Дедушка должен быть высок, строг, опрятен и недоступен. Громкий зычный голос отдаёт внятные конкретные команды. Усы и борода усиливают эффект недоступности и возносят авторитет дедушки на недосягаемую высоту, так примерно, до Деда Мороза.
Я не обладаю ни одним из вышеперечисленных признаков недоступности. Поэтому Настя зовёт меня просто – Юра.
- А сейчас все смотрят танец маленьких дедушек! – объявляет Настя и принимает осанку Юры как она её видит. То есть, становится похожей на лысую обезьяну. Для полной картины на ней майка и туфли деда, а ещё почему-то высовывается и язык. Всем смешно. Дедушка говорит, что ему тоже.
Нет, я не буду тут показывать дедушку-обезьяну, а ограничусь лишь тем моментом, когда всем смешно.
(здесь читателю можно, наконец, рассмотреть размещенное фото)
Родители хотят воспитать из Насти типичную интеллигентную москвичку. Бедное дитё до сих пор не умеет даже крепко выругаться, например: Кар-р-рамба! Или хотя бы просто: чёрт побери! По каждому поводу произносит «извините», «спасибо», «пожалуйста», «будьте добры»…
Дедушка считает, что в душе своей он и так добр, без дополнительных просьб.
После посещения улицы Настя непременно моет руки.
- Настенька, ты же их только сейчас мыла!
- Юра, там же микробы!
- Что за микробы?
- Ну такие, маленькие. Заразные.
Настя пока не знает, что у слова «зараза» несколько вариантов применения.
«Замордуют эти московские родители ребенка, - горюет дедушка, - Ох, замордуют. А ведь ему уже пять лет! У человека совсем нету детства…»
В своём детстве дедушка не помнит, мыл ли он руки вообще. А среди пацанов слыл затейником и непоседой, ну и ещё был признанным знатоком дворового фольклора.
Вспоминая своё босоногое детство (детству положено быть босоногим), дед незаметно для окружающих расчувствовался и запел одну из любимых когда-то песен с трагическим содержанием и замогильным мотивом:
«…В нашем городе, на окраине
Лягушонка в помойке нашли.
Чисто вымыли, чисто выбрили.
А потом на помойку снесли…»
Но, как сразу же оказалось, выбрал дед для воспоминаний неудачное время и неудачное место. Семейство сидело как раз за столом и ело ягоды. При слове «помойка» бабушка, у которой был свой вариант босоногого детства дочки работника райкома, поперхнулась вишнёвой косточкой и набросилась на дворового романтика:
- Ты б лучше спел, старый, что-нибудь пионерское. «На медведя я, друзья, выйду без испуга, если с другом буду я, а медведь без друга…» Иль не знаешь такую?
- Ты учишь ребёнка нападать вдвоём на одного! – рассердился дед. – Таких мы в детстве…
- Ну! И что таких вы в детстве? – ехидно и с вызовом спросила бабушка. Она уже готовилась к долгим прениям по теме и заранее подбирала слова.
- Мы… - запнулся дед. Он вдруг понял, что не может вспомнить ни одного случая из своего детства, чтоб двое на одного. Тогда это было просто немыслимо. Уж не известно, почему. Под страхом, наверно, смерти, что ли…
- Мы подвергали таких обструкции! – ляпнул дед первое попавшееся на ум.
- Извините, пожалуйста, а это обо что, "об струкцию"? – спросила Настя.
- Это не тебе обструкция, это вон ему, - успокоила внучку бабушка. А сама подумала: «Что-то дед подозрительно быстро затих. Не затеял ли какую каверзу?»
Она хорошо изучила деда. Он затеял.
Дедушка понял, что именно на нём теперь висит ответственность сделать из Насти человека. У него уже зрел план, как начать делать из живого, хоть и московского, ребёнка правильного человека, приспособленного к любым жизненным невзгодам.
Не прошло и часа, как план вступил в дело.
Настю с дедом послали в продуктовый магазин. Дед понял, что ему дан шанс. По дороге он объявил Насте, что им надо разучить легендарную песню.
- Легендарную - это какую? – спросила Настя.
- Это когда ты поёшь, а вокруг тебя все плачут.
«Интересно будет посмотреть», - подумала Настя. Обычно всегда бывало наоборот: она одна плачет, а вокруг неё все наперебой суетятся.
Из классического репертуара у деда в детстве на первом месте стояла «Мурка», любимая песня уркаганов его двора. Не сказать, чтоб уркаганы, слушая маленького тогда Юру, плакали. Но лица их размягчались, а кто-нибудь так расчувствуется, что пошарит по карманам в поисках конфеты и вынет пятилетнему артисту пару папирос «Беломор». Но Юра не курил, а пел из любви к искусству.
«…Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая.
Здравствуй, дорогая, и прощай!
Ты зашухарила всю нашу «малину»…
Здесь дед слегка запнулся. Дело в том, что в их дворе заканчивали этот куплет такими словами:
«…И теперь, падлюка, получай…»
Дед, закончивший к настоящему времени школу, вуз и добровольно получивший дополнительные филологические навыки, теперь знал, что правильно петь «подлюга». Но не это останавливало его.
«Пожалуй, резковато для московской девочки, - решает дедушка. – По крайней мере, для начала».
Он немного подумал и перед обнародованием этой строки заменил проблемное слово на более мягкое «зараза», мысленно прося прощения у неизвестного автора.
Через пять минут прохожие с умилением наблюдали трогательную картину. Пожилой интеллигентный дедушка и идущая вприпрыжку рядом с ним маленькая девочка самозабвенно пели на всю улицу известную всей стране душещипательную историю.
Правда, Настя понимала не все слова этой красивой песни. Нет, «Мурка» - это понятно, это про кошечку. И с малиной ясно. А остальное она пела, как слышала, ориентируясь на свой короткий жизненный опыт:
«…Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая.
Здравствуй, дорогая, и прощай!
Ты ЗАСАХАРИЛА всю нашу малину
И теперь, зараза, получай…»
Когда дома они с таким же самозабвением прогорланили эту романтическую историю, то обещанного дедом легендарного эффекта почему-то не получилось. Никто не всплакнул и не вытер слезу. Была даже опасность, что получится, как всегда – плакать будет Настя. Ну и ещё дедушка тоже с ней.
Мама Насти пришла в ужас и торжественно поклялась (рука её искала, куда можно положиться, но вместо библии легла на бутерброд с колбасой, и почему-то дедушкин): «Никогда! Все слышат? Никогда ни я, и никто другой не должен оставлять нашего дедушку без присмотра! Под страхом ап...абструкции... то есть, тьфу, обструкции!».
Дополнительно Насте запретили петь всё, что мурлычет обычно про себя дедушка, даже часто исполняемую семейную колыбельную реликвию на известный мотив: «Спят усталые бабУшки, Насти спят…»
Но слово «зараза» Настя теперь употребляет верно и к месту:
- Юра, на тебе комар, не шевелись! Бац! Вот зараза - улетел!..»
Конечно же, стараясь, чтобы её не слышал комитет по цензуре.
Гляди – вырастет-таки человеком.
Следующая история:
http://www.proza.ru/2017/07/28/1793