Едем в Орехово, в парк... в карусели покататься...
В. Ерофеев
Каждый должен стараться, чтобы у него была бабушка. Это такая женщина, которой не надо ничего делать. Она носит очки, любит гулять с детьми и никогда не говорит: «Пошли быстрее». Все бабушки старые и поэтому им нельзя бегать и много прыгать. Зато они могут вынимать зубы и у них много денег, чтобы катать нас на карусели. Из школьного сочинения.
После злосчастного рандеву, я оставил костыли и хромота стала проходить. Но врачи не пустили меня в школу и весь год мы с бабулей гуляли по паркам и выставкам. В нашем сквере я сочинял для неё сказки, а она записывала. В Зоопарке мы глазели на вонючих зверей, и я катался на пони, а в парке Горького – на всех аттракционах.
Меня не пускали только на силомер, где любили покрасоваться пьяные пролетарии. Они от души били молотом пень с длинной линейкой, по которой ездила стрелка. Она показывала результат и мужики иногда загоняли её даже выше середины.
Как-то к кувалде подошёл вразвалочку сын дяди Гриши. У мусорщика было два сына, но ни одного умного. Младший был злой дурак, а старшего звали «Квадрат» за строение тела. Будучи подшофе он молотил так, что шкалу каждый раз зашкаливало, а указатель звякал об стопор. Восторженная публика купила ему ещё билет, чтобы ещё раз увидеть чудо.
Квадрат поплевал на руки и вдарил со всей дури. Железная стрелка пробила ограничитель и, описав в небе полукруг, разбила лоток с мороженным. Толстуха в замызганном халате долго ругалась, не понимая, что только что родилась заново чисто в рубашке.
Другой потехой была огромная пластинка с бордюром из кожаных валиков. На неё садилась куча людей, и она крутилась, набирая скорость. Бабы визжали и разлетались в стороны, задирая ноги, показывая трусы и набивая синяки. Мужики жались к центру и вылетали позже. Я усёк повадки центробежной силы и, заняв самую середину, оставался победителем. Бабуля дивилась, а мне вскоре стало неинтересно.
Самой крутой забавой была «Петля Нестерова». Одной поздней осенью мы с другом нажили денег и пришли в парк за адреналином. Посетителей было мало, кассы закрыты, и билетёрша сама приняла бабки за четыре билета. На один полагалось с десяток «Мёртвых петлей» и мы предвкушали двойное удовольствие. Пристёгивая нас, женщина сказала:
– Вы тут пока покатайтесь, а я отойду.
Винт зажужжал, самолёт медленно тронулся и взлетел. Оказываясь наверху, я пару раз видел, как, выцветший до голубизны, халат тёти растворяется в серо-голубой дали. Вскоре радость полёта улетучилась и стало плохо. Порывы ветра душили, глаза слезились, а лицо, то бледнело, то наливалось кровью. В висках стучала одна мысль: ремни так долго не выдержат и лопнут. От ужаса я зарёкся подходить к аттракционам, если выживу.
Наконец тётка вернулась бегом и дёрнула рубильник. Винт замер, самолёт опустился и остановился. Мы еле вылезли, и нас ещё долго тошнило и мутило.
Я сдержал слово, нарушив его лишь раз, когда пришёл в парк с девушкой. Там только что открыли американскую горку и работал мой знакомый. Он бесплатно провёл нас без очереди, а чёрт дёрнул меня сесть на переднее место первой люльки. Мы тихо поползли вверх на зависть собравшихся ротозеев. В апогее я глянул вниз и тотчас был наказан ужасом за клятвоотступничество. Люлька рухнула в бездну и понеслась к земле. На глазах выступили слёзы, а сознанье раздирал страх и адреналин…
С бабулей мы катались на «чёртовом» колесе обозрения и кривлялись в комнате смеха. У неё осталась детская радость жизни и фигурка девочки. Однажды к ней пристал пьяный, и мы бежали от него через весь Нескучный сад. На Воробьёвой горе он ухватил Лену за платье, а я дёргал её наверх за руку. Она вырвалась, а мужик качнулся, упал и, скатившись к подножью, остался лежать. Мы смылись, не узнав жив ли он и даже что прячет в карманах.
На ВДНХ пьяных было меньше, а аттракционов вообще не было. Зато там были вкусные сосиски в булке, свиньи величиной с корову и коровы – с носорога.
Однажды мы встали с петухами и поехали в Сокольники. Я там уже был и не помнил ничего хорошего, кроме ярких заграничных книжек. У них каждая страница раскрывалась сказочным макетом, и что-нибудь крутилось или двигалось. Они продавались на центральной аллее, но были нам не по карману.
У входа в парк молча стояла большая толпа. Наконец, нас пустили на первую американскую выставку. Мы долго бродили, поражаясь фантастической техникой, интерьерами и абстракциям Поллока.
Между павильонов сверкали роскошные Бьюики, Кадиллаки и Понтиаки, а вдали – круговая панорама. Там мы мчались по просторной ровной дороге, а вокруг струились диковинные заморские пейзажи.
Голова у нас пошла кругом, и мы устали. Тут, будто оазис в пустыне, нам открылся самый козырный экспонат: ларёк с тремя длинными очередями. Я в каждой занимал место помногу раз и выпил целое ведро Колы. У меня даже зуд на зубах появился от одноразовых стаканчиков. Их картонная дрянь по сравненью с родным гранёным, что ирис Кис-кис против Дабал-бабал гам.
На розливе изящно дозировала водопой троица загорелых красоток в синей униформе. Они походили друг на друга, как три капли воды, и в корне отличались от наших мордастых торговок газировкой в грязных белых халатах.
Увидав меня, сексапильные куколки каждый раз улыбались мне, как родному. Гордясь знакомством, я косился на их длинные точёные ножки, пытаясь понять возраст дам: шестнадцать им точно стукнуло, но двадцать или сорок было не ясно. Тогда о макияже у нас знали одни гримёры, но они, наверняка, дали подписку о неразглашение.
Кока-Кола нас очень взбодрила. Может, от любви к русским, её сделали по старому рецепту из одноимённого растения? Мы продолжили осмотр с новой силой, и я увидел, как вдали на прилавок выкинули значки и каталоги автомобилей. Опередив всех, я проворно цапнул жменю бэджесов и по буклету из каждой стопки.
Но наш народ тоже оказался падок на дармовщинку. А может и всегда был, ведь он только два раза получал подарки: Император Александр Николаевич даровал ему свободу, а премьер-министр Столыпин – землю. Все другие правители только обещали и отнимали. И поступали мудро, потому что первого дарителя взорвали, а второго – застрелили.
Разглядывая картинки с машинками, я зазевался и меня подмяла орава крепко сбитых мужиков. Могучие и вонючие торсы перекрыли кислород, и сдавливали меня всё сильней и сильнее. Сознание помутилось и стало меркнуть. Собрав уходящие силы в кулак, я, как тафгай*, бросился напролом и сумел вырваться с добычей.
*Тафгай – хоккеист устрашающий противника силовыми приёмами и драками.
На фото:1. Силомер. 2. Петля Нестерова. 3. Круговая панорама. 4. У картины Поллока.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/12/12/81