Вот уже третью неделю Прасковья не находила себе места, вздрагивала от малейшего шума, и чуть ли не до пояса переваливалась через окно, тревожно посматривая по сторонам. Как назло, с приездом Илюшки Заботина молодёжь каждый вечер прогуливалась мимо их дома с гармошкой и гитарой, сводя с ума окружных собак. Люська, так та не реагировала, спокойно занимаясь своими делами. Радовало Прасковью то, что с того дня, как сходила она к ведьмачке, дочь ни разу не выпила. Домой приходила вовремя и трезвая, с сеном хорошо помогла – всё убрали, до весны коровушке хватит. А значит, и молочко будет, и творожок, и маслице, и сметанка. Сыты будут – не помрут. На её одиннадцатирублёвую пенсию, да на копеечную Люськину зарплату, часть из которой та ещё умудрялась пропивать, много не нашикуешь. Как ни крути, а крышу чинить надо! Почти у всех в деревне крыши шифером покрыты, любо-дорого посмотреть: серебрятся на солнце, а у них дранка прогнила давно и мхом поросла; да и забор уже падает. Это только из крупных затрат, а про мелочи и думать не хочется. Не успеешь одно залатать, как уже в другом месте прореха получается.
Во дворе захлёбывался лаем Тузик, оно и понятно: опять гитара у их дома бренчит, Илюшка песни распевает модные. Кроме Заботиных, на гитаре никто играть не умеет, деревенские-то всё больше на гармошке наяривают, да частушки выдают, зачастую похабные.
- Опять Илюшка глотку дерёт! Вот ведь повадился к нашему дому ходить?! Места ему мало что ли у клуба? – возмущенно проговорила Прасковья, поглядывая на Люську, которая вдруг отложила в сторону вязанье и вытянулась в струнку.
- Нет, мама, не Илюшка! Митя это, - как-то даже растерянно произнесла она и задумалась на минуту. – Точно, Митя!
- А тебе-то откуда знать?!
- Так я же с детства с ними росла, мама! Ну, как мне не знать? Да и фальшивит немного Илюша, а Митя – никогда. Слух у него абсолютный.
- Как по мне, так оба гнусавят! Не в мать пошли! Уж бывало как запоёт Аннушка в минуты затишья, так соловьи и те замолкали… А тут словно собака скулит, слов и тех не разберёшь!
- Английский это, мама, поэтому и слов тебе не понять.
- Куды уж мне… - развела руками Устиновна, - с пятью-то классами образования.
- Милка, – послышалось со двора, - уйми собаку! А то оставит меня без брюк!
Ойкнув, Люська выглянула в окно и тут же отпрянула от него.
- Митя к нам в гости! – смотрела она на мать расширенными то ли от испуга, то ли от удивления глазами. – Что делать-то, мама?!
- Иди, встречай гостя! Почитай года три не виделись.
Люська кинулась к шкафу, вытащила из него новый цветастый платок и, наскоро накинув на плечи, хотела уже выбежать во двор, как громкий стук в дверь оповестил о приходе гостя.
- Доброго вам вечера, милые дамы!
Смеющийся во весь рот Митька ввалился в их дом с широко распахнутыми руками. Рыжие лохматые волосы разбросаны по плечам, прищуренные глаза смотрят хитро, но по-доброму, белая, с пёстрыми разводами рубаха навыпуск и расстёгнута чуть ли не до пупа.
- Милка ты моя! – сгрёб он в охапку Люську, не обращая внимания на Устиновну и ничуть не стесняясь её присутствия.
Люська стыдливо спрятала голову у него на груди, зарывшись в густую рыжую поросль волос. От Митькиного тела совсем чуть-чуть пахло скипидаром и табаком.
- Сколько же мы с тобой не виделись! – Митька пытаясь заглянуть Люське в глаза, отстранил её от себя, слегка щёлкнул по носу, провёл по лицу рукой и ахнул:
- Какая же ты стала красавица! Настоящая рубенcовская женщина, словно с полотна сошла… Эх, Милка! Да с тебя только портреты писать! Цены им не будет на мировом рынке.
- Скажешь тоже мне! – подала голос Устиновна. – Девка как девка! Не дури голову-то ей, птица-говорун.
- Тётка Прасковья! Ангел ты мой во плоти! Дай обнять тебя, дорогая! Сколько лет, сколько зим… - расставив руки, Митька горой стал надвигаться на Устиновну.
- Да иди ты прочь, окаянный! – пыталась отмахнуться от парня Прасковья, но где ж ей было сладить с недюжинной силой, с которой Митька опустил руки на её плечи.
- И ты всё хорошеешь, Прасковья Устиновна! Хоть замуж выдавай! – смеялся Митька.
Прасковью словно кипятком обдало. А вдруг и Митька уже наслышан про сватовство-то?! Не дай-то Бог посмешищем стать на деревне в её-то годы!
- Ух, ты! – Митька перевёл своё внимание на Зойку, стоящую возле стола с куклой в руках. – Иди сюда, кнопочка!
- Иди, иди, Заюшка! Не бойся! – позвала Люська дочь. - Это дядя Митя. Ты его, наверное, не помнишь?
Девочка отрицательно покачала головой, рассматривая во все глаза огромного, рыжего и лохматого дядьку.
- Принцесса! Право слово, принцесса! – восхищенно произнёс Митька, хватая Зойку на руки и подкидывая её вверх.
От восторга девчушка звонко засмеялась, одновременно пугливо посматривая на строгое бабушкино лицо.
- Митька свой, не обидит, с ним можно! – только и сказала Прасковья, глядя на счастливое личико внучки. А про себя подумалось, что не знает Зойка отцовских рук, - сильных и надёжных. Молчит Люська, ни словом об отце девочки не обмолвится. Одни только догадки и можно строить… С парнями-то она не хороводилась. Митька вот, да Илюшка – с ними росла, с ними дружила. Поди догадайся, кто ребёночка-то ей заделал. Но явно не заботинская порода! Зойка – чернявая что головешка: волосы чернее воронова крыла, мелким бесом на голове вьются, глаза чёрные – зрачка не видно и кожа смуглая, иной раз словно бронзой отливает. Родила Люська после школы и осела на два года дома: пелёнки, распашонки, ночи бессонные… Это уже потом она пить-то стала, да всё больше с мужиками по сеновалам хорониться.
- Тебе что подарить, принцесса? – спросил Митька, вытаскивая из заднего кармана брюк большую шоколадку. – На, держи пока, подарок за мной! Кстати, - посмотрел он на Люську. – Крестный кто у девочки?
- Не крестили мы ещё Заюшку. Вот в сентябре собираемся в город поехать. Боятся люди в церковь-то идти. Хотела Анну Петровну, маму твою, попросить, да боязно. Как-никак она член партии, случись узнают – исключат сразу же.
- Мне бояться нечего! Я сам по себе! Так что решено – буду крёстным отцом! Ты не возражаешь, принцесса? – шутливо обратился он с поклоном к девчушке. Та лишь смешно сморщила свой маленький аккуратный носик.
- В субботу едем! – решительно произнёс Митька. – Пеки пироги, готовь стол, тётка Прасковья!
- Ты сейчас хоть присядь на минутку, чайку попей. У меня вон ватрушки с творогом, - начала хлопотать возле самовара Прасковья Устиновна.
- Спасибо! Мать напоила и накормила так, что вздохнуть больно, - рассмеялся Митька. – Ты лучше Милу со мной отпусти погулять, столько лет не виделись мы с ней.
- Пущай идёт, но только недолго! Зойке спать скоро ложиться, она без матери плохо засыпает.
- Я часик, мама! – Люська крутанулась возле зеркала, поправила на плечах платок, пригладила расчёской волосы и выбежала вслед за Митькой на улицу.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/03/25/2367
Фото из Интернета. Спасибо Автору.