Наконец, дома стало тихо. Выглянув в тёмный коридор из своей комнаты, я ещё раз прислушалась, потом аккуратно заперла дверь и вытащила из-под кровати дорожную сумку.
За последние несколько вечеров это уже стало ритуалом. Если бы мне сказали, что я буду так себя вести, я бы засмеялась. Сказала бы, что это не я. Но это была я. Это я выкладывала из уложенной сумки вещи на постель, это я смотрела на них, видя что-то скрытое, своё, это я почти с замиранием сердца перекладывала, прикладывала одёжки к себе… Если бы мне рассказали такое о ком-то из знакомых – я бы подумала, что человек рехнулся. Зачем это?.. Ну, покидал в сумку барахло, взвалил на плечо – и вперёд…
По крайней мере я так раньше собиралась в походы. Я, конечно, старалось, чтобы было красиво. Пришивала какие-то цветные пуговички, подбирала косыночки в цвет, и даже однажды расписала белые полукеды цветными шариковыми ручками – и мне все девчонки обзавидовались, и потом себе тоже рисовали всякие звёзды и зигзаги…
Но всё это было баловство, развлечение, а в целом было именно так: покидал барахло, взвалил…
А сейчас…
А что сейчас?...
Зачем я по сто раз перекладываю и смотрю? И боюсь себе признаться, что смотрю на всё не своими, а ЕГО глазами…
Ну да, я смотрела его взглядом… И только потом уже своим – отражённым… И словно выпадала из своего привычного мира в тот, другой, почти сказочный. В тот мир, где я существовала всего несколько июльских дней…в тот, где я даже имя своё потеряла, была просто пани, без имени, без рода-племени, без города, без страны – просто на весь мир, просто на всю Вселенную…
Милка, несмотря на постоянный гудёж о том, что я себя теряю и надо не быть такой дурой, здорово мне помогла. Благодаря её верному и настырному участию у меня было собрано практически всё. И за каждой уложенной вещичкой прятался душераздирающий рассказ о том, как она доставалась.
Например, эти хорошенькие, мягкие тапочки со странным названием «Удушливый бант».
Милка позвонила мне на работу и распорядилась в своей манере, чтобы я немедленно отпросилась - и бегом! Там рядом! Что рядом? Обувной рядом! Быстрей лети, я бы тебе купила, но они странные, надо примеривать, беги срочно!
Отпросилась я одна, а побежала в соседний обувной половина сотрудниц музея.
Странные тапочки кучей были свалены в ящик, компактно свёрнутые, каждая тапка сложена поперёк в плотную вишнёвую оладью. Две оладьи засунуты в пакетик. На этикетке надпись по-русски: тапочки комнатные «Удушливый бант». Венгрия.
Женщины стягивали пакетик, расправляли удушливый бант вишнёвой оладьи, натягивали тапку, крепко собранную красной широкой резинкой. Было красиво. Золотое с чёрным и вишнёвое варенье. Тапки блестели атласным шитьём, ножка в них была великолепной, тугая, как в пуантах. На ногах были они лёгки-легки, хотелось танцевать, скакать через верёвочку, быть мотыльком…
- Как тебе везёт! - надрывалась в телефон Милка, когда я отчиталась о покупке. – такие красивущие! И места мало – сунул в щёлку… Я две пары взяла!
- Две-то зачем?
- Как зачем, в запас! А ты одну взяла? Ну и дурочка! Я бы и три взяла, но денег уже не было…
- А почему удушливый бант?
- А я откуда знаю, перевод такой.
- Странный какой-то перевод… Удушливый – наверное, крепкий, плотный, но почему бант?
- Слушай, ты о чём думаешь? Ты потом будешь думать, почему перевод! Сейчас надо думать, где искать красный бюстгальтер!
Она его всё-таки нашла сама по своим многоступенчатым каналам - и вот он, поблёскивает томительным шёлком и чувственным кружевом. Не в силах преодолеть искушение, я сбрасываю халат и надеваю это великолепие перед зеркалом. Медленно застёгиваю изящный замочек на спине, медленно расстёгиваю заколку на затылке. Волосы тихо текут к плечам. И я смотрю на себя ЕГО взглядом. Я красивая?...Летом волосы были светлее кожи. Сейчас наоборот – кожа светлее, а волосы темнее – Милка отрезала выгоревшие концы. Зато благородный винный цвет виден во всей красе, а тело мраморно светится, и такие мягкие, манящие тени над ключицами…
И я не могу преодолеть второе искушение. Торопливо с самого дна сумки достаю стопку писем, выбираю конверт, разворачиваю вырванный из школьной тетради лист и бегу по строчкам небрежного до неразборчивости почерка, пропуская всё несущественное и с горящими щеками задерживаясь на самом опасном… закрывая глаза на самом опасном…
Моя драгоценная пани, моя жизнь опять…. Вчера, как и позавчера, и неделю назад, я идиотически… несмотря на… Милая, я так хочу… Ты будешь ругаться, но ты мне снишься в розовом цвете… Я целую тебя всю и не могу остановиться, и не могу дождаться, чтобы это…. Хотя ты будешь меня опять ругать, но я не могу не представлять твоё… Ладно, ты опять будешь ругаться и даже побьёшь меня в подъезде, но я всё равно… Хорошо, ты можешь меня даже вообще пристрелить, но я всё-таки напишу, что…. Да, я дурак, но твоя прелестная, нежная… Целую тебя везде и даже там, куда ты… Твой князь.
Я медленно складываю письмо в конверт, тщательно укладываю письма в пакет, прячу на дно... И сижу на кровати, уронив в ладони горячее лицо… Потом поднимаю голову и вижу в зеркале его глазами - кто это? Стройная девушка с распущенными волосами, с отрешёнными глазами, с горящими щеками… красивая… красивая, да… и это я?...
продолжение http://www.proza.ru/2017/12/27/996