Сан-Хуан - Норфолк - Нью-Йорк

Александр Курчанов
10.06.92г.  Вчера, наконец, встали к причалу почти в центре городка Сан-Хуан, столицы острова Пуэрто-Рико. В общем-то, это как бы один из штатов США, хотя до сих пор они проводят референдумы о том, остаться ли им под Штатами или выйти. Валюта – американский доллар, а это такая «закорючка», которая держит их в составе Соединённых Штатов при результатах референдума 98% «за».

Сегодня с утра с Игорьком, соседом моим, решили прошвырнуться по городу. Вышли – ещё не было восьми, было более–менее прохладно, дождик даже накрапывал, но потом выглянуло солнце и – всё!.. На улице, словно в жарко натопленной бане. Так и шли от магазина к магазину,   отдыхая в них под кондиционерами. А в магазинах-то  особенно тоже не засидишься. Продавцы тут же кидаются к тебе и, на чистом испанском, начинают допрашивать: что, дескать, сеньор желает, и не хочет ли он померить вон ту шляпу? А когда ты молчишь, как пробка, и только утираешь градом льющийся пот, то услужливые тут же отходят от тебя и смотрят уже, как на потенциального воришку или проходимца.

Вернулись через два часа мокрые, как водяные крысы. Тут же залезли под душ – благодать! Хоть на стоянках воду не экономят. Береговые службы принимающих регату портов - причал и воду дают бесплатно.

11.06.92г.  Сегодня ездили в «знаменитую» пуэрториканскую пещеру. Разговоров-то было: пещера! пещера! На самом деле - смотреть там не на что - какой-то тёмный, сырой грот, расположенный на другом краю острова. Не успели войти, а вот он и выход, будьте любезны! И надо было три часа, по жаре, через весь остров колотиться на школьном автобусе, чтоб посмотреть на это болото? Лет десять назад я был в Новоафонских пещерах, в Абхазии. Вот это пещеры! Здешнюю с ними можно даже и не сравнивать.

Но зато по пути мы увидели ананасовую плантацию! Почему-то никто не думал, что ананасы растут на земле, как капуста. Вот невежды северного разлива!

На корме нашего барка натянут брезентовый  тент, под которым теперь собираются бесконечные посиделки. Сидим, покуриваем, чешем языки, любуемся на гостей, вереницей поднимающихся по трапу, чтобы взглянуть на русский парусник. Из города «плывёт» слесарь Вова М. У Вовы одна характерная особенность: на стоянках никто никогда не видел его трезвым. Ну, это ладно. Дело в том, что в море его вообще нельзя увидеть. Если, к примеру, мотористу или механику потребуется выточить какую-нибудь шайбу там, или болт, то он, как правило, слесаря уже не ищет, потому что это бесполезно, а идёт сразу к стармеху, берет ключ от слесарки и точит, всё, что ему надо.

«Володь, где был, расскажи?» - окликаем его.

У Вовы блаженная улыбка мартовского кота.
 
«Мужики-и! Какие тётки! Только дотронешься – она уже ложится!»

«А ты не забыл, что на острове самый высокий в Штатах процент СПИДа?»

Володя плывёт в улыбке, жесты рук его продолжают повторять волшебные формы испанки, с которой он недавно простился, а на лице ясно читается: какие проценты? Какого СПИДа? Вы посмотрите кругом, что делается!
      
13.06.92г.  Вчера курсантов, руководителей практики и меня с видеокамерой капитан отправил на традиционный парад участников регаты. Часа полтора мы шарахались всей толпой по раскалённым  улицам города в поисках парада, пока не встретили ребят с Владивостокской «Паллады». Те недоуменно сообщили нам, что парад закончился три часа назад. Вот так! От жары «крыша» едет у всех, даже у капитана. Ох, и попил же он нашей кровушки! Кто-то из «генералов» в начале рейса ему на хвост наступил, так он теперь на подчинённых отыгрывается.
 
18.06.92г.  Здесь, посреди Бермудского треугольника, за две недели до захода в Нью-Йорк думается почему-то: скорей бы закончилось это лето, скорей бы завершился рейс и – как там наши? Быстро пролетают в воображении долгие месяцы, проносятся молнией длинные мили, туманными огнями мелькают чужие, ухоженные города, так похожие на сказку, и вот, за поворотом Рыбачьего – Кольский залив. И такой долгожданный, руганый-переруганый, благословенный город Мурманск.

Бедные города! Как часто и незаслуженно принимают они в свой адрес столько бранных слов и проклятий, что человек на их месте давно бы бесследно ухнул сквозь землю. А они стоят… Они стоят, молчаливые и покорные, задумчиво глядя вдаль всеми своими окнами и витринами, потому что не знают вины. Во всех грехах и проблемах виноваты мы с вами, так называемые – горожане. И вообще, по большому счёту, всё на Земле существует и живет в гармонии, всё, кроме Человека. Как же так? Мы думаем, что Человек – это зеркало, в котором Природа пытается увидеть и осмыслить саму себя. Но получается, что зеркало-то кривое?

Боже, как уныл и долог наш путь!
 
Мало-помалу превращаешься в скотинку, которая по причине отсутствия внешних раздражителей, занимается только самым необходимым, практически отправлением естественных надобностей. Нет, братцы, флот – опасная штука. «Море любит сильных!», – говорил Лёша, настоящий моряк, командир нашего похода вокруг Кольского полуострова, наворачивая гречневую кашу с тушенкой из полуведерного котелка в семи бальный шторм. 

Хорошо быть сильным! И хорошо бы научиться спать по 18 – 20 часов в сутки. А тут, как назло, бессонница начинается. Просыпаться стал до 5-ти утра, но, по правде сказать, и засыпаю до 12-ти. Так что про бессонницу маленько слукавил. И сейчас, после завтрака, возьму книжицу в руки, почитаю-почитаю, да и вздремну, глядишь, полчасика.

18.06. 16ч.55м.  «В грозы, в бури, в житейскую стынь…» и даже когда сходишь с ума, бери в руки перо и пиши, пиши…  О чём? Да о чём угодно. Где ты сейчас? В Атлантическом океане. Что вокруг? Что может быть вокруг? Вода. Солёная. Называется море. Точнее – океан. Ещё точнее – восточная сторона Бермудского треугольника. Куда мы идём? На Бермудские острова. Зачем? А черт его знает. Сижу в каюте… (как только возьмёшься за перо, так тут же кого-нибудь нанесет нелегкая. Вот сейчас матрос Яготин «простучал когтями», чаю ему, видите ли, захотелось. И так постоянно кто-нибудь…) читаю «Пушкиногорье» Гейченко, «Мертвые души», но всё как-то вяло, без душевного подъёма. Мысли скачут то вперед на два месяца, то вниз на пять километров, то вверх, к звездам, откуда все ждут бермудских чудес… А их всё нет, а до дна глубоко, до конца рейса ой как далеко!

(У Серёги Яготина три «дипломата» и он в них по очереди копается, что-то шебуршит там, достает, перебирает, а потом опять прячет).

Сейчас бы окунуться в душике, но воду командиры опять экономят, хотя опыт показал, что нужды в том нет никакой. Скоро заход и заправимся водой под завязку. Это уж они так, по злой привычке.

Время шестой час, жара спадает. Вот-вот опустится вечер с долгожданной прохладой и наступит, наконец, отдохновение души, когда можно будет, развалившись на полубаке, любоваться закатом и о чём-нибудь хорошем думать. Точнее, думать сразу о многом. В эти самые желанные минуты мысль гуляет вольно и далеко, прорываясь к знакомым и незнакомым берегам, поднимаясь за облака и, даже вырываясь за пределы планеты, туда, где не только черная, холодная пустота, но и тайны великие, не раскрытые ещё, и так призывно манящие. Но в закатный час и здесь, на земле, есть, на чём остановить взгляд. Облака каждый вечер выстраиваются в новую композицию, неповторимую, словно узоры калейдоскопа. В игре света и тени, в сплетении солнечных лучей, в необычной окраске небосвода, в причудливости фигур облаков, в их пышности, в наполненности влагой и светом столько прелестной, радующей глаз живости, что забываешь и о долгом путешествии, и об унылом морском горизонте, и о скудости впечатлений во флотской жизни.

  Всё искупает дивная игра света, воздуха, влаги. Солнце прячется в воду, сверкнув последним, самым неожиданным, завораживающим лучом. Тускнеют краски на западной половине неба, но на восточной облака ещё полны перламутра; что-то тлеет внутри у них лучезарно-мраморное, похожее на фосфорицирующую краску, вобравшую за долгий день уйму света и теперь понемногу отдающую её нам для ощущения радости жизни, для тебя, редкий путник в этих краях, для света будущего дня, который хранится до утра здесь, в этих облаках, как под пеплом прогоревшего костра хранятся жаркие угли. Дунет утренний ветер, и облака вновь засветятся, заалеют нестареющим жаром, торжествуя в вечной своей переменчивости и подвижности. Эй, прекрасные созданья, куда спешите!? А они плывут величаво, неся на крыльях своих то вечерние, то утренние зори. «Тучки небесные, вечные странники…»

  19.06.92г.  Мне повезло в том, что первая заграница, которую я увидел, была Западная Германия, и именно в то время, когда уже не было ни Западной, ни Восточной Германии, но было одно, объединившееся опять государство, посреди которого еще не зажившей, не забывшейся раной лежала недавняя, злополучная граница, сорок пять лет разделявшая страну. Так по-разному устроилась жизнь людей в разных его половинах! Те немцы, которых я увидел в январе этого года в маленьком провинциальном городке Эмдене, заметно отличаются в лучшую сторону от тех, что сейчас собрались у нас на борту из разных уголков большой теперь Германии. Впрочем, «восточных» здесь, кажется, и нет совсем. У них, пока ещё, много финансовых проблем, и платить сотню долларов в сутки за удовольствие прокатиться на русском паруснике они, "пока ещё", не могут. Да и другая причина не маловажна: русские за 45 лет, мягко говоря, набили им оскомину, и они по нам не успели ещё, "пока ещё", соскучиться. Но зато те, другие, «западные», едут к нам, летят, плывут за тысячи миль с большой охотой и желанием. И хотя частенько в морщинистых лицах седых стариканов нет-нет, да и проглядывает острый прищур юных пулеметчиков с восточного фронта, а в глазах тучных фрейлинок – хозяйский прикид на дешевую рабочую силу, но лица их скалятся в добродушных, приклеенных улыбках, а по утрам, сталкиваясь в узких судовых коридорах, они приветливо гундосят: «Мо-онинг!» «Монинг!» - отвечаю я, а про себя думаю: могли бы, господа любезные, собираясь на русское судно десяток-то слов и выучить.

  Есть, конечно, исключения, но я не о них.
 
  Первые группы иностранцев встречают на борту со вниманием и любопытством. С ними пытаются общаться почти все курсанты и многие из команды. Уровень общения, конечно, детсадовский. Но – общение! Интерес к следующим группам падает в соответствии с количеством заходов и заменой групп. Есть «старые» клиенты, которые на судне не первый сезон.. У них появляются друзья среди членов экипажа, они понемногу учат несколько десятков слов, общаются… А вообще иностранцы, европейцы в частности, народец довольно скучный. Вот крохотный, но характерный эпизод для наглядного примера.

 В порту Санта–Крус, на Канарах сменялась очередная группа иностранцев. Среди прочих на борт поднялся молодой, общительный паренёк, как оказалось – из Дании. Он всем подряд приветливо совал руку:

«Кай!»

 При этом лицо его расплывалось в совсем не фальшивой, радостной улыбке:

«Кай!»

  Я, возьми, да и спроси на чистом немецком (практика зимняя позволяла):

«О, Кай! А где твоя Герда?»

  В глазах парня тут же возник растерянный знак вопроса:

«Какая Герда?»

«Ну, как же, сестрёнка твоя из «Снежной королевы».

«Да нет, я один приехал», - вполне искренне отвечал мне датский юноша, по возрасту вполне подходящий в школьные выпускники.

«Ганс Христиан Андерсен. Сказка. «Снежная королева», - уже начиная догадываться о худшем, не прекращал допытываться я.

«Нет, не знаю, - удивлённо пожимал плечами Кай, – я один приехал».

  Не знаю, что бы  я подумал о русском парне его возраста, если бы он не знал, к примеру, сказку Пушкина «О царе Салтане» или «Золотого петушка». Не знаю.

  Неожиданно для себя я перешёл на американо-русско-немецкий, ободряюще хлопнув по плечу паренька:
«Ес, О`кей! Гут! Отдыхай, хлопец. Удачи тебе».

  Вот такие сюрпризы подкидывает порой цивилизованная Европа.

  А вообще, по мере того, как рейс тянется месяц за месяцем, всё это надоедает до чёртиков, и всякий ищет уединения. И только иностранцы всё так же сбиваются по вечерам в кучки, и до полуночи гогочут на своих птичьих языках. Но замечаю и другое: как-то потихоньку появляются они на судне, и так же незаметно исчезают, будто и не было. Редкие вспоминаются потом.

  22.06.92г. 04ч. 03м.  Это что же мне не спиться? Написал дату, и вспомнил сразу о том, что случилось пятьдесят один год назад. И ведь именно в этот час! Так, стоп, час-то здесь не наш, а американский. У нас сейчас 12 часов дня…

  Полвека и ещё один год назад на Родине моей в этот час выступал Председатель СНК Молотов. Вот какая «вспышка» случилась в тот день, что «ветер» от неё до сих пор гуляет по планете и будит ночью, не даёт спать.

  На судне сейчас меняется вахта. Поднялся на палубу и убедился в том, что погода сегодня неожиданно свежая, даже я бы сказал, небольшой штормец, ветер в вантах поет так, как давно не пел, с самой зимы, наверно. То-то, я гляжу, крен такой на левый борт, что я проснулся чуть не на переборке.

  Ну, вот, вчера рано утром миновали Бермудские острова и повернули на северо-запад, на Норфолк (есть, оказывается,  такая военно-морская база Штатовская, типа нашего Североморска), а «Крузенштерн» и ещё какие-то суда пошли на Бермуды. Где-то там, в столицах, сидят руководители регаты и сортируют, кого куда. Наше дело – «сполнять» сей дружественный, внеплановый визит. Сегодня до Норфолка осталось 480 миль. Идём под неполными парусами, без двигателя.

  23.06.92г.  Все только и говорят: вот придём в Нью-Йорк, набегут эмигранты!.. А, ну, как не набегут? Кто его знает, этот Нью-Йорк, кто их знает, этих эмигрантов. Что им проку старые болячки расковыривать, уже, наверно, почти зажившие? Да и есть ли те болячки? Были ли? Что мы знаем про этих ребят? Ах, Америка! Эх, эмиграция! До сих пор это было что-то далёкое, ко мне, по крайней мере, отношение не имеющее. Но вот зимой довелось глянуть на наших, поволжских немцев - возвращенцев в Германии. Картина, надо сказать, не веселая. Всё же они там – люди далеко не первого сорта. Но это их выбор! И, главное, он у них есть, этот выбор, появился, наконец. Американские эмигранты, как говорят, немного по-другому живут: сбились кучкой, и стоят крепко, как пуговицы. Что это я про них разговорился? А, видно, потому, что хочется сравнить свои представления с реальной действительностью.

  Сейчас по трансляции капитан передал информацию о том, что нам необходимо прибыть на внешний рейд порта Норфолк 25 июня во второй половине дня. 26 июня, в 11-зо торжественная встреча на причале. Идём под двигателем, за двое суток надо поспеть (а то выделывались, понимаешь, дрейфовали; я же говорил, что надо подойти ближе, и там дрейфовать). Ну, вообще, такая информация даёт некоторый заряд бодрости в нашей расслабленной жизни. Идти, да ещё торопиться – это хорошо. Вспоминается новогодний заход в Германию. Как мы там торопились! И, всё-таки – опоздали. А ведь примета – где Новый год встретишь, там и проведёшь – сбылась! Так-то, Александр Павлович, не Вы меня в Америку послали, а Высшие силы.

  30.06.92г. Плывёшь, плывёшь… вода, вода… долго, долго… А потом – раз! И, нате вам, Америка! «Логово имперских происков и амбиций». «Страна Золотого тельца и Желтого дьявола». У нас там, дома, Америка давно по языкам гуляет. Я с детства ещё помню: «Говорила баба деду: Я в Америку поеду!» А дед ей, хулиганская морда, отвечает: «Ах, – говорит, – ты старая… звезда, туда ж не ходят поезда!» Или вот: «Мы Америку догнали по надою молока, а по мясу не догнали, – пузо лопнуло у быка». Это ещё хрущевские нескладухи. Теперь молодежь другие поёт: «Я отдала тебе, Америка – разлучница, того, кого люблю… Храни его, храни». И это – из лучших. Хуже, когда наши и на их тарабарском языке извращаются так, что порой, кажется: может уже всё, оккупировали? В окно глянешь – да в России ли мы?.. Ещё помню из детства: когда растолковали мне, что Земля – круглая, и что на той стороне «мячика» есть страна Америка, я всё время думал: как же они там, бедняги, вверх ногами ходят? Потом оказалось: это мы здесь «вверх ногами», а они-то, как раз, нормально, живут себе, и в ус не дуют. И всё просто устроено, по человечески, как и должно быть у людей в двадцатом веке, чувствующих себя людьми на Земле, а не дикими обезьянами, на которых, скорее, похожи мы. Хотя до сих пор мир Божий вопросом мучается: где греха больше – строить цивилизацию на костях аборигенов и негров или на костях своих соотечественников? Тогда причём здесь патриотизм и высота построенного здания? О-хо-хо! Тут бы в собственной душе разобраться, а история цивилизаций – не человеческого ума дело.

  …А ностальгии эмигрантской, кстати, что-то не заметили мы, тем более, сейчас, когда в любой день, при желании, можно сесть в самолёт и оказаться на Родине. И не очень-то, признаться, летят. Здесь они, как рассказывают, увидели то, о чем не имели представления там, на Родине. Оказывается, о тебе могут заботиться, уважать, и не за какие-то заслуги, а только за то, что ты родился и живёшь. Слушали мы эмигрантов, и медленно, словно чугунное ядро, ворочалось в сознании, зарождалось нечто новое, о чём раньше и не думалось вовсе. Слушали и думали: больно гладко всё у вас. А не желание ли это ещё раз убедить самих себя в правильном своём выборе? Если всё у тебя хорошо, то, что же ходишь ты на русское судно и рассказываешь всем подряд, что тебе – хорошо? Не зря поверье: там, где здоровье и счастье есть – о них не говорят. Всё это понятно: «лапотная» Россия далеко отстала от американской сверх цивилизации, но в том не наша, думаю, вина, а воля Божья. И ещё: я не знаю, хороша ли эта детская привычка – бегать по чужим садам, где яблоки румяней, чем в твоём. А, ну, как выйдет хозяин, да шуганёт, так, что мало не покажется? Так что – смотрите, ребята.

  Свет велик, чудес много. А у нас по правому борту  Атлантический океан, и по левому борту он же, но по левому до Америки ближе, метров на пятнадцать. Скоро встанут Нью-Йоркские  небоскрёбы, тётка с факелом, шум и дым «трущоб» города «желтого дьявола» окутает продутые ветрами всех широт мачты нашего белокрылого барка… Здравствуй, Америка! Как ты тут сама, без нас?..

  04. 07. 92г. Сегодня, в День независимости США,  по окончании парада парусов, который проходил на Гудзоне, мы ошвартовались у седьмого причала в Бруклине.
Парад! Это был настоящий праздник, к которому стремились и готовились несколько месяцев. После ночёвки на якоре в бухте Лоуэр – Бей «Седов» снялся с якоря, занял своё место между «Миром» и «Крузенштерном» и двинулся в кильватере в сторону устья Гудзона. А туман был гуще молока, и всем казалось, что всё! погода Нью-Йорка бортанула нас в этот торжественный день, и не увидим мы ни Брайтона, ни Бруклина, ни знаменитой статуи Свободы, ни  небоскрёбов Манхэттена… Но Господь милостив, и сразу за мостом, название которого я прочитал позже на штурманской карте – Верразано, - туман стал довольно быстро рассеиваться.

  Скоро, словно на фотобумаге, опущенной в проявитель, стали проступать черты знакомого по фотографиям и кинофильмам города. Слева, зелёным призраком, кутающимся в рваные клочья уходящего тумана, явилась «Свобода». Справа – неровным, но величественным строем подступили к берегу небоскрёбы, и долго, медленно, величаво шли и шли навстречу, выставив напоказ зеркальные, сверкающие, празднично ухоженные «мундиры», скроенные из миллионов окон. Палуба переполнена, словно многолюдная улица; кроме экипажа, в полном составе вывалившего наверх, на ней полно гостей – американцев, рано утром приплывших к нам на катерах, чтобы за умеренную плату поучаствовать в параде на борту самого большого парусника мира. Кто-кто, а американцы – хлебом не корми, – любят прикоснуться ко всему «самому-самому». Возбуждённые лица, восторженные глаза и – объективы, объективы… Так хочется запечатлеться «на фоне»!..

  Среди гостей попадаются русские, живущие в Нью-Йорке. Тотчас они оказываются в плотном кольце наших ребят, которые, раскрыв рты, слушают рассказы о городе, об Америке, об их образе жизни. Какими бы незамысловатыми ни были те рассказы, но они живее и интересней, чем любая информация, пришедшая из книг, газет и фильмов. Медленно плывёт армада вдоль берега, вдоль набережных, переполненных людьми, вышедшими полюбоваться редким событием. Даже для привычного к зрелищам Нью-Йорка сегодняшнее – не рядовое. И это заметно по многолюдству толпы, по обилию национальных флагов, от которых рябит в глазах, по количеству вертолётов, кружащих над нами.

  Но всякому торжеству приходит конец. Закончился парад парусников и к полудню мы встали на отведенное нам место у причала.

  Торопливая душа всё стремится куда-то, словно желая, обежав весь мир и побывав во всех его укромных, потаённых уголках, успокоиться, наконец, притихнуть где-нибудь в излюбленном месте, прикрытом от ветров и печалей, остановиться и жить покойно, сознавая своё бессмертие и неповторимость, не спеша вспоминать и анализировать всё увиденное, вновь переживая то счастье, те радости и волнения от незабываемых встреч, что случились когда-то…

  Вот и нас неодолимая сила погнала в город, побывать в котором мечтает каждый хотя бы раз в жизни. Небоскрёбный, величественный Манхеттен был далековато от места нашей стоянки, и мы вчетвером, компанией не запланированной, но сложившейся совершенно стихийно, почти на трапе перед выходом, рванули в город, в ту часть его, что зовётся Бруклином. Пошли просто так, без всякой цели. Хотелось дать волю застоявшимся ногам, окунуться в шум и толкотню улиц, усладить взгляд блеском витрин, забытым строем вертикальных линий чужеземных кварталов, о которых так тоскует душа моряков среди однообразия морской равнины. Два матроса – оба Серёги, разжалованный начпрод Вадим и я вышли из порта и направились по одной из улиц, идущей на медленный подъём в противоположную от моря сторону. Невольно стали сравнивать всё увиденное здесь, в центре мировой цивилизации, с виденным ранее, в других городах и странах. Скоро единодушно пришли к общему мнению: ничего особенного. Чуть шире улица, чем-то похожая, кстати, на Московский проспект нашего Питера, чуть ярче и наряднее витрины магазинов, чем, допустим, в престижных районах Генуи, но и здесь, как и в любом другом гнездилище урбанизации, та же сутолока и бензиновая гарь, те же заурядные дворы старых домов с деревянными скамейками и старушками на них, с песочницами и детворой, может быть чуть меньше захламлённые, чем в наших столицах, но такие же тесноватые, хотя и хранящие свой особый крохотный уют, как все дворы больших городов.

  Сегодня – День независимости, и всё вокруг переполнено треском петард и хлопушек, всплесками хохота шумных молодёжных компаний, особой возбуждённостью прохожих и шальным блеском в их глазах. Но несколько раздражает нечто, характерное для всех городов, всей сутью своей, движением и смыслом уцеленным на наживу и выгоду: быть здесь, – как бы это поточнее сказать – хочется мало. Как, вроде бы, есть некая туристическая обязанность: проделав долгий путь, надо непременно пройтись по новым местам, повидать дома, улицы, достопримечательности и… – всё! Миссия закончена.

  Спустя полчаса мы, не сговариваясь, сошлись в общем мнении, что городишко сей, хоть и велик, но нет в нём святости, какая приличествует поименованному центру мировой цивилизации, что бы захотелось, остановившись где-нибудь на перекрёстке стрит и авеню, задрать голову и сказать самому себе: да-а! Нью-Йорк!

  Нет, не возникает такого желания. А хочется только поскорее вырваться куда-нибудь с задымлённой, шумной улицы, присесть на скамейку в тихом сквере и подумать о чём-нибудь своём, далёком и домашнем. Неожиданно вспомнился наш Ярославль, где был я года три назад, плывя по Волге на теплоходе «Михаил Ломоносов».

  Гуляя по Ярославлю, вышли мы с приятелем к той самой небольшой церквушке, что изображена на картине Саврасова «Грачи прилетели». Изгиб Волги, просторная набережная с видом на загородные дали, известные с детства контуры куполов и колокольни…

  Словно раздвинулись века  и оттуда, из минувших времён повеяло вдруг неведомым, но одновременно таким знакомым… И город, и маленькая эта церковь, и Волга за спиной будто озарились разом небесным, неизъяснимым светом, а в голове прошумело без слов и без звука, отпечаталось и проявилось разом: Родина… И словно в миг тот, а было это осенью, лопнули разом смолистые почки на окрестных тополях и повеяло весной и ландышами. Но самое странное то, что всё это приключилось одновременно у меня и у приятеля моего. Мы разом вдруг смолкли, прервав беспечный разговор. Не помню, сколько времени простояли так, не обмолвившись ни словом, а потом повернулись и пошли на теплоход. Шли, изредка оглядываясь, и каждый в отдельности навсегда уносил в себе ту маленькую частичку ландшафта, так нежданно-негаданно запечатлевшуюся образом Родины. А над городом, над Волгою, над лесами и полями, над всей землёю бескрайней летел сказочной Жар-птицей, золотом сияющий на фоне синей тучи, крест маленькой церквушки.
    
  В просветах меж домами Бруклина дальними миражами возвышаются небоскрёбы Манхеттена там, за проливом Ист-Ривер, куда надо бы непременно сходить, но как-то – странно – лень. Надо же! Переплыть океан, миновать половину глобуса, перетерпеть столько и – лень! Вот же гадская душа! Что-то предвзятое так прочно угнездилось в ней по отношению к великому, но безбожному граду «золотого тельца». И не даром. Что ни говори, а всё же целая жизнь прошла под красным флагом, и грех бранить её. Да и какой-то – неведомо ещё – сложиться она под новым, трех полосным?

  Вернувшись из города и расставшись с попутчиками, пошел на берег и долго стоял там, на берегу Гудзона, глядя на статую Свободы, величаво парящую в туманной дымке меркнущего дня. За спиной моей нестихающе и утробно рокотала «столицы мира», а у самых ног с тихим плеском разбивались о старые, густо просмолённые бревна причального парапета отбойные волны проходящих катеров. Тихие мысли гнездились в моей голове. Какие неведомые силы, вершащие судьбы миров, втягивают в свой непостижимый водоворот эти мудрёные пучки космической энергии, именующие себя звонким именем Человек? Что движет нами, мной, взметая над землёй осенними легковесными листьями, бросая то в заоблачную высь, то на гребни волн морской пучины, то в тягучие стрелы железных дорог, трактов, просёлков?..

  В год тысячелетия крещения Руси, никогда не думая, не планируя и не мечтая о какой либо поездке в Киев, волею случая оказался в Киево-Печерской лавре, а потом и в соборе святого равноапостольного великого князя Владимира, где отстоял литургию, теснимый тысячной толпой и совершенно не чувствующий этой тесноты. Заворожено и благоговейно внимая пенью церковного хора, вдыхал древний аромат ладана и горящего воска, смахивал украдкой невольную слезу, дрожливо ломающую в глазах золотые блики алтаря…

  Или вот ещё, два года назад, не та же ли сила бросила нас, троих чудаков, в аномальную зону под Пермью? Осмыслить явленное там едва ли хватит и всей жизни. Скажу только, что вышли мы оттуда примолкшие и потрясённые, интуитивно перекатывая в сознании шекспировскую фразу: «Да-а, много есть на свете, друг Гораций!..»

  И вот теперь, в год юбилея открытия Америки, события, если честно признаться, масштаба планетарного, как бы к тому ни относиться – я здесь. Как-то странно это всё. Даже не по себе маленько делается… И сейчас, глядя на мириады огней небоскрёбного Манхеттена, с трудом осознаю реальность происходящего.

  06.07.92г.  Как это важно, и это я понял в минуту счастливого озарения, как важно иметь свой дом, именно СВОЙ, в котором ты родился, вырос, где родятся и растут твои дети, где ты можешь посадить дерево, и видеть, как тянется оно к небу, как крепнет его ствол, как каждую весну бросает оно ввысь и вширь новые, молодые побеги, зеленеет листвой. Дерево берегут, словно члена семьи, ухаживают за ним, переживают, когда грохочут грозы, ведь ему предстоит пережить многих и многих, и радовать далёких будущих потомков, нести им незримый привет от нас, минувших, оставивших на земле дом, дерево, сына…

  Когда-то был у меня дом, сажал я дерево, было и крыльцо, на котором можно присесть после дальней дороги. Каким же светлым, ясным виделось будущее с того крыльца! В доме жили отец и мать, рядом, по соседству – друзья, и всё в жизни – понятно и просто, как дважды два. Помню, как садилось солнце за дальним бором, как в предвечерних лучах его золотились и шептались листья клёна у крыльца…

  Зачем и куда уходит суетное время?! Жизнь уже катит под гору, а нет ни дома, ни клёна, ни покоя в душе. Чего достиг? К чему пришел? Ещё хочется мечтать, но уже твёрдо знаю, что буду плыть по стремительному житейскому стрежню, гонимый ветрами причин и обстоятельств, и ни-че-го не смогу с этим поделать, потому что так угодно Господу. В том-то и есть, наверно, наше мучительное счастье спасительного смирения. И где-то в заоблачной вышине, вдали от грохота обыденного, суетного мира звучит тихая, добрая музыка. Пусть всегда она будет со мной и пусть помогает одолеть трудные, тягостные, громыхающие будни.

  15.07.92г.  Праздник, длиною в полгода, постепенно превращается в кошмар. Чем-то он мне упорно напоминает тот давешний тазик с взбитыми сливками. Ну, полная ассоциация! Завтра, наконец, в обратный путь. Вы были когда-нибудь в Ливерпуле? Говорят, что где-то там, за океаном, в так называемом Старом Свете есть такой город. Отвернувшись от зрительного зала, как иногда делают на театральной сцене, хочется громко прошептать как бы самому себе, но чтоб слышно было всем: «Век бы его не видать…»

  Я с удивлением отворачиваю несколько листов. Ау! А где же мои главные впечатления от города «желтого дьявола» да и от всей Америки? Вот это вот и всё? Даже как-то странно и обидно… Нет, конечно, если отмотать видеокассету – там есть кое-что. Снимал я много и неустанно, а вот записывать, простите, не успевал. Бог даст – по кусочку, по фрагментику, что-нибудь восстановлю. А уж что пропадёт – тому не судьба.

  Вот, кстати, несколько монологов в восполнение утраченного, которые в какой-то степени отражают и мои впечатления  об Америке, о том маленьком краешке её, который зацепили мы в этом праздничном рейсе.

http://proza.ru/2018/02/01/2118