Скинув в сенях сапоги, Люся тихо вошла в дом. Мать не услышала, хлопотала возле плиты, на удивление и чуткая Зойка не выбежала её встречать.
- Я дома! – оповестила она с порога.
От Люси не укрылось, как бросив на дочь тревожный взгляд, Прасковья поспешно поставила на полку небольшую стеклянную бутылку. Из-за загородки здесь же высунулась счастливая Зойкина мордашка.
-Мамочка, ты посмотри, что мне бабуленька дала поиграть! – на вытянутых ручонках у девочки лежала красавица кукла, та самая, которая как реликвия бережно хранилась Прасковьей многие годы. Любое посягательство со стороны Люськи взять куклу встречалось матерью в штыки. Со временем она привыкла к тому, что кукла не игрушка, и перестала обращать на неё внимание. Нельзя, так нельзя. Люська во всём слушалась мать, перечить ей не умела, никогда не капризничала, да и играть времени у неё не было, к тому же кукла появилась в их доме, когда она уже училась в школе.
- Мама?! – удивлённо посмотрела Люся на мать.
- А что ей там пылиться? Пущай Зойка играет, всё радость ребёнку, - Прасковья с укоризной глянула на дочь, - не так много радости-то у неё этой! – хотела, видимо, сказать о пьянстве, но промолчала, поджав губы.
- А уронит вдруг? Мала ведь ещё. Кукла-то тяжеловата, - тихо проговорила Люська.
- А коли уронит, так ничего! Не сломается! – сказала, как отрезала Прасковья. – Ты давай на стол собирай, с утра не евши, да и Зойку давно пора кормить. С тобой хоть может в аппетит поест.
- Что, Заюшка, обедать будем?
Девочка аккуратно положила куклу на лавку, обхватив мать руками, крепко прижалась к её мокрому сарафану своим худеньким тельцем, и утвердительно закивала головой.
-Сейчас, мама, накрою! Только переоденусь. Дождь хлещет словно из ведра, насквозь мокрая.
- Картошке не помешает, урожайная нынче должна быть, - сделала вывод Прасковья.
Наскоро обтершись полотенцем, Люська накинула домашний ситцевый халатик, собрала волосы в пучок, на ходу поцеловала Зойку и уже стала разливать по тарелкам щи, когда во дворе протяжно замычала Зорька.
- Рановато Егорыч сегодня стадо-то пригнал, - мимоходом выглянув в окно, сказала Люська. – Я управлюсь с коровой-то, мама, ты не выходи, промокнешь вся, - и, не дожидаясь ответа от матери, выпорхнула из избы.
- Тверёзая, ну, человек-человеком… - вздохнула Прасковья. – Душа ведь радуется видеть её такой. И что с девкой случилось?
- А я к тебе, Прасковьюшка! – улыбаясь своим беззубым ртом, вошёл в дом Егорыч. – Сегодня загодя пригнал, непогода-то какая. Коровы – они умнейшие животные, я тебе хочу сказать, - не давая Устиновне вставить слово, трещал пастух. – Ещё до грозы реветь начали не-че-ло-ве-че-ским, - важно произнося по слогам последнее слово, продолжал он, - я тебе скажу, голосом! Хвосты кверху! Чую, быть…
- Ты, Егорыч, часом не заблудился? – перебила его Прасковья. – Или память отшибло? Неделя-то морозовская.
- Вот ведь слово сказать не дашь, Устиновна! Я к тебе по сурьёзному делу пришёл, а ты мне на порог указываешь! – кивнув на дверь плешивой головой, скорбно произнёс Егорыч.
- Это какое у тебя ко мне может быть сурьёзное дело? - передразнила его Прасковья.
- Не скажу теперь! Обиделся я на тебя, Прасковья Устиновна! Только что куском хлеба не попрекнула. А я с душой, можно сказать, сватать тебя пришёл! Вот! – горделиво выпятил вперёд Егорыч свою тощую грудь.
- Да ты рехнулся, что ли, чёрт старый?! – от неожиданности Прасковья даже присела на табурет.
- Я? – глупо хихикнул Егорыч. – На кой ляд ты мне нужна, грымза ты старая! Да от тебя слова ласкового не дождёшься, не согреть, не обнять не могёшь! Уважаемый всеми нами человек в совхозе решил тебе предложение руки и сердца, так сказать, сделать. Сам Пал Васильевич! – поднял Егорыч кверху свой кривой указательный палец. – Тьфу ты, зараза! Проговорился… Так я побежал, Прасковья, - засуетился он, - а ты принарядись-принарядись. А то ровно пугало в огороде!
- Я те сейчас как тресну кочергой-то, брехун старый! – вслед крикнула убегавшему Егорычу Прасковья.
- А чего это Егорыч-то, мама, как ошпаренный из избы выскочил? Случилось чего? – улыбаясь, спросила Люська, войдя в кухню, но, увидев суровый взгляд матери, сразу замолчала.
Что-что, а аппетит у Устиновны всегда был отменный! Сегодня же еда в горло не лезла. А коли правду сказал Егорыч? Он хоть и первый сплетник на деревне, но надо отдать ему должное - наперёд всех всё знает! Ой, что делать-то? Позора ведь не убраться! Это надо на старости лет на всю деревню ославиться. Что люди-то добрые скажут?!
- Да что случилось-то, мама? Может опять давление? Давай я за тётей Аней сбегаю? – встревожилась Люська, видя как не то что покраснело – побагровело лицо матери.
- Не надо, Людмила! Нет у меня никакого давления! Ешь спокойно. Зойку вон накорми как следует. Мёда ей в чай положи, а то кашляла опять сегодня немного. Не простыла бы.
Услышав про мёд, девчушка заерзала на своём табурете. Мёд она не любила. Это не малиновое варенье, которое можно ложечкой целую банку съесть, даже хлеба не надо. Посмотрев на дочь, Люська улыбнулась:
- Посмотрим, будет кашлять, на ночь тёплым молоком с малиной напою. И чуточку мёда туда добавлю. Хорошо, Заюшка?
- Хорошо, мамочка! – ответила довольная Зойка. Она держала в руке огромный посыпанный маком бублик, откусывала от него небольшие кусочки, прихлёбывая из блюдца чай.
- Вроде как распогоживаться стало, - убирая со стола, проговорила Люська. – Что, Зоюшка, пойдём курочек кормить, а потом я тебе почитаю.
С улицы донеслась музыка, приятный мужской баритон выводил под гитару «дни идут, печали умножая, мне так трудно прошлое забыть».
- Никак к Аннушке гости пожаловали? – всплеснула руками Прасковья. – Оба или один?
- Не знаю. Поёт точно Илюшка.
- Как только ты их различаешь, Людмила? Ведь одно лицо, мать родная по голосам путает…
- Разные они совершенно, мама, - тихо вздохнула Люська.
- Какое там разные? Веснушки и те одинаковые! – махнула рукой Прасковья.
Для всех всегда было загадкой, как Люська различает братьев-близнецов, казалось бы с совершенно одинаковой внешностью: оба рыжие, вихрастые, с усыпанными конопушками лицами, а она с самого раннего детства знала кто из них кто. Ни разу не спутала. Братья даже переодевались втихаря от неё, но вся их конспирация была бесполезной. Одного взгляда хватало ей, чтобы понять, кто перед ней – Илья или Дмитрий. Различала она их и по голосам, и даже по рисункам, несмотря на то, что с детства оба хорошо рисовали. Нарисуют птичку, на первый взгляд совершенно одинаково, положат перед ней рисунки, а она сразу точно укажет, кто какую нарисовал. Один раз Митька решил подшутить и уговорил Илюшку подписать с обратной стороны рисунки: на его, Митькином, поставить букву И, а на Илюшином – М. Люська долго не могла понять, почему она ошиблась, пока Илюшка ей честно не признался. Ох, и досталось тогда от неё бедному Митьке! Вспоминая их детские проказы, Люська улыбнулась. Хорошее у них было детство. Пусть и не всегда сытые, но какие же они были счастливые!
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/03/05/2335
Фото из Интернета. Спасибо Автору.