Начало см. http://www.proza.ru/2017/02/28/1208
Примерно на полпути от Гольшан до Вишнево – стоит большая деревня Богданово.
В трубке калейдоскопа – волнующаяся под ветром рожь, при дороге - клевер с ромашками, да группки деревьев на пригорках. Чуть в стороне – старый усадебный дом из лиственницы, утонувший в кустах сирени, поодаль высится четырехгранная шатровая башня костела. Ничего этого время не сохранило, но еще менее ста лет назад оно было, пока не сгорело в пожарах второй мировой.
Основанная во второй половине XVI века Богданом Сапегой усадьба «Богданов» переходила из рук в руки, пока не была продана «с молотка» мелкопоместному шляхтичу, адвокату Фердинанду Рущицу. В семье неизменно соблюдалась традиция: старших сыновей попеременно называли Эдвардом или Фердинандом. Горластый внук, появившийся на свет 10 декабря 1870 года в старом, почти 200-летнем деревянном шляхетском доме, получил имя в честь деда. Пройдут годы, мальчик станет известным художником-пейзажистом, а его картины будут продаваться на аукционах Сотбис.
Послушный мыслям Нины Петровны, калейдоскоп увеличивает изображение. Появляется приусадебный парк со столетними дубами, каштанами, липами. Парковая аллея заканчивается у мостика через ручей. Дальше тропинка вьется по фруктовому саду.
Сюда, к старым яблоням, часто прибегает босоногая девчонка лет десяти. Затаится в кустах и ждет, пока не появятся седоголовый художник с острыми, пронзительными глазами и сравнительно молодая женщина с суровым лицом. Они всегда приходят вместе. Она помогает ему сесть на скамейку, устанавливает раскладной столик, раскладывает карандаши, краски и уходит.
Девочка знает: старый художник болен. После инсульта правая рука висит неподвижной плетью, но он упорно рисует левой. Расстраивается, что-то исправляет, даже ругается вполголоса, но рисовать не бросает.
Невдомек девчонке, что судьба свела ее с художником, чье имя стоит в одном ряду с именами Левитана, Поленова, Саврасова.
Крупный чиновник на железной дороге Эдвард Рущиц, его жена, дочь датского шкипера Альвина Мунк, мечтали о юридической карьере для сына. Прямая дорога вела выпускника минской классической гимназии на факультет права Петербургского университета. Но когда дети ходили прямо? Заглянул паренек в Императорскую Академию художеств как вольный слушатель и пропал. Благо, учителя попались замечательные: сначала Шишкин, потом Куинджи. Как ни странно, родители столь непрактичный выбор сына поддержали, хоть и понимали, что доходов от этой деятельности ожидать не приходится. Но… самое большее, что мы можем дать своим детям – это вера в них.
Дипломную работу Фердинанда Рущица «Весна» купил Павел Третьяков, чуть позже картину «Зимняя мельница» приобрел Савва Морозов. Это было не только признанием, но и давало возможность совершить путешествие по Западной Европе. Берлин, Париж, Венеция, Вена… у кого бы не закружилась голова? А наш странный молодой человек возвращается в свой Богданов и, запершись в мастерской, пишет то, что ежедневно у него перед глазами: «Земля», «Мельница», «Последний снег», «Лесной ручей», «У костела» …
В пейзажах земли родной, окрестностях Богданова и недалекого Вишнево, видит художник философию существования человека, его единство с Творцом и природой.
Все, что так знакомо любому жителю этих мест на картинах почему-то становится другим: словно природа пытается даже не просто сказать, а докричаться до зрителя о чем-то своем. Вот небо на единственной в Национальным художественном музее Беларуси картине «У костела».
«Чалавек носіць сваё неба з сабою», - писал Владимир Короткевич. Вот и у Рущица оно – свое. Суровое, беспристрастное, над мелкими коленопреклоненными фигурками. В его клубящихся облаках и переливах красок живет вечность, оно - воплощение Творца, а не деревянный костел, к которому обращены взгляды молящихся.
Критики уважительно именуют художника «мастером символического пейзажа».
Ничего этого босоногая девчонка с цыпками на руках и ногах не знает. Она не разбирается в живописи, но ей нравится смотреть, как линии, проведенные карандашом, оживают и превращаются в старые деревья, протекающий мимо ручей, портрет художника.
- Что прячешься? Подходи ближе, - художник давно заметил белый платочек в кустах. – Нравится?
В ответ – сверкнувшие глазенки, застенчивый кивок.
- Хочешь, тебя нарисую?
Глаза – пуговки, курносый носик, пухлые губки…
Что-то с ним творится неладное. Вроде привык к покалыванию сердца, но сегодня резкая боль не отпускает. Даже линию трудно провести, карандаш выпадает из рук…
- Девочка, будь добра, позови пани Регину, она в доме…
***
- Когда мама с женой Рущица вернулись к яблоням, художник был мертв, а рисунок валялся на земле. Мама всю жизнь берегла его, - закончила свой рассказ Франтишка Петровна.
- С ума сойти, последний рисунок Рущица, - прошептала Рита.
- Не все так просто, девочка. Когда внук Рущица приезжал в музей, я ему показала рисунок, рассказала историю, но он только пожал плечами, сказал: это больше напоминает детский рисунок. Подписи нет, мало ли кто мог нарисовать… Видишь, линии не совсем четкие, и пропорции вроде не те. А у мамы действительно глаза были близко посажены…
***
Нина Петровна еще раз перечитала все то, что наговорили ее героини и вздохнула: ну, как здесь отличить правду от вымысла? Впрочем, пусть все остается как есть. В конце концов, историческая правда – это только вера в летописцев и вероятность того, что все могло случиться именно так. А произошло на самом деле или нет – дело прихотливого случая.
***
За окном потемнело. Желтый круг света от старой лампы освещает Франтишку Петровну и Риту, почему-то продолжающих сидеть на половике возле древнего куфара.
Наконец Рита прервала молчание:
- Франтишка Петровна, расскажите о музее, я ведь его уже не застала в Гольшанах.
- Да что рассказывать? Давай хоть на кушетку переберемся.
Франтишка Петровна, покряхтывая, поднялась, набрала воды в чайник, поставила на огонь, невесело засмеялась:
- Для нас с мамой монастырь при Гольшанском костеле францисканцев оказался чуть ли не семейным подрядом. После замужества мама переехала из Богданова в Гольшаны. Только папенька мой горячим оказался: ни одной юбки не пропускал, а мама терпеть не хотела. Свекровь на сторону сыночка встала, строптивую невестку из дома и попросила. Послевоенное время – тяжелое. Да еще я на руках.
У Нины Петровны на кухне тоже исходит паром чайник, но она, не отрываясь, записывает неторопливый рассказ Франтишки Петровны:
- В сорок седьмом году в Гольшаны перевели Вязынский детский дом. Сто тридцать детей разного возраста расквартировали в бывшем мужском монастыре. Не хватало воспитателей, технического персонала: местные неохотно шли на работу «к советским». У мамы выбора не было: сначала на кухню пошла, а когда увидели, как она вышивает – взяли педагогом, учить девочек рукоделию. Директор выделил нам с мамой келью, там я и ходить научилась, и бегала хвостиком за детдомовскими мальчишками.
Мальчишки тогда все подвалы и в монастыре, и в замке облазили. Мама – молодая была, сама почти девчонка, так и она с ними за компанию лазила. Все искали ход, по которому можно на тройке лошадей до замка в Крево проехать. А кое-кто говорил, что и до Кенигсберга.
- Привидения не встречали? – улыбнулась Рита.
- Привидения – нет, а скелеты часто попадались, бывало – и в цепи закованные. Да разве послевоенных мальчишек этим напугаешь? Через несколько лет детдом расформировали, а мы с мамой еще несколько лет жили в монастыре.
Франтишка Петровна разлила по чашкам чай, подвинула ближе к Рите вазочку с вареньем:
- Когда мне в 89-ом году предложили перейти из школы в открывающийся музей – ни минуты не сомневалась, хоть, конечно, какие там зарплаты… и смех, и грех, только башмаки стопчешь. Но звучало то как: филиал Национального художественного музея, «Архитектурный комплекс XVI-XVIII веков». Какая еще деревня могла таким похвастаться? Не то, что в Беларуси - в мире… Мы и экспозиции оформляли, и местных художников выставляли – в столичные музеи им не попасть было, и прибирали, печи топили. А как экскурсии приезжать стали из Минска, из Гродно, за ними и литовцы с поляками потянулись, мы и экскурсоводов привечали, свои ведь люди. Чай, кофе, печенье – не в магазин же бежать. Ну, и легенды рассказывали, как без этого?
- Про Белую Панну?
- И про нее тоже. Музей-то как раз в монастыре при Костеле и открыли, как же про нее промолчать. Всем нравилось думать, что они ее видели. Твой научный руководитель, кстати, тоже у нас в музее ночевал, потом даже на стене надпись оставил: «дескать, переночевал с Белой Панной».
- Он такой, он может, - засмеялась Рита, - наговорит с три короба, не поймешь: что правда, что нет.
- Ну, а потом по монастырской кладке трещина пошла, зацементировать, сколько ни пытались – не получалось. Панна – не Панна, а страшно за людей всерьез стало. Мы шутим, что Белая Панна рассердилась, ножкой по стене постучала, а трещина все увеличивается. Какова реальность, сама знаешь: на реставрацию памятников архитектуры у государства денег нет, они ветшают, отсюда и трещины… Оказалось гораздо проще – закрыть музей. Вот нас в 2009 году и закрыли. А жаль – благодаря музею, совсем другая жизнь в деревне была. Это сейчас опять все стихло. Двадцать лет жизни, словно в песок ушло. Уже и не знаешь: было – не было.
Франтишка Петровна вдруг молодо засмеялась:
- Помнишь, в «Колосьях под серпом твоим» Владимир Семенович рассказывал, как Бог землю делил между народами?
- Как забыть. Мы это еще в институте наизусть выучили, - Рита тоже заулыбалась, - помню, я с таким энтузиазмом на экзамене цитировала, как понравились белорусы Богу, землю он им дал замечательную …, но тут святой Микола в бок толкает: «Господи боже, да вы подумайте. Это же вы им рай отдадите! Да они при их языкастости туда из настоящего рая всех переманят! Они же языком мелют — дай бог нам с вами». Бог подумал, крякнул, но обратно ведь отнимать не будешь… «Хорошо, говорит, земля будет рай. А чтоб не слишком вы перед моим раем нос задирали, дам я вам самое худшее в мире начальство. Оно вам того рая немного убавит, да и спеси чуть-чуть с вас собьет. Это вам для равновесия».
- С тех пор так и живем. Ничего, привыкли.
Продолжение см. http://www.proza.ru/2017/03/09/946
Иллюстрации: Фердинанд Рущиц (1870-1936); картины Рущица, вверху - "Костел в Богданово"("У костела"); "Дом в Богданово 1902г"; внизу - "Старые яблони"; "Лесной ручей".