Rip current возвратное течение. 20

Лариса Ритта
предыдущее - http://www.proza.ru/2017/04/10/1578

Мне приснилось имя. Рута.
На самом деле, по ощущениям мне снилось много всего, насыщенный такой был сон, напиханный многим, и - как это часто бывает во сне -  было всё необыкновенно живым и увлекательным. Как редко бывает наяву.
Но, проснувшись, я помнил только имя. Рута...
Я проснулся с этим именем, я его произнёс во сне, кого-то так назвал.
Назвал – и сон растаял.
От имени тянуло чем-то красивым неизъяснимо, какой-то горчинкой листьев, корой сосновой, увядающей густой зеленью, и одновременно солёным свежим ветром, и одновременно дымком костра. Может, мне снилась осень? И чей-то лик прятался во всей этой смутной красоте. Может быть, лик осени?
Какое-то время я лежал с закрытыми глазами, произнося это имя про себя, словно некое заклинание, которое может помочь вернуться в сон.
Но в сон я больше не вернулся. Наоборот, явь всё больше и больше обступала меня, я почувствовал запах дыма уже наяву и открыл глаза. И увидел полоску света из кухни.
Так…
Я опустил руку на пол, нашарил часы, поднёс к глазам. Замечательно… Откинул плед, встал и пошёл наводить порядок.
Нора сидела ко мне спиной, на моём стуле, в моей любимой позе, задрав голые ноги на подоконник.
На мои шаги она даже не оглянусь.
- Не могу уснуть – и всё, - объяснилась она.
Бутылка на столе была уже почти опустошена. Сигаретная пачка тоже была почти пустой. Я сердито схватил пачку, скомкал и зашвырнул за холодильник,  решительно убрал коньяк в холодильник, решительно вытащил из пальцев Норы сигарету и решительно потушил её в пепельнице.
Потом сгреб её подмышки и стащил со стула
- Так. Ну-ка иди сюда.
Я притащил её в зал и плюхнул на диван.
- Будешь тут сидеть, - сказал я. – Под моим присмотром.
- Не ругайся, просто не могу уснуть.
- Значит, о чём-то думаешь!
- Думаю.
- Вот поэтому и не спишь. Давай я лягу, а ты мне просто это всё выговоришь, о чём ты там думаешь, и тогда уснёшь, вот увидишь. Психотерапия.
- Психотерапия… - сказала она машинально. - Слушай, а можно тебе задать интимный вопрос.
- Конечно, чего там… - сказал я, валясь с наслаждением в постель. – Без десяти три… самое время…
- Сколько у тебя было женщин?
- Женщин… Чёрт его знает, - я зевнул. – Я их что, считал?
- Почему бы и нет, - сказала Нора. - Многие же считают. Составляют списки. Галочки ставят.
- Мерзость какая-то, - сказал я.
- Почему мерзость? Спать со всеми подряд не мерзость, а помнить имена и дни рождения – мерзость? У Пушкина, между прочим, был донжуанский список. У Есенина тоже был.
- Да ну?
- Представь себе. Нам на лекциях рассказывали.
- Ну, я не настолько поэт, - сказал я, - чтобы составлять дурацкие списки.
- В общем, ты не знаешь и не помнишь?
- Ну… тебе что, так важно для засыпания? Ну… больше трёх… Просто трёх я бы запомнил. И больше четырёх. Хотя, конечно, четыре, это уже сложнее для запоминания. Но в пределах осмысления. Понимаешь меня? Три запоминается само, а четыре – это просто больше трёх на один. То есть, это тоже просто, а всё остальное надо уже нужно подсчитывать. Вспоминать. Вспоминать, что было три… Потом вспоминать, что было больше трёх на одну… потом вспоминать…
 – Одним словом, ты не знаешь, - оборвала Нора мою вдохновенную тираду. – Ну, не пятьдесят же?
Я задумался.
- Нет, - сказал я. – Думаю, что нет. Где-то между. От четырёх до пятидесяти.
- Я так и думала, - усмехнулась Нора.
- Слушай, ну что ты хочешь, - сказал я. – А то ты не знаешь, как бывает по пьяни. Там и девчонка-то сама толком ничего не помнит. Ты продираешь глаза, а с тобой рядом кто-то сопит. Это же не считается. Или считается? Или вдруг ты дежуришь в ночь, а к тебе вламывается отдыхающая в пеньюаре на голое тело и страдальческим голосом жалуется, что в номере не работает вентилятор. И пока ты соображаешь, куда ты кинул по случаю жары свои штаны, она уже села на твою койку. Иногда, конечно, и выставишь. Но не всегда же выставишь… Это что, считается? Ну, пускай десять. Тебя устроит?
- Ладно, - сказала Нора. – Понятно всё…
- Ты хочешь меня в чём-то упрекнуть? – спросил я, уже понимая, что уснуть не получится. – Или всех мужчин в моём лице? В чём дело-то? Единственно, что я знаю об этих женщинах – это то, что они помогли мне выжить, когда я жить не хотел. И то, что ни одна на меня не держала зла. Да, я не помню, как звали и когда день рождения. Такая я скотина, что не помню. Я вообще такая скотина, что в половине случаев был пьян. В том числе, и с тобой. Но я помню, что не было ни обид, ни претензий… В том числе, и от тебя.  Возможно, мне просто везло. Хотя… я всё-таки помню многое… Тамару, например…
- Что за Тамара?
- Норхен… - я засмеялся… - ты просто скажи, чего тебе нужно.
- Расскажи про Тамару. Рассказывай, давай в подробностях!.. Что ты покатываешься?
- Я покатываюсь уже традиционно, потому что вчера, в два часа пополудни, некая Элеонора Исаева сказала, что не хочет лезть в мою личную жизнь. Она мне всегда это говорит, при каждой встрече. Ну, хорошо. Спать, я так понимаю, мне не дадут…
 Я зевнул в очередной раз и улёгся поудобнее.
- Ладно. Про Тамару в подробностях. Значит, стоял прекрасный воскресный день. Светило солнце. У Генки был день рождения, мы ночевали у него и еле выползли утром никакие. И все мы полезли  в море откисать. Я выхожу из воды уже почти совсем членораздельный. И меня ожидает на берегу прекрасная незнакомка. Она подходит ко мне и просит подарить ей ночь.
- Чеслав! Сейчас получишь!
- Я тебе клянусь!
- Что, прямо так и сказала?
- Прямо вот так. Такими словами. Больше того, у неё было слово «умоляю». Именно так: я вас умоляю. Сказала, что уже несколько дней меня тут видит и что она не сумасшедшая. Я стою с идиотским видом, и у меня слегка дрожат ноги, потому что я сплавал чёрти куда, чтобы прийти в себя. И я мучительно вспоминаю, в каком виде я тут был эти несколько дней у неё на глазах. И с кем.
- А какой возраст?
- У неё? Без понятия. Я не умею определять у вас возраст. Лет 30, может, 35.
- Красивая?
- Да, интересная. Брюнетка, если вам нужны подробности.
- Ну? Дальше?
 - Ну, дальше она назвала адрес. Сказала, что у неё все условия. Адрес я знал, это частный сектор. Она даже не стала дожидаться ответа, повторила адрес, повернулась и ушла.
- Ты пошёл?
- Ну, да. Взял у Арсена бутылку хорошего вина и пошёл вечером.
- Дурак.
- Почему?
- А если подстава? Накостыляли бы тебе…
- Ну… такой остросюжетный вариант тогда не пришёл мне в голову.
- Я и говорю «дурак». Ну и что?
- Ну и всё. Я пришёл, она была рада. Она не ожидала. Вернее, она ждала, но не надеялась. У неё был ужин. Мы выпили вино, съели ужин, беседуя о всяком. Потом была постель. Всё. Я ушёл от неё на рассвете. Занималась заря. Если тебя утешит этот рассказ, я буду дальше спать.
Я улёгся удобно, закрыл глаза, потом снова открыл. Она сидела молча и неподвижно.
- Тебе недостаточно подробностей? - спросил я. – Нужен цвет нижнего белья?
Она повернулась ко мне в темноте.
- И вы не продолжали отношений?
- Нет. Это не предусматривалось. Она уезжала через два дня, мы больше не виделись. Тебе это о чём-то говорит?
- И ты её запомнил?
- Ну… да. Умная, лёгкая женщина. Да, её помню. С хорошим чувством помню. Но у меня нет для неё порядкового номера и галочек в записной книжке. И рассказал я о ней только тебе. И только потому, что вижу, что у тебя какая-то своя нужда. Правильно?
Она молчала.
- Что-нибудь случилось у тебя? – спросил я.
- Почему ты считаешь, что записывать женщин – мерзость?
- Понимаешь… - я поерошил волосы, - как-то это не по-мужицки. Какая-то в этом подлость. Женщин нужно помнить сердцем, а не галочки ставить. Или лучше вообще по-честному забыть.
- А как запомнить дни рождения?
- А зачем? Что даст это идиотское поздравление?
- Просто сделать приятно, - вздохнула Нора.
- Ты себя-то не обманывай, - сказал я. – Приятно, это когда с тобой рядом. А когда вы просто переспали и расстались – делать из этого какую-то историю жизни, тянуть через годы, когда ты уже и лица-то не помнишь… По-моему, это обман.  Насколько я вас знаю, вам нужна не открытка, а человек. Тебе зачем этот разговор?
Она молчала.
- У тебя кто-то появился? – спросил я.
- Да он и не пропадал, - сказала она.
- Ах, вон как… И он коллекционирует женщин. И ты не знаешь, как на это смотреть. Норхен, я не хочу лезть в твою личную жизнь… - я дождался, когда она усмехнётся, - но я бы выгнал его к чёртям.
- Почему?
- Да дешёвый какой-то мужик. И трус, скорее всего…
- Трус? Почему трус? Разве есть какая-то связь?
- Ты, знаешь, есть, - сказал я… - Нормальной мужик не будет такой мелочной ерундой заниматься. Ему не до этого.
- Пушкин, значит, мелочный мужик был?
- А что мы знаем о нём? - сказал я. – Мы в школе только стихи учили и что он был близок к декабристам. Считаешь, этого достаточно? Ну и потом, он что, в горячем цеху стоял смену? На скорой помощи по ночам мотался, как твоя мать? Партизанил, как мой дед?
- Это да, - сказала Нора. – Жизнь другая была.
- Вот, - сказал я. – Только и было, что стихи в альбомы писать и женщин считать. А кстати… - я опять отчаянно зевнул, -  сколько там у него было в том списке?
- Больше четырёх, - фыркнула Нора.
- Но меньше пятидесяти?
- Вроде, меньше.
- Ну, прямо совсем, как у меня, - сказал я. – Всё, я сплю.

----------------------------

лицо образа - Эльвира Шамилова

продолжение - http://www.proza.ru/2017/04/12/1519