новой жизни», он сам неоднократно писал народному комиссару А.В. Луначарскому.
Вот цитата из его письма от 21 декабря 1920 года:
«…у меня не было сил покинуть родное. Тоже и мой мальчик. Он прямо заявил, -- что бы ни было, он из России не уедет.
И он остался с открытой душой, веря, что его поймут, что он, сколько сможет, будет работать для новой России, советской, большой, всенародной России-республики... Искренно и готовно остался, веря в новое. Тоже и я -- с волей работать, как писатель, как смогу.
Мы остались… открыто и искренно признавая Сов[етскую] власть, желая посильно работать в родной земле...
Помогите. Я всю душу отдам работе для родины, для новой родины. Вам я сказал все истинное. Вы не можете не понять, не услышать. Верните мне сына. Поддержите меня, если можете, писателя русского, Вы, сам писатель, собрат».
Как видим, написано горячо и искренне, как умел это делать писатель И.С. Шмелев. Он даже обещает Луначарскому свою «душу отдать» для «новой родины»!!!
(Еще раз выскажу свое мнение, что если бы не расстрел своего единственного и горячо любимого сына, то И.С. Шмелев остался бы в России, и вполне мог бы стать известным советским писателем, как его друзья В.В. Вересаев и С.Н. Сергеев-Ценский, получившие за свои литературные труды Сталинские премии 1-й степени и высокие советские ордена).
Обстоятельства расстрела сына И.С. Шмелева до настоящего времени остаются малоисследованными.
Известно, что после эвакуации врангелевской армии из Крыма, там произошел всплеск массовых расстрелов бывших офицеров, жандармов, служащих белой администрации, а порой и просто рядовых солдат, служивших в белой армии, нередко ни в чем не виновных.
Не собираюсь никак оправдывать эти преступления (а убийства безоружных пленных, без суда и следствия, ВСЕГДА были, есть и будут воинским преступлением).
Для того чтобы попытаться понять причину этих расстрелов, надо рассматривать их не с позиций гуманизма и законности сегодняшнего дня, а мысленно перенестись в ТО ВРЕМЯ, с его невиданным взаимным ожесточением и остервенением.
Массовые расстрелы пленных ТОГДА были обычным и привычным явлением, практиковавшимся как «белыми», так и «красными» военачальниками. Участь пленных в то время зависела не от каких-то законов, или «обычаев войны», а, нередко от настроения и степени озлобленности у неприятельских командиров, захвативших их в плен.
Могли – всех отпустить (перебив «господ офицеров», либо «жидов и коммунистов», в зависимости от того, чья сторона взяла), могли и вовсе никого не тронуть, а могли и перестрелять, а то и перерубить всех взятых в плен, «под горячую руку».
Примеров тому масса. (Некоторые из них приведены в этих главах: http://www.proza.ru/2015/06/25/970 и http://www.proza.ru/2015/06/30/493)
Приказы «пленных не брать!» официально отдавали и «белый» генерал Корнилов, и «красный» главком Муравьев. И приказы эти, как правило, неукоснительно исполнялись.
Расстрелы (а то и рубка) пленных были обычным и повседневным делом для того времени.
Конечно же, все это являлось преступлением и беззаконием, возможным только в условиях взаимной ненависти, крайнего ожесточения и остервенения враждующих сторон.
Вот что об этом (да и вообще о нравах Гражданской войны) пишет в своей книге «Походы и кони» поручик Белой армии С.И. Мамонтов.
Окончился бой, в котором успех был на стороне его отряда. Дальше произошло привычное:
«Прикончили раненых и расстреляли пленных.
В гражданскую войну редко берут в плен с обеих сторон. С первого взгляда это кажется жестокостью. Но ни у нас, ни у махновцев не было ни лазаретов, ни докторов, ни медикаментов.
Мы едва могли лечить (плохо) своих раненых.
Что прикажете делать с пленными? У нас не было ни тюрем, ни бюджета для их содержания. Отпустить? Они же опять возьмутся за оружие.
Самое простое был расстрел.
Конечно, были ненависть и месть за изуродованные трупы наших..
В войне есть одно правило: не замечать крови и слез.
Когда говорят о нарушении правил войны, мне смешно слушать. Война самая аморальная вещь, гражданская война — наипаче.
Правила для аморализма? Можно калечить и убивать здоровых, а нельзя прикончить раненого? Где логика?
Рыцарские чувства на войне неприменимы.
Это только пропаганда для дураков.
Преступление и убийство становятся доблестью. Врага берут внезапно, ночью, с тыла, из засады, превосходящим числом. Говорят неправду.
Что тут рыцарского?
Думаю, что армия из сплошных философов была бы дрянной армией, я бы предпочел армию из преступников.
Мне кажется, что лучше сказать жестокую правду, чем повторять розовую ложь».
Также «сквозь пальцы» белые полководцы смотрели и на откровенные грабежи, своих подчиненных.
Сергей Мамонтов (в то время прапорщик) вспоминает об этом позорном явлении:
«Грабеж ужасная вещь, очень вредящая армии. Все армии мира всегда грабят в большей или меньшей мере. Это зависит от благосостояния армии и от способности начальников. Если начальник не умеет прекратить грабеж, то он закрывает глаза и упорно отрицает факт грабежа. Война развивает плохие инстинкты человека и обеспечивает ему безнаказанность. Особенно подвижная война — нынче здесь, а завтра там — где искать виновного?
Во время гражданской войны грабили все — и белые, и красные, и махновцы, и даже, при случае, само население.
Как-то в Юзовке, переходившей много раз от одних к другим, я разговорился с крестьянином.
• За кого вы, собственно, стоите?
• А ни за кого. Белые грабят, красные грабят и махновцы грабят. Как вы хотите, чтобы мы за кого-то были?
Он только забыл прибавить, что они и сами грабят. Рядом было разграбленное имение.
Высшее начальство не могло справиться с грабежом.
Все солдаты, большинство офицеров и даже некоторые начальники при удобном случае грабили.
Крайне редки были те, кто обладал твердой моралью и не участвовал в этом. Я не преувеличиваю.
Мне пришлось наблюдать массовые грабежи в России, Европе и в Африке.
При появлении безнаказанности громадное большинство людей превращается в преступников.
Очень редки люди, остающиеся честными, даже если на углу нет больше полицейского. Уберите жандарма — и все окажутся дикарями. И это в культурных городах Европы, тем более в армии. То же население, страдавшее от грабежа, само грабило с упоением».
Это – авторитетное мнение боевого офицера, много чего видевшего на Гражданской войне…
Скорее всего, и прапорщика С.И. Шмелёва в январе 1921 года, под Феодосией, расстреляли просто «под горячую руку», списком, «за компанию» с остальными «социально-чуждыми элементами».
Во всяком случае, об этом можно судить по тем деталям ареста его сына, который И.С. Шмелев сообщал наркому А.В. Луначарскому:
«…сын, не желая расстаться с семьей, причислился к местной комендатуре, где ему, как явно больному было поручено присутствовать от военного ведомства в городск[ом] квартирном отделе. Вот и вся его служба в Алуште…
Сын явился на регистрацию У нас был обыск, дважды сына арестовывали и выпускали Наконец, как и тех б[ывших] военных, его д[олжны| были отправить в Карасу-базар, в особ[ый] отдел 3[-ей] дивизии 4-й или 6-й армии. Я просил, чтобы его не увозили: он больной, недоброволец, его больше года знают все в Алуште. На его совести нет ни капли крови, ни единой слезы.
За него поручились секретарь местной группы коммунистов, знавший его более года, ряд ответств[енных] работников…
Комбриг 9-й бригады, тов Рейман, коммунист, принимая все во внимание и болезнь сына, взял его с собой на бричку. Поехали в Судак Как я слышал, из Судака сын направился свободно, имея при себе документы, в Феодосию, в особ[ый] отд[ел] 3-й дивизии (это было 9 дек[абря]).
Вчера я узнал, от имени комбрига 9[-й] бригады 3-й див[изии], тов Реймана, что сын мой направлен или направился в Харьков».
Как видим, подпоручик С.И. Шмелев отправился в Феодосию «своим ходом», даже не под конвоем, а сам товарищ Рейман («коммунист», как подчеркивает в своем письме И.В. Шмелев), взял его на свою бричку, стремясь облегчить подпоручику тяготы пешего пути.
Подчеркнем, что И.С. Шмелев, как отец арестованного «офицера-белогвардейца», имеет возможность совершенно спокойно неоднократно разговаривать с командиром «красной» бригады «тов. Рейманом» и тот общается с ним вполне уважительно и даже пытается помочь в розыске сына!
Встречался он и с начальником Особого отдела 3-й дивизии, с председателем армейского Ревтрибунала и даже с Предревкома Крыма Поляковым!
12 марта 1921 года И.С. Шмелев снова пишет Луначарскому о судьбе сына:
«…Мы были в Феодосии, и говорил с нач[альником] особ[ого] отд[ела] 3-й див[изии], я при содействии Вересаева собирал справки и мог узнать одно, м[ожет] б[ыть] ложное, что сын наш жив, что в первой половине февраля выслан куда-то. Мне не могли, не пожелали сказать, куда и когда точно.
По телеграмме председателя Револ[юционного] трибунала армии затребовано из Феодосии дело сына, но до с[их] пор это дело еще не попало в руки председателя…
8 дней в Феодосии ничего не дали. Нам сочувствовали, но не могли помочь люди сердца. Кто может помочь? Москва. Но далеко Москва. Помогите! Ведь один приказ, один решит[ельно] приказ. Ведь не камень же я придорожный. Ведь я же писатель русский, хоть и бывший.
Я писал Горькому. Что же, или я ошибся? Вчера я добился встречи с Поляковым, предревком[а] Крыма. Я подал ему справку. Я просил.
Мне обещали, хотя и не совсем уверенно. Так кто же может здесь, если и высшее лицо, высший представитель Сов[етской] вл[асти] в Крыму неуверенно отвечает. Остается посл[едний] путь -- видеть и просить Реденса, подчиненного Вс[ероссийской] ЧК. Но он на эти дни выехал в Керчь…
М[ожет] б[ыть] лучше ехать в Москву и там искать работы? Тогда прошу Вас, руководителя просвещения, помогите. Не откажите затребовать меня с женой, когда мы узнаем правду o сыне, в Москву. М[ожет] б[ыть] я еще смогу быть чем-нибудь еще полезным жизни.
У Ценского требовали посл[еднюю] корову, грозя арестом в случае неповиновения...
Я с семьей остались с доверием к власти. Мы не уехали, хоть и могли. За что нас гонят. Есть ли еще правда в России? Должна быть, я не потерял всей веры.
О, я так хотел с сыном отдать свои силы на укрепление нового строя! Это я говорю прямо, душой открытой…
Преданный Вам Ив. Шмелев»
Как видим из этого письма, И.С. Шмелев, даже понимая, что сына уже, скорее всего, нет в живых, сохраняет лояльность и доверие к новой власти, клянется, что он готов «отдать свои силы на укрепление нового строя!» и снова заверяет наркома Луначарского в своей преданности!
Отметим также, что, несмотря на все реквизиции и конфискации времен Гражданской войны, у его соседа и друга С.Н. Сергеева-Ценского, в марте 1921 года даже сохранилась одна корова (из 19 имевшихся летом 1917 года).
Кстати, арестом ведь ему грозили не центральные большевистские власти, а местные «начальнички»:
« В Алуште у меня и Ценского местный предревком[а] отобрал мандаты, выданные нам еще в ноябре из Симферополя. Отобрал и сказал: "Будет еще нагоняй тому, кто их выдал". Отбирают последнее достояние. Требуют одеяло, утварь, припасы» - жаловался И.В. Шмелев А.В. Луначарскому.
Разумеется, это было чистейшим ПРОИЗВОЛОМ, вызванным наглостью этого предревкома и его уверенностью в своей безнаказанности.
Самое удивительное (для современных реалий практики написания писем «наверх», на которые, как правило, никто просто не отвечает, или же «сверху» направляют, в ответ на них, совершенно издевательские отписки), было то, что А.В. Луначарский искренне пытался в этом горе помочь И.С. Шмелёву и даже добился телеграммы, за подписью В.И. Ленина (!!!) об отмене приказа расстреле сына Шмелева.
Вот, что Луначарский сообщает об этом М.И. Калинину:
«ПРЕПРОВОДИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
НАРКОМА ПО ПРОСВЕЩЕНИЮ А.В.ЛУНАЧАРСКОГО
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ВЦИК М.И.КАЛИНИНУ
К ПИСЬМАМ ПИСАТЕЛЯ И.С.ШМЕЛЕВА В НАРКОМПРОС
25 мая 1921 г.
Прилагаю при сем письма писателя Шмелева. Его горькое послание по поводу судьбы его сына пришло ко мне с большим опозданием.
Тогда же удалось добиться телеграммы за подписью Ленина о приостановке расстрела. Оказалось, однако, что сын его был расстрелян, да к тому же уже, кажется, в январе.
Посылаю теперь его новое письмо, тоже очень горькое.
Посоветуйте, Михаил Иванович, может быть, Вы распорядитесь через ВЦИК расследовать дело. Думаете ли Вы также, что Шмелева действительно следует вызвать в Москву? Академический паек мы ему дадим. Вот только с квартирами у нас очень скверно, боюсь вызывать кого-либо. У меня уже полтора десятка людей ютятся по углам у знакомых. Нет квартир, а тут еще международные съезды. Что скажете?
Нарком по просвещению А.Луначарский
Секретарь А. Флаксерман
Приложение: два письма Шмелева».
В следующем письме А.В. Луначарскому И.С. Шмелев сообщает ему:
«На телеграфный запрос из центра о деле моего сына, полученный недели 2 тому [назад], когда я искал следов в Феодосии, пока ровно ничего особ[ым] отд[ело]м 4[-ой] армии не сделано. По кр[айней] мере, вчера, когда я явился в ос[обый] отд[ел] узнать, мне еще не могли ничего опред[еленного] сказать, но обещали, уже по моему настоянию, прочтя копию телеграммы ревкому, за подписями председателя В[сероссийского] Ц[ентрального] [Исполнительного] К[омитета] и Вашей, собрать быстро справки.
На благоприятный результат я не надеюсь: прошло уже 3 1/2 мес[яца] со дня отнятия у меня сына.
Ознакомившись с фактич[еской] стороной дела о сыне, нач[альни]к особ[ого] отд[ела] заявил только, что за это не могло бы быть расстрела… Молю Вас, продолжите заботу Вашу…
Еще раз -- низкий поклон Вам, спасибо безмерное! Ваше слово -- опора и укрепление веры в человека и жизнь неумирающую…
Мой сын -- это только капля, капля и страшном потоке, столько невинных унесшем. Это только частная боль в болях огромных. Но и то, что Вы сделали, огромно, и б[ыть] м[ожет] оно приведет меня хотя бы к уже отшедшему, упущенному навсегда. У меня уже нет надежд.
Преданный Вам до смерти Ив. Шмелев».
Очевидно, «с подачи» Луначарского, в адрес крымского руководства даже был послан какой-то официальный «запрос из центра» о судьбе сына И.С. Шмелева.
Надо сказать, что ТОГДА и сам Шмелев прекрасно понимал (и ценил) это внимание и заботу о себе со стороны Луначарского.
Не случайно же он подписывается «Преданный Вам до смерти»!!!
В своем последнем письме Луначарскому И.В. Шмелев благодарит его за участие и заботу о нем и … вновь заверяет его в своей преданности Советской власти!!!
Вот, что он пишет:
«Многоуважаемый Анатолий Васильевич,
Благодарю Вас за отзывчивость, за В[ашу] заботу о нас, писателях. За внимание ко мне, к моему горю. Покровительство к горю моему пришло поздно. Моего единственного, невинного, больного сына расстреляли. В Феодосии, особ[ый] отд[ел] 3-й див[изии] 4-й армии. Только, д[олжно] б[ыть] за то, что он имел несчастие служить на военной службе в чине подпоручика (герм[анская] война), что он был мобилизован…
И, получив покровительство, я не могу уже 6 недель узнать -- за что и когда.
И о расстреле-то я узнал не непосредственно: власти мне отвечали -- пока еще мы не могли узнать. Тогда кто же знает?! М[ожет] б[ыть] власть меня жалеет? Но я молил сказать мне правду, пусть самую страшную.
Я не ищу вины. Я хочу знать -- за что? Я хочу знать день смерти, чтобы закрепить в сердце. Помогите узнать. Помогите правде. Или уже не мож[ет] быть и слова -- правда?!
Сов[етскую] власть я считал, и считаю властью правовой, государственной.(!!!)…
Я прошу, -- это посл[едняя] просьба -- дать мне возможность приехать в Москву. Прошу вытребовать меня и жену в Москву. Иначе я не смогу выехать. Я прошу охранной грамоты, чтобы мне дали пропуск и возможность, больным нам, приехать…
Прошу Вас, не откажите сообщить мою мольбу председателю Вс[ероссийского] Ц[ентрального] [Исполнительного] К[омитета] Калинину, которому, через Ваше посредство приношу глубочайшую благодарность за оказанное писателям, мне в том числе, внимание и покровительство…
Еще раз -- благодарю за Вашу помощь, за В[ашу] телеграмму. Это было самое светлое за эти 5 месяцев муки. Вы -- писатель, художник, чуткий к Правде. Помогите и мне, и ей, этой Правде.
Преданный Вам Ив. Шмелев».
Надо подчеркнуть, что М.И. Калинин тоже принял самое активное участие в расследовании судьбы сына И.С. Шмелёва и даже предложил Луначарскому свою помощь в выделении для Шмелева московской жилплощади:
СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВЦИК М И.КАЛИНИНА
НАРКОМУ ПО ПРОСВЕЩЕНИЮ А.В.ЛУНАЧАРСКОМУ
25 мая 1921 г.
Многоуважаемый Анатолий Васильевич,
Я думаю что с квартирой Шмелева сделать что-то можно, как ни трудно, но все-таки одну-две комнаты в исключительных случаях достать можно.
Но вряд ли чем можно ему помочь по делу его сына, для нас ясны причины расстрела его сына, расстрелян, потому что в острые моменты революции под нож революции попадают часто в числе контрреволюционеров и сочувствующие ей.
То, что кажется так просто и ясно для нас, никогда не понять Шмелеву.
Во всяком случае надо ему помочь.
Москва, вероятно, его немного встряхнет, выдвинет целый ряд необходимых вопросов, что в свою очередь уменьшит остроту его постоянной мысли.
С Коммунист[ическим] приветом М.Калинин» .
Потом, спустя много лет, в эмиграции, И.В. Шмелев НИКОГДА не вспоминал об этих своих горячих письмах, благодарностях и своих заверениях в лояльности Советской власти, а также и о попытках А.В. Луначарского и М.И. Калинина помочь ему в этой трагедии.
Напротив, он изображал те события в каком-то гротескном ключе, рассказывая, что сына «расстреляли евреи» и т.п.
(Впрочем, об этом мы поговорим в других частях этой работы).
Пока лишь следует подчеркнуть, что все крымские расстрелы, при всей их дикости и несправедливости, разумеется, имели не национальную, а социальную основу.
Даже в той же Феодосии, тогда было расстреляно 550 человек, наряду с русскими, украинскими, белорусскими, греческими, немецкими, польскими, татарскими фамилиями казненных, попадаются и еврейские, и даже бельгийские (!) фамилии.
Например, существует следующий документ:
«Чрезвычайная тройка при управлении начособотдарма 13 и уполномоченного Крымской ударной группы особотделов Южюгзапфронтов от 4 декабря 1920 года под председательством тов. Данишевского, при членах Зотове и Добродицком в г. Феодосии.
Слушали:
Дело по обвинению в службе в белой армии и активной помощи контрреволюции в ее борьбе за свержение власти пролетариата нижеследующих лиц...
Постановили: Принимая во внимание доказанность обвинения, всех вышепоименованных в количестве двухсот восьмидесяти семи человек как явных врагов трудового народа и контрреволюционеров — расстрелять, имущество их конфисковать».
В списке 287 человек, приговоренных этой «тройкой» к расстрелу имеются такие «необычные» национальности:
«81. Кац Лев Гершкович, 1985 г. р., уроженец Екатеринослава, студент, прапорщик…
84. Кирберген Владимир Александрович, 1891 г. р., уроженец Екатеринославской губернии, бельгиец, штабс-капитан, служил в дивизионе сторожевых катеров…
120. Леймбах Константин Карлович, 1892 г. р., уроженец Москвы, конторщик на железной дороге, прапорщик, санитар…
126. Лордкипанидзе Николай Юлианович, 1882 г. р., уроженец Кутоиси, грузин, прапорщик, в Крым прибыл из плена на Кипре...
147. Мошкевич Давид Александрович, 1895 г. р., уроженец Екатеринослава, проживал по ул. Земская, 7, в гостинице «Марсель», бригадир автомастерской, чиновник военного времени…
174. Педдер Михаил Давыдович, 1888 г. р., уроженец Эстонии, капитан, чиновник военного времени…
222. Словинский Николай Федорович, 1888 г. р., уроженец Люблина, Люблинской губернии, проживал в эвакопункте Феодосии, поручик…
286. Якубовский Самуил Яковлевич, 1872 г. р., уроженец Минской губернии, проживал по ул. Ново-Георгиевская, надворный советник.»
Как видим, здесь «полный интернационал», от евреев и эстонцев, до поляков и грузин.
Подчеркнем также, что среди членов этой «тройки», подписавшей смертный приговор, евреев - не было.
Карл Юлий Христианович Данишевский – латыш, Зотов – русский, Николай Иванович Добродицкий – тоже родился в русской православной семье. Сын священника, родной брат священника Сергея Ивановича Добродицкого (Добродецкого). В 1913 году он закончил по 1-му разряду Обоянское духовное училище и признан достойным перевода в первый класс духовной семинарии (!!!).
Так что и в составе этой кровавой «тройки» не удастся найти никакого «жидо-масонского» следа…
Подробным исследованием о расстрелах в Крыму является книга украинского историка Л.М. Абраменко «Последняя обитель. Крым, 1920—1921 годы».
Сам Л.М.Абраменко является гневным «разоблачителем преступлений кровавого советского строя» и отнюдь не заинтересован в уменьшении числа жертв крымских расстрелов.
Он длительное время усердно работал во всех архивах Украины с целью доказать преступления «кровавых чекистов», нашел и опубликовал в своей книге ВСЕ расстрельные списки по 1920-1921 годам в Крыму.
(Книга эта была издана на территории «нэзалэжной Украины» и, разумеется, не подвергалась никакой «большевистской цензуре»).
Л.М. Абраменко переписал в свою книгу фамилии и должности ВСЕХ расстрелянных из этих списков.
И вот что выясняется:
В многочисленных публикациях послесоветских исследователей и историков последнего времени о гражданской войне, как правило, говорится о десятках, а то и сотнях тысяч расстрелянных в Крыму.
(Например, А.В. Ишин в работе "КРАСНЫЙ ТЕРРОР В КРЫМУ В 1920- 1921 ГОДАХ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ", сообщает: "Проблема последствий красного террора [в Крыму] также нуждается в специальном рассмотрении. Точное число погибших до сего дня не установлено. Исследователи предлагают различные цифры - от 20 тыс. до 150 тыс. человек").
И вот какие цифры, на основании найденных им в архивах пофамильных списках расстрелянных, приводит в своем исследовании украинский историк - антисоветчик Л.М. Абраменко:
Расстрелы по городам Крыма: Джанкой - 253, Симферополь - 2066, Керчь - 624, Феодосия - 550, Ялта - 822, Севастополь - 57, Евпатория - 154, Бахчисарай – 24.
ИТОГО было расстреляно - 4550 и направлено в концлагерь – 148 человек!!!
Разумеется, это – тоже ужасные цифры, но, согласитесь, это не 20 и не 150 тысяч расстрелянных офицеров, как утверждают иные современные сочинители.
Да и ТАКОГО огромного количества офицеров не было во ВСЕЙ врангелевской армии!!!
Сам Врангель, в декабре 1923 года сообщал, что из Крыма было вывезено 145 693 человека.
В конце ноября 1920 года, в секретной сводке разведывательного отдела штаба французской эскадры указывалось, что "цифра эвакуированных возросла до 146 000, из которых примерно 29 000 гражданских лиц". По всей видимости последние цифры наиболее точны.
Непосредственным организатором террора в Крыму был начальник Особого отдела Южного фронта Ефим Георгиевич Евдокимов (тоже русский, сын крестьянина Пермской губернии, до революции работал сцепщиком поездов).
21 ноября 1920 года он был назначен начальником особой «Крымской ударной группы», которая проводила руководство работой особых отделов, занимавшихся превентивным уничтожением пленных белогвардейцев.
В наградном списке Е.Г. Евдокимова, представленного к ордену Боевого Красного Знамени, отмечалось:
«Во время разгрома армии ген. Врангеля в Крыму тов. Евдокимов с экспедицией очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв до 30 губернаторов, 50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 тыс. белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд». (Литвин А.Л. Красный и белый террор. С. 55—56.)
Как видим, даже в этом представлении Евдокимова к награде, общее число «изъятого» под его руководством «белого элемента, определено цифрой «около 12 тысяч».
Думаю, понятно, что в подобных представлениях число уничтоженных врагов, для пущего эффекта «наверху», ВСЕГДА преувеличивается и никогда не преуменьшается.
Так что эту цифру «изъятых», пор руководством Евдокимова «белых» можно считать достаточно достоверной. Разумеется, отнюдь не все «изъятые» были расстреляны. Многих из них сослали в ссылку, или посадили в тюрьмы.
Так что никаких «150 тысяч расстрелянных в Крыму белых офицеров», о чем сейчас пишут многие сочинители, не было, и быть не могло.
Судьба вышеперечисленных участников «тройки» и самого Е.Г. Евдокимова была незавидной: в конце 30-х годов их самих (вполне заслуженно) расстреляли, как «врагов народа».
Правда, в «хрущевскую оттепель», неизвестно на каком основании, реабилитировали.
В следующей главе речь пойдет о том, как И.С. Шмелеву удалось эмигрировать.
На фото: вот как НА САМОМ ДЕЛЕ выглядели тогда "красноармейцы-Всемоги", у которых, по рассказам Шмелёва, были :"На руках кольца, на руках-ногах браслеты, по три пары часов носит, золотые-серебреные, полны карманы серебра-золота"...
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/03/16/569