предыдущее - http://www.proza.ru/2017/08/16/972
Конечно, никакого письма я не написал. И, конечно, ничего я не отоспался и даже вообще не уснул. Я словно споткнулся на ходу. Я слонялся по своей пустой квартире, курил и ждал вечера, стараясь ничего не вспоминать, но всё равно вспоминая. Квартира вдруг стала тесной и чужой – словно я в ней не жил, а пришёл в гости. Это чувство у меня было после переезда, потом оно ушло, сейчас оно опять вернулось.
Кремовые розы стояли в кухне в ведре с водой. Двенадцать кремовых роз с тёмной серединкой. Бабулька не шла на компромисс, ссылаясь, что розы последние, больше их никто не купит и надо брать или пять или семь. Я не стал спорить, просто взял все.
Розовый дурман плыл по комнатам, мешаясь с запахом дыма.
Прошлое мешалось с настоящим.
Нет, я попытался честно улечься на диван и даже глаза закрыл в надежде, что мне удастся расслабиться и отдохнуть, но ничего я не расслабился, а перед закрытыми глазами, затмевая весь реальный мир, вставало её лицо.
То, которое я помнил со своих пятнадцати лет – с того самого мгновения, когда она появилась в сумерках возле нашей укромной палатки на берегу. К тому моменту было уже больше месяца, как я ушёл из дома, стараясь не появляться в городе. Искать меня по слухам то продолжали, то бросали, заручаясь смутными уверениями свидетелей, что со мной всё в порядке.
Она позвала меня по имени и спокойно ждала, стоя поодаль. В палатке нас было четверо, и все мы насторожились. Мы только что искупались и лениво выясняли, чья очередь заниматься костром, - и теперь сразу заткнулись, Сарман очень осторожно, чтобы не дёрнуть струну, отложил гитару. Мы переглянулись. Я не собирался выходить. Ни к ней, ни к кому-либо. У меня был свой замечательный, совершенно дурацкий план, в который не входили намерения встречаться со взрослыми, олицетворяющими мою прошлую жизнь. С прошлой жизнью было решено покончить одним махом.
Но это была Вероника…
Не была она из тех взрослых, с кем я воевал. Она была «нашей», насколько это может быть у мальчишек, которые, снисходительно относясь, что девочки с кем-то шепчутся, в то же время понимают, что с кем попало они секретиться не будут. Но на танцы я забил ещё в начале учебного года, когда уехала из нашего города Оля Одинец, моя партнёрша после Норы, и меня с самого начала мало касались восторженные отзывы и платья-причёски "как у Вики". Забил, значит, забил, арриведерчи, танцы. На свете есть более мужские развлечения, например, бокс.
Собственно, я на всё забил к тому историческому моменту, когда красивая черноволосая девушка в полосатом сарафане подошла к нашему логову.
Мы мрачно, исподлобья смотрел на неё в щель палатки. Четыре пары прищуренных в темноте глаз. По неписанному правилу сюда не было хода женщинам, здесь царил наш, мужской мир, и женщина на нашем берегу воспринималась с подозрением, переходящим во враждебность.
Но это была Вероника – и все мы напряжённо думали, как расценивать явление. Воевать или… Или что? Дружить в этот список не входило. В 15 лет пацаны не расположены дружить с внезапными людьми, даже если им доверяют одноклассницы..
Она стояла на фоне моря, и сумерки тихо размывали её фигуру.
Первым ожил Билл – и потому что был старше, и потому что был приезжим, и потому что был американцем – то есть плохо ориентировался в тонкостях местной этики.
- Оу, Ронни, - тихо сказал Билл, называя её на английский манер и потряс меня за плечо. - Он искал тебя. Он... она просил тебя, Чес. Спросил тебя, – на ломаном русском объяснялся Билл, заглядывая в моё лицо.
- В общем, заложили… – безнадёжно вздохнул я. – Идиоты. Или ты, или Джеки. Вечно треплетесь с гёрлами…
- Оу, ноооу, - уверил Билли. - Он... она имеет... умеет инглиш окей. Бьютифул. Красивый гёрл. Очень...
Ну, понятно. Поэтому красивый гёрл и служат в контрразведке, что умеют развязывать языки всяким лопоухим юнцам. Особенно если они из штатов.
Билл был хороший парень, и в этот момент он, временный чужак-иностранец, был ближе всех тех, с кем я демонстративно и упрямо порывал в своих мечтах и планах. Но даже к нему у меня вдруг шевельнулось ревнивое чувство. Глупое ревнивое чувство местного собственника, которому принадлежат по праву сюзерена все окрестные красоты и в том числе - красивые женщины.
Мы смотрели на неё в щель палатки – как она стоит неподалеку и отводит рукой волосы, которые треплет морской ветер. И никто из нас четверых под пыткой не сознался бы, что он в этот момент чувствует.
- Я же знаю, что ты там! – позвала она громко. – Ты видишь, что я пришла одна.
Она постояла, сбросила с ног босоножки, подняла их с песка за ремешки, мы смотрели на неё молча, замерев. Не знаю, что думали остальные, но у меня в этот момент вдруг защемило сердце – когда она наклонилась, и волна волос соскользнула вниз, и она выпрямилась, и отвела волосы локтем, высоко подняв голову.
Мы всё ещё молчали.
- Я тебя буду ждать возле камня, - сказала она громко. – Пожалуйста, выйди. Ненадолго. Я подожду.
Она ещё немного постояла, потом медленно пошла босиком к камню. Четыре пары глаз проводили её без единого слова.
Когда она отошла, все шумно выдохнули. Первый раунд прошёл без объявления войны. Она не вломилась в наше жилище, как это сделал бы любой взрослый и уж тем более любой родитель. Она не устроила ни засады, ни скандала. По сути, она просто предложила. Почти попросила.
- Ну, иди, крендель, сдавайся, - сказал Геныч многообещающе. - Всё равно вычислили...
- А я бы пошёл, - ухмыльнулся Сарман, улёгся опять на спину и опять начал тренькать на гитаре. - Хочешь, бэби, схожу за тебя? Забьём? На пузырь?
И я понял, что мне нужно идти. Потому что если я не выйду - кто-то выйдет вместо меня.
Не получится так, что эта красивая девушка будет сидеть в одиночестве на нашем камне. Или Билли со своим чарующим англо-русским акцентом, или Сарман с гитарой, или остальные ребята начнут собираться, как обычно, на ночёвку – она не будет одна. То есть, сначала она будет одна – пока все не соберутся и не переговорят все возможные варианты, а может быть даже и забьют. И самый главный смельчак отправится к ней, изо всех сил демонстрируя независимость и свободомыслие. И тогда уже всё. По неписанному правилу третий к паре уже не подойдёт, третий лишний.
Я вдруг понял, что желание быть этим первым смельчаком сильнее страха быть обнаруженным. Какая-то пружина развернулась во мне. Я вдруг понял, что мне надоело скрываться. Что это детство и глупость - и надо что-то с этим делать, прямо сейчас, пока всё вот так сложилось...
Кажется, это начала в этот момент приходить ко мне долгожданная взрослость – вот такими странными, кривыми дорожками....
- Ладно, чуваки, - сказал я, - Отдыхайте.
Я вылез из палатки. Она сидела на нашем камне и смотрела в море, отсюда она казалась маленькой, неопасной, скорее даже беззащитной Я вдруг вспомнил, что о ней говорили: она одинока, ни с кем не заводит близких знакомств, только с ребятнёй. Чужая….
Я медленно пошёл к камню. И уже в этот момент всё было не так, как до её прихода.
Уже в тот момент, когда она сбросила обувь, и я увидел издалека её босые ноги, уже тогда сразу всё стало не так. Что-то случилось. Ничего особенного, просто сердце стало биться по-другому. Я вдруг вспомнил, как именно здесь, на этом клочке заброшенного пляжа, два года назад наступил на свою трусость, когда дрался из-за Норы один против троих… Вспомнил, как страх быть побитым, даже убитым – вдруг взвился и отлетел, обнажая острое, как клинок, бесстрашное, стальное, холодное мужество, которое я даже в себе не подозревал.
Странное это было место… политое моей кровью... Место силы?
Я подошёл к камню и встал рядом, засунув руки в карманы закатанных до колен штанов. Я всё ещё был немного набыченный, потому что не терял варианта, что меня поволокут на расправу.
Она подняла голову.
- Здравствуй, Маугли, - сказала она тепло и просто.
Я молчал. Я ожидал чего угодно, но не этих слов. Выходя из палатки, я специально не стал прихорашиваться, пришёл, как был - полуголый, в мятых штанах, с взъерошенной, жёсткой от морской соли, отросшей за лето гривой.
Она улыбнулась и отвернулась.
- Хорошо тут у вас… - тихо сказала она, глядя вдаль.
И тогда я сел на песок рядом с камнем и тоже стал смотреть в море.
- Если пацан влюбляется во взрослую женщину – это красиво, но не счастливо, - скажет осенью Нора, разобравшись, вокруг кого я нарезаю круги.
А через два года она скажет:
- Счастливый ты… Везунчик, как и всегда...
------------------------
лица персонажей - Чад Мюррей, Эльвира Шамилова
продолжение - http://www.proza.ru/2017/08/31/1124