Начало http://www.proza.ru/2015/09/24/1725
В комнате вдруг воцаряется тишина. Все взоры устремлены на меня. В эту минуту я, безусловно, звезда, только со знаком минус. И этой самозваной звезде в чужом платье на чужом пиру хочется исчезнуть так же внезапно, как появилась. Боже, да если б я была уверена, что у меня получится, я бы не хуже страуса зарыла свою бестолковую голову в песок. Но под ногами не песок, а пушистый ковер. Я, как выяснилось, умею пронзать пространство и время, но, увы, не умею ввинчиваться в ковер. И вот стою столбом, отчаянно трушу, улыбаюсь бессмысленной улыбкой, жду, когда прозвучит команда «фас» и меня порвут на куски. А то, что порвут, даже не сомневаюсь.
Я никогда не отличалась острым умом и сообразительностью, да и решимости мне явно недоставало. А сейчас и тем более впала в ступор, понимаю, что надо что-то сказать, напрягаю все свои мыслительные способности, но тщетно, почему-то в голове вертится Киса Воробьянинов со своей коронной французской просилкой: «Господа я не ел шесть дней...»
- Ну, чего молчишь и скалишься? - сердится принцесса. И я обреченно бормочу:
- Месье, же не манж па сис жур...
Естественно, произношение у меня воронежское, но мне не до лингвистических изысков. Теперь уже на лице принцессы расплывается недоумевающая улыбка. Тем временем я собираюсь, как говорит Слава Сэ, «занавеситься обмороком» - не самый худший вариант в моей-то ситуации. Но не успеваю. Чьи-то крепкие руки цепко хватают меня за плечи, и бархатный мужской голос шепчет мне на ухо: «Шунечка, кончай выделываться!»
«Шунечка»?! Это еще что за зверь? Я поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу — вы не поверите! - с моим незнакомцем со станции Грязи. Наверное, мое изумленное лицо оказалось выразительнее всяких слов, а демонстрировать мое изумление публике он по-видимому не собирался. Мой незнакомец чувствительно встряхивает меня, как куклу, и с силой прижимает к себе, я утыкаюсь носом в шелковистый велюровый джемпер — ну, ясен пень! - пальто с норковым воротником в разгар июля — это явный перебор. А голос продолжает рокотать:
- Друзья, ну что вы привязались к девчонке? Это Саша, Сашуня, Шуня — моя хорошая знакомая. Любительница пошутить.
Мягкий смех рассыпается над моей зажатой головой, я покорно терплю, вдыхая роскошный парфюм. Ну, слава Богу, хоть с Шуней разобрались. Но вопросов все равно такое множество, и они так кипят в моей измученной головушке, что я уже без помощи Славы Сэ готова хлопнуться в обморок. Но ощутимый тычок в спину приводит меня в чувство.
- Мишель, - принцесса явно успокоилась, - кончайте тискаться! Неси шампанское!
Крепкие руки Мишеля разжимают кольцо,. Помните улыбку Огурцова в «Карнавальной ночи» после общения с фокусником? Такой предобморочный оскал. Помните, как он приседал и кланялся. Вот так же и я, приседая и скалясь, двинулась за Мишелем. У меня было одно желание — побыстрее убраться отсюда, где меня могли разоблачить. И конечно же мне надо было разобраться и понять, кто такой этот Мишель, который был невероятно похож на моего незнакомца со станции Грязи. Просто одно лицо! Но ведь этого не могло быть. Никак не могло быть. Хотя меня тоже никаким образом не могло быть здесь, в этой квартире, в этом столетии, но я была и даже почти легализовалась. Спасибо Мишелю! И теперь этот Мишель тащил меня на кухню, а я плелась следом, и сердце мое замирало от сладкого ужаса. Все мои нерастраченные за десять лет чувства вспыхнули с новой силой. Ну, вот же! Сбылась мечта: меня уводит мужчина моих грез. И что-то сейчас будет... Зачем-то же он меня спас, назвал Шунечкой. А что? Шунечка звучит совсем неплохо. Гораздо лучше дежурных «зайки» или «рыбки».
Но на кухне мой грязинский незнакомец швыряет меня на диванчик и яростно шипит:
- Клодин! Прекращай шпионить за мной!
- Какого черта! Какая Клодин? Вы что с ума сошли? - меня словно холодной водой окатили. Я пытаюсь встать с диванчика, но этот псих снова толкает меня и орет, но шепотом:
- Ты таскалась за мной третьего дня на Таганку, вчера — в «Чародейку», сегодня — к Галине. Ты что думаешь, я совсем ослеп? А в Лионе? Что ты, черт тебя побери, делала в Лионе именно в тот день, когда там был я?
- В Лионе? - тупо повторила я. - Но я никогда не была в Лионе.
Мишель громко, демонстративно смеется. Он стоит, скрестив руки на груди и сверлит меня взглядом.
- Нет, вы только послушайте ее! Она не была в Лионе. Это не ты торчала столбом под часами вокзала Пар-Дье, а увидев меня, бросилась сломя голову к билетным автоматам. Ты что? Надеялась спрятаться среди желтых автоматов в своей красной курточке? А в кофейне «Старбакс» ты серьезно рассчитывала, что я не узнаю тебя в этих дурацких зеркальных очках? А когда ты, выйдя из кофейни, ломанулась на эскалатор, только бы не столкнуться со мной, ты о чем думала?
Я напряженно слушаю его, пытаясь въехать в ситуацию. Однако не повезло бедной неведомой Клодин. Видно, она ему здорово насолила, только вот не понять, кто за кем следит. И что эта таинственная Клодин делает в Москве? Впрочем, ничего удивительного, через несколько дней начнутся Олимпийские игры, эта Клодин вполне могла приехать в Москву.
- Слушай, Мишель, а это ведь ты следишь за Клодин, а не она за тобой!
- Ага! - торжествует Мишель. - вот ты и созналась, что ты и есть Клодин.
Надо же! И в этого упрямого болвана я была влюблена целых десять лет. Какое разочарование!
- Я не знаю никакой Клодин. Меня зовут Александра! - устало повторяю я. - Только сегодня, час назад, я попала в этот дом. Вчера и третьего дня меня не было в Москве, в старом фланелевом халате я сидела в Воронеже, потому что я живу там. Понятно? Халат валяется в шкафу Галины Леонидовны, крайняя дверь в маленьком коридорчике, можешь пойти и посмотреть. Заодно можешь достать мои бигуди из вазы с маками.
Несколько секунд он смотрит на меня, потом выходит из кухни и через минуту возвращается с бигудями. Он явно растерян.
- Что это значит?
- Только то, что я не Клодин и никогда ею не была, - я заинтригована не менее Мишеля наличием некой Клодин, похожей на меня, как две капли воды. И разочарована, и оскорблена .
- Этого не может быть! - уже менее уверенно повторяет Мишель, достает из холодильника какую-то пузатую бутылку, наливает в бокал какой-то дряни и залпом выпивает. Мне не предлагает. Да и ладно. Не сильно-то и хотелось. От всех этих фантастических зигзагов судьбы у меня разболелась голова. И сейчас единственное, чего я хочу — остаться одной и все обдумать. Да и терпеть его упреки, адресованные Клодин, я не желаю. Я решительно выхожу из кухни и слышу вслед сердитое: «Вернись!». Ага! Сейчас! Я бегу по коридору в сторону, обратную той, где большая гостиная и компания веселой принцессы, сворачиваю в другой коридор, поменьше, упираюсь в дверь, открываю ее и снова оказываюсь в длинном коридоре, который заканчивается затейливой резной дверью. Открываю и ее и попадаю в лифт. Пока я размышляю, куда мне ехать: вверх или вниз. Лифт мягко трогается вверх и через минуту останавливается. Я осторожно открываю дверь и выхожу в большой холл. Здесь четыре двери, выбираю первую. Мне надо побыть одной, поплакать, подумать, что делать дальше. Если меня обнаружат, придется сослаться на то, что заблудилась.
Открываю дверь и попадаю в просторную комнату, по всей видимости, кабинет. Пол устлан бежевым ковром неяркой расцветки, вдоль стен высокие, под потолок шкафы, за стеклами книги. Много книг. Я сразу же успокаиваюсь. Книги — это моя привычная среда обитания, и ничего страшного среди книг со мной произойти не может. В глубине комнаты — гигантский письменный стол, абсолютно пустой. Настольная лампа с зеленым абажуром освещает только стол, а вся остальная комната утопает в зеленоватом полумраке. Только теперь я замечаю, что в дальнем правом углу у стены большой диван, на котором кто-то лежит. Я замираю на полувздохе, и пячусь назад. Но над диваном вспыхивает свет торшера, и я, как заяц, попавший в свет фар, застываю на месте, потому что узнала человека на диване. Его трудно не узнать. Дорогой Леонид Ильич! Только этого мне не хватало ко всем моим несчастьям. Вот теперь меня точно засадят, если обнаружат здесь, у постели вождя. В том, что меня обнаружат, я даже не сомневаюсь. Должно быть, сиделка вышла по какой-то надобности.
Судя по мемуарам, которых я перечитала великое множество, в последние годы жизни генсек чувствовал себя совсем плохо, практически перестал работать, нуждался в постоянном пригляде. Рядом с ним все время находилась медсестра. Сейчас она войдет — и я угожу в кутузку. Надо бежать! Но любопытство, которое, как известно, сгубило кошку, пересиливает. На высоких подушках покоится лицо, растиражированное газетами, телевизорами и фотографиями на весь мир. Клетчатый плед зашевелился, человек надел очки и я услышала сердитый голос:
- Кто здесь?
- Это я, Леонид Ильич, простите, что побеспокоила, я сейчас уйду, отдыхайте.
- Подойди ближе!
Я покорно приближаюсь к дивану и теперь могу хорошо рассмотреть вождя самой могущественной в мире империи. Генсек в синем шерстяном спортивном костюме, пушистый шотландский плед укрывает ноги. Лицо одутловатое, припухшие веки нависли над глазами, от этого взгляд кажется суровым.
- Что-то я тебя не припомню, - проговорил генсек и, сняв очки, откинулся на подушку, - ты новенькая?
- И сама не знаю, какая я: новенькая или старенькая, - честно признаюсь я.
Генсек улыбается:
- Забавная ты. Звать-то как?
- Саша.
- Шурочка, значит. Ну, присядь, Шурочка, расскажи о себе. Давно не видел такой славной мордашки. Откуда такие хорошенькие медсестры берутся?
Мои познания в медицине настолько скудны, что даже элементарной проверки не выдержат, и я пытаюсь увести разговор в другую, менее опасную плоскость.
- Как много у вас книг, Леонид Ильич! Неужели вы все прочитали? - в моем голосе неподдельное восхищение.
Генсек усмехается и после паузы произносит многозначительно:
- Не до баловства мне, на моих плечах целая страна, до всего нужно самому доходить, вникать в каждую мелочь. Не до книжек!
«Вот так так! И это говорит первое лицо самой читающей страны в мире. Бабуля с детства внушала мне, что книг не читают только дикари, а мы живем в самой читающей стране и должны гордиться этим. Я и гордилась. Я и в библиотекари-то пошла под влиянием бабули, исполнила ее мечту. Была ли у меня моя личная, собственная мечта, я теперь и не знаю. Бабуля убедила меня, что мечта у нас одна на двоих. Конечно, денег мне заработать не удалось, мечты, как известно, не кормят. Но я получила возможность и навык читать много и с удовольствием. Сначала я перечитывала редкие книги из фонда нашей областной библиотеки, потом в Интернете. Времени у меня было много, я не только читала, но и обдумывала прочитанное.
Постепенно у меня сложилась вполне стройная картина развития мира за последние где-то так две тысячи лет. И мое видение разительно отличалась от официальной версии. В моей картине мироустройство жестко подчинялось совершенно извращенной логике, лишенной и намека на человечность. Но в этой безчеловечной логике просматривалась вполне осязаемая цель — ужасная с точки зрения создания Божьего, но, по крайней мере, понятная. Мир, по мнению официальной исторической науки, представлял собой хаотическое нагромождение событий, мало связанных между собой, практически бессистемных. И чем больше я читала, тем больше понимала, что история в том виде, в котором нам ее преподносят — одна из величайших мистификаций нашей жизни. Не поэтому ли в последнее время меня стали привлекать старые фотографии — фотофакты — которые представлялись гораздо более достоверными, чем труды некоторых так называемых историков. Историческое наследие, доставшееся нам, было изрядно подчищено, подправлено, а то и просто переписано заново. Как часто я мечтала попасть в ту или иную эпоху, чтобы своими глазами увидеть и понять, что происходило на самом деле и как.
И вот моя мечта исполнилась самым невероятным образом. И что? Много я поняла? Во многом разобралась? Там, в соседней комнате, гулеванят советская принцесса и ее развеселая компания, здесь дремлет вялый практически беспомощный вождь, а страна неотвратимо, с безжалостной неизбежностью адского плана катится в пропасть.
Читая воспоминания о генсеке, я и злилась и негодовала, как он мог настолько забыть о долге в угоду своему самолюбию и амбициям, но по размышлении понимала, что беспомощный вождь — часть этого дьявольского плана. Однако одно дело представлять все в теории, а другое - видеть перед собой слабого больного старика. Конечно, пользуясь случаем, я могу задать вопрос, который напрашивается всей логикой последующих событий: «Кому вы служите, Леонид Ильич?» Но что изменится от моего вопроса? Империя уже рухнула и погребла под своими обломками миллионы жизней. Да собственно, весь мир содрогнулся от этой сокрушительной гибели, словно с катушек слетел. Цепь маленьких и больших предательств обрекла самую мощную страну, самый непокорный народ на заклание. Ну, скажу я сейчас вождю все, что думаю о нем и его правлении, попросту скажу, без реверансов, положенных его статусу, скажу, что вольно или невольно, он и его соратники погубили страну, а может, и весь мир, потому что сделали все, чтобы убить Бога в душе народа-Богоносца, он же решит, что я сошла с ума. Он же не поймет, о чем я толкую. Или поймет? Но ведь правды все одно не скажет. Или расскажи я ему, что страна рассыпалась, как карточный домик, что на Украине доморощенные фашисты убивают русских людей, он меня может и прибить, если сил хватит. А с другой стороны, не всегда же он был вождем, он бывший офицер, он воевал... Как же он мог так бездарно сдать страну!»
Все эти мысли вихрем проносятся в моей голове. Но я понимаю, что терзать вопросами больного старика не буду. И вообще надо уходить, тем более генсек, кажется, задремал. Я даже подумать боюсь, что будет со мной, если меня застанут в этом кабинете. Тихонечко поднимаюсь и делаю шаг, но сон вождя чуткий, он вздрагивает и открывает глаза:
- Ты кто? - спрашивает вождь, щурясь на свет.
- Медсестра Шурочка, Леонид Ильич.
- А-а-а, Шурочка.
Решение приходит мгновенно. Хоть что-то я должна сделать, и я расплываюсь застенчивой улыбкой.
- Леонид Ильич, можно мне попросить вас о помощи.
- Проси, Шурочка! - милостиво дозволяет вождь. - Меня все просят. Небось квартира нужна?
- Нет, что вы! Квартира у меня есть! Я о другом. Есть такой поэт, певец Владимир Высоцкий...
- Есть такой, - улыбается генсек, - вчера вот тут, где ты сидишь, сидел. Песни пел.
- Вы любите Высоцкого? - я радуюсь этому обстоятельству, теперь мне легче просить. - А какую песню больше любите?
- Какую люблю? Ну, эту, про волков.
- «Охоту на волков»! Странный выбор. Вы уж простите, но вы же не из волков, вы из тех, кто с ружьями. Охотник!
Генсек тихо смеется булькающим смехом, но быстро мрачнеет:
- Эх, Шурочка, что ты знаешь! Ничего ты не знаешь, и не надо тебе знать.
Я вижу, как изменилось его настроение и тороплюсь сказать то, что считаю своим долгом сказать:
- Леонид Ильич, мне кажется, Высоцкому угрожает опасность. Отправьте его куда-нибудь подальше из Москвы, в какую-нибудь командировку или в санаторий. Пожалуйста. Чтобы 25 июля его не было в Москве.
Генсек молчит и строго смотрит на меня. Наконец он произносит:
- Очень странная просьба. Что может угрожать известному артисту в стране победившего социализма? И причем тут 25 июля? Объясни!
- Леонид Ильич, миленький, не спрашивайте меня ни о чем. Просто помогите, вы же можете. Кроме вас, никто не сможет. Только вы. Пожалуйста!
Генсек хмурится и сопит. Я уже начинаю жалеть, что завела этот разговор.
- Ну, хорошо, - наконец произносит он, - я подумаю, что можно сделать. Только зря ты суетишься. Поэтишко, шут - чего о нем переживать. Ты о себе переживай. Почему для себя ничего не просишь?
- Мне ничего не надо, у меня все есть, - быстро отвечаю я.
- Вот, - удовлетворенно кивает генсек, - не зря мы строили социализм, у простой медсестры все есть. Это большое достижение советской власти. Да...
Он улыбается, закрывает глаза и, кажется, засыпает. Я еще несколько минут сижу, вглядываясь в его расслабленное, оплывшее лицо. Сейчас особенно отчетливо видна его немощь. Меня охватывает чувство горечи. Этот беспомощный старик давно уже ничего не решает и не может решить, ну, разве что подарит кому-то квартиру. Все его могущество не более чем миф. И ему уже не вырваться за флажки. Никогда. Прощайте, Леонид Ильич, жаль мне вас...
Я тихо выхожу из кабинета. Холл по-прежнему пуст, сняв босоножки, я безшумно бегу к лифту, спускаюсь вниз, бегу по коридору — кажется пронесло! - сейчас еще одна дверь, и я окажусь в покоях принцессы. Открываю дверь и нос к носу сталкиваюсь с немолодой женщиной в строгом темно-сером платье. У нее красивая стрижка и холодный цепкий взгляд бесцветных глаз.
- Стоять! - жестко произносит женщина.
«Ну, вот теперь мне конец!» - вихрем проносится в голове...
Продолжение http://www.proza.ru/2017/01/23/750