Последнее предвоенное лето..
Стояли тихие, тёплые вечера, на Волге зажигали бакены, и они белыми и зелёными гирляндами покачивались на воде, обозначая фарватер, убегали вдаль и терялись в темноте, сливаясь со звёздным небом.
В церковном хоре Лука Егорович давно приметил румяную и дородную Полину. Иногда их взгляды встречались, и от дерзких глаз высокой темноволосой женщины по спине старика пробегали сладкие мурашки.
После вечерни он шёл за Полиной поодаль, не решаясь подойти и заговорить, и когда та скрывалась за калиткой аккуратного бревенчатого домика, долго ещё стоял в тени куста сирени: вздыхал, смотрел в окно, пытаясь разгадать тени за занавеской. Узнавать что-то через третьих лиц не спешил, боясь узнать то, что помешало бы думать о ней, вселило тупую ревность: а так, пока она пела в церкви, повязанная платком и потом, когда шла не торопясь по улице до калитки своего дома, Лука Егорович был как бы полным обладателем этого сокровища, пусть хоть в таком, усечённом виде, но она была его и никто не мог её отнять.
Надо сказать, что Лука Егорович питал слабость к высоким сильным женщинам мужского, так сказать, покроя, ему хотелось покоряться им, служить, выполнять их прихоти..а если такая женщина была ещё и красива, счетовод терял над собой контроль и впадал в рабское исступление. Возможно это было от того, что сам он был небольшого роста, щуплый, с венчиком седоватых волос на лысой голове, а возможно разгадка таилась в характере старика. Жена его, Капиталина Авдеевна, была обычной женщиной, под стать ему, да это и понятно, ведь жену выбирают не на год, а для долгой жизни и египетские страсти тут неуместны, на них семейной жизни не построишь.
Когда Лука Егорович возвращался домой, то сразу проходил в свою комнату мимо жены, вечно сидящей за швейной машинкой, выпивал сердечные капли и ложился на кровать, да так и лежал не шевелясь, положив на лицо газету от мух. Бывало в этом мрачном состоянии он принимался сочинять стихи, вот и сегодня, они сами полились из души: "Шли среды, а за ними четверги и пятницы проскальзывали мимо"..Но дальше, рифма не далась, и счетовод просто вслух выругался:"Не дни, а сукины дети"..
Примерно через месяц такой жизни, немного исхудав, Лука Егорович решил действовать. Тут как раз и жена засобиралась за Волгу, к сестре, погостить недели на две. В общем, всё складывалось одно к одному, а в целом - к лучшему.
Заприметил Лука, что певчая всегда подаёт Стёпке, хромому попрошайке, на площади перед собором и решил на этом сыграть. Надев свой лучший костюм и дождавшись когда женщина бросила в глиняный черепок мелочь, Лука Егорович возник у неё за спиной и нарочито гнусаво затянул: "За ради Христа, подайте и мне!" Полина оглянулась и как-то даже растерялась от знакомого лица, но потом заулыбалась, поправила платок на голове, и пропела: Что же это вы так шу-ути-ите, мужчи-и-ина?"
Не найдясь с ответом, Лука Егорович просто выпалил: "А мне ваш голос очень нравится, такой, знаете ли, голосок, как серебряный колокольчик. Просто душу наизнанку выворачивает..да и слёзы сами текут".
После этих слов Полина заулыбалась и игриво замахнулась на него сумочкой:" И где вас только так врать научили.." "Помилуйте, сущая правда"- шутливо перекрестился Лука Егорович.
Так и познакомились.
Разговор как-то сразу склеился..болтая о пустяках, незаметно сделали по площади три круга вокруг собора, потом шли длинной тенистой улицей, через пролом в заборе старого монастырского сада, спустились к Волге, пошли по мелкому речному песку мимо старой, догнивающей баржи. Лука Егорович был как во сне, давно уже он потерял счёт времени, много и хвастливо говорил, врал конечно, как без этого, с наслаждением слушал серебристый смех Аполлинарии Васильевны(как он её называл), и только когда в животе загудело, а под ложечкой засосало от голода, опомнился. Были уже глубокие сумерки, на тёмно-синий бархат неба, чья-то невидимая рука бросила пригоршню звёзд, и они раскатились как попало, подмигивая алмазными лучами. Полина шла рядом, держа счетовода под руку."Вишь, и есть ей хочется"- подумал Лука, с сожалением осознавая, что сейчас придётся расстаться со своим сокровищем после такого удачного начала,- А ведь говорят же: куй железо пока горячо!"
Дома его ждала огромная кастрюля наваристого супа с бараньими рёбрами, которую жена ему сварила на неделю перед самым отъездом, но только Лука Егорович с радостью согласился бы на постные щи, в доме у Полины. Лихорадочно соображая уж не позвать ли её к себе домой, Лука вынужден был отмести этот план - ибо по легенде он был холост, а Полина опытным женским взглядом сразу бы усмотрела присутствие в доме женщины. Но тут, к счастью певчая сама пригласила его к себе,"червячка заморить".
За всё время разговора, он узнал о ней не так уж много, правда этого немногого хватило чтобы почесать в затылке. Ну вот, например, как вам понравится, место работы Аполлинарии Васильевны Голиндухи - надзиратель в женской тюрьме. Семейное положение: три раза замужем, первый муж свинтил к другой, забрав с собой мальчика, девочку оставил матери(ну, тут всё понятно), а вот двое других вышли из дома и ..не вернулись, не взяв с собой деньги, вещи и даже документы.
И вот Лука Егорович стоит посреди горницы в её доме, о котором он так мечтал и разглядывает старые фотографии в рамочках на стене. На них всё больше мрачные мужчины в военной форме и будённовках."Родня стало быть", - поморщился он. Девочка лет шести украдкой наблюдает за ним. На вопросы как тебя зовут, и хочешь ли конфетку, она прячется за шкаф, а потом убегает вовсе. За линялой занавеской сидит старуха-мать и недовольно ворчит себе что-то под нос. Повязанная шалью, в халате с заплатками, старуха чистит варёную картошку, ловко поддевая кожуру большим чёрным ногтём. Полина цыкает на неё, и та замолкает. Но вскоре спрашивает у Луки Егоровича: "Каких же ты будешь-то, служивый?" "Здешний я, за водокачкой живу, второй дом налево, который с голубыми наличниками"."Да я не про то..Директор какой, али как?"-Уставилась она на костюм счетовода."Казначей я, матушка",- придал себе веса Лука Егорович."При деньгах, стало быть", - заключила старуха и переглянулась с дочерью.
- Атеист?
- Господь с вами, мама! Даже и слово это ненавижу..на одном трамвае бы с ними не поехал.
"На атеистах наверное обожглись, теперь на воду дуют. А ежели и атеист, то что с того?! Вон, у самих в доме даже икон нету, одни комиссары, а ещё в церкви поют, и чего привязалась карга".. - не без раздражения подумал Лука Егорович. Надо сказать, счетовод вообще не любил людей в форме, не доверял им, будь то военные, постовые или какие другие, они казались ему безмозглыми истуканами, исполняющими чужую, часто злую волю. А где нет мозгов - там нет и души, справедливо считал он.
Сели за стол, Лука Егорович хотел по привычке перекреститься, но так и замер с поднесённой ко лбу рукой, креститься-то было и не на что, ну разве что на луну, нагло лезущую в окно. Бабка принесла пироги с капустой, холодец с чесноком, очищенную картошку и полбутылки рябиновой настойки. Слышно было как на кухне попыхивает самовар.
Лука Егорович, выпив три рюмки крепкой настойки, разомлел, и опять начал врать, что, мол, раньше был полярником, что до сих пор не может забыть северное сияние, как охотился на белую медведицу и т.п. Старуха же интересовалась всё больше денежным вопросом, и поэтому то и дело спускала счетовода на землю, мол, а хорошо ли платили начальники и как распорядился капиталом. Лука Егорович отмахивался от неё как мог: мама, деньги не главное в жизни и мол пока их не потратил, дома лежат. Аполлинария Васильевна наоборот всё время молчала, была задумчива, к еде не притрагивалась и ничего нельзя было прочитать на её лице в тени абажура, вот только красивые глаза женщины загадочно блестели, выдавая напряжение. Да не только глаза, а вся её мужская стать, полные сильные руки, круглые плечи, высокая грудь, давно уже пожирали Луку Егоровича внутренним огнём; он еле дождался пока бабка уйдёт к себе за занавеску, чтобы пересесть к ней поближе и положить ладонь на широкую, как у бурлака спину женщины.
Что-то там хрипло отстучали ходики на стене, спуская гирьки и утробно тлинькая железными шестерёнками; кот запрыгнул на печку, готовясь ко сну, вылизывал лапы и, прищурив жёлтый глаз, хитро посматривал на счетовода. А Лука Егорович совсем осовел.
"Пойду постелю нам с тобой", - шепнула ему на ухо Полина, вставая из-за стола и наваливаясь грудью на спину Луке."Наконец-то,- подумал счетовод,- и вечно эти бабы тянут кота за хвост..сначала измучают, а потом приголубят и никак по-другому не умеют, такая уж их бабья порода".
Он ещё не успел до конца додумать эту мысль, как почувствовал сильные руки Аполлинарии Васильевны у себя на шее; они тисками сдавили гортань, перекрыли дыхание и на глаза старика надвинулась темнота. А сквозь эту мягкую и чёрную вату до него откуда-то издалека донёсся слабый бабкин голос:"Где казна?..Куда сумму дел, отвечай?"..Кажется, его ещё и по щекам били, и ногами пинали. Но даже если бы и хотел, Лука Егорович уже не мог ничего ответить, ибо чёрная преисподняя накрыла несчастного и не позволяла пошевелить не то что языком,- даже мизинцем; и непонятно как это он знал, что его тело переворачивали, опутывали, куда- то волокли, что-то теплое и липкое текло по лицу, но больно совсем не было, а было полное безразличие ко всему. Он слышал спор, но не понимал кто и о чём спорит, да и не интересно это было, отстранённо. Старческий и молодой ангельский голос, как серебряный колокольчик, отметил равнодушно про себя Лука Егорович, в приятном блаженстве, летя в пушистую бездну.
Очнулся от того, что луч дневного света, прорвавшись сквозь узкую щель в досках, падал на лицо и неприятно раздражал правый глаз. Болело всё, а больше всего голова, но дотронуться до неё руками несчастный не мог, ибо они были связаны верёвками, как и ноги, а сам он лежал на боку, то ли в погребе, то ли в каком-то сарае. Лука Егорович стал восстанавливать в памяти весь вчерашний день и когда дошёл до знакомства с Полиной и прогулки у реки, память превратилась в мгновенно распустившийся бутон - она открыла ему сразу всё!
"О-хо-хо..вот оно что..- застонал старик, - это ж они убить меня удумали, а может уже и ликуют, зачем лопату приготовили, сейчас закопают - кто найдёт!?. Тут уже два холмика есть, не мужья ли её там зарыты?"..Мысли старика были путаны, но всё же довольно логичны.
Пахло гнилой картошкой, да она и лежала тут сваленная в кучу в углу, где-то далеко пропел петух, заквохтали куры; там, на улице, под небом, жизнь просто была, она ничего никому не стоила и никто её не замечал, а здесь, в тёмном погребе, Луке Егоровичу ещё предстояло изо всех сил бороться за неё и неизвестно как всё получится.
Он рычал и стонал от натуги, катался по земляному полу, пытаясь освободиться от пут, слёзы заливали лицо старика и наконец ему удалось освободить правую руку, потом левую, а потом и затёкшие ноги. "Старая вязала не иначе, - определил он,- узлы не смогла крепко затянуть и за это спасибо Богородице"..
Голова была в запёкшейся крови, а часть уха кровоточила и на ощупь, возможно, была оторвана. Голова кружилась, но Лука Егорович, преодолел тошноту и слабость, по деревянной лестнице выбрался наружу. "Даже дверь не заперли, видать решили, что так и так ему крышка"- со злостью подумал Лука Егорович. Не мешкая, старик двинулся к калитке, по пути хватаясь за разные подручные предметы для равновесия. Из уха Луки Егоровича текла на новый пиджак тоненькая струйка крови, впрочем сейчас новым пиджак уже не был.
Было раннее утро, сквозь листья высоких лип и сады на другой стороне улицы, в дымке виднелась Волга..Редкие прохожие с ужасом шарахались от счетовода, да и было от чего: идёт человек окровавленный, пошатывается, явно не в себе, кто он? Может убил кого или натворил что, а ежели и не натворил, зачем себя так позорит?
II
После обеда Акимыч, по прозвищу Водяной, собрался проконопатить лодку, которая давно и безнадёжно лежала перевёрнутая в саду. Жена ворчала: и откуда у тебя, фофана, только руки растут: начать - начал, а заканчивать за тебя кто будет, сосед?" И как в воду глядела.
Когда Акимыч подошёл к лодке с мотком пеньковой верёвки, стамеской и банкой олифы, то первое что он увидел, это грязные, волосатые ноги в кровоподтёках, торчащие из-под неё и только потом уже услышал храп.
- Да на тебе..Сосед, ты!?. Лука Егорыч, вот так коллизия..Где ж это ты так перебрал-то, что калитки перепутал?
Но Лука Егорович не отвечал..даже когда супруги вместе окропили его водой и отшлёпали по щекам, счетовод только мычал, поджимал ноги, плакал и просил не убивать его. Делать нечего, решили пусть проспится на воздухе, поправится, а потом сам уйдёт.
И действительно через три часа счетовод, пошатываясь, подошёл к своему дому, и первое что он увидел, это открытую настежь входную дверь и густо засыпанное перьями крыльцо; в комнатах его ждал ещё больший разгром , разбитые горшки с цветами, выпотрошенные перины, разбросанные вещи. "Деньги бабы искали,- догадался счетовод, - не церемонились, да и с какой стати, я ведь для них уже покойник. Эх, не ошибись я калиткой поутру, как раз бы меня тут они и добили". От этой мысли у старика навернулись слёзы. Лука Егорович сел на диван, обхватил голову руками и долго раскачивался из стороны в сторону. Но, приняв некое решение, встал и нетвёрдо прошёл на кухню, где достал из-под раковины бутылку керосина и засунул её в боковой карман пиджака, туда же положил спички и, со словами: "Будет вам сейчас последний день Помпеи", как был босиком, двинулся к выходу. Из калитки сразу взял курс на полинин дом, но пройдя метров сто, вдруг остановился как вкопанный: "Подожди, а как же..это, там ведь дитё.. Целый мир не стоит слезы ребёнка!"..Лука Егорович нерешительно стал топтаться на месте. "А чёрт с ними, деньги-то всё равно не нашли, дуры думали я их в перине спрятал, а они в банке из под леденцов на виду, можно сказать, у них были..А ребёночек конечно..не гореть же ему в аду с этими"..
Счетовод вытянул как гусак плешивую голову, пытаясь разглядеть в самом конце улицы дом своих врагов, а потом повернул обратно и, всхлипывая, побрёл домой, забирая босыми ногами придорожную пыль. Юрий Тихвинский
http://www.proza.ru/2017/07/22/1837