Автору Проза.ру http://www.proza.ru/2017/04/14/2179 Александру ХАЛУТОРНЫХ - рыцарю без страха и упрека - посвящается.
Она плясала на столе, задрав юбку. Она веселилась. Толстая нога, кокетливо отставлена в сторону, лицо расплылось в пьяной улыбке. Несколько человек попали в кадр вместе с ней, гаденько улыбаются. Щелчком «мышки» я увеличиваю фотографию, вглядываюсь в лица. Нет, не любят они подгулявшую дочь могущественного генсека, боятся наверняка,завидуют точно и не любят. Гулять гуляют, но не любят. Я даже пожалела эту непутевую толстую тетку, которой выпала судьба быть принцессой государства, ликвидировавшего принцесс и принцев как класс. Вот такой пердимонокль. И все ее загулы и скандалы — от тоски, от конфликта формы и содержания. Ну, не для нее эта протокольная жизнь. Ей бы на одесском рынке торговать свежей барабулькой в золотисто-красных монетках чешуи, крепкой рукой швырять на весы упругую серебристо-синюю кефаль, смеяться до слез, пить молодое виноградное вино, плясать босиком на влажном прохладном песке и петь хулиганские песни про Черное море: «А ветер как гикнет, как мимо просвищет, Как двинет барашком под звонкое днище, Чтоб гвозди звенели, чтоб мачта гудела. Доброе дело, хорошее дело...»
Остальные фотографии я просматриваю уже не так внимательно. Строители моста где-то в Шотландии: три мужика, как канатоходцы на троссе, протянутом высоко над водой. Жутковатая картинка. Смазливая блондинка на фоне найденного в джунглях Маугли. Несчастного уродца нарядили в костюм, который только подчеркнул его уродство. От этой парочки меня затошнило. Захлопнув планшет, я пошла на кухню за шампанским. Захотелось немедленно устроить душе праздник. Нашла в холодильнике кусок ледяной заиндевевшей шоколадки. Забрала бутылку с собой, чтобы не бегать туда-сюда, вернулась к компу. Снова нахожу фотографию пляшущей принцессы, прихлебываю шампанское и размышляю, могла бы я вот так, задрав юбку, плясать на столе? Странно, но меня никогда не тянуло на подобные подвиги, хотя фигура у меня вполне себе ничего. Уж с этой вип-сарделькой в кожуре не сравнить. Я прикидываю и так и эдак и делаю вывод: для плясок на столе мне не хватает куражу. Диктат воспитания и образования. Бабуля так хотела вырастить из меня настоящую барышню: приличная девушка должна... приличная девушка не может... приличная девушка умрет, но не даст поцелуя без любви... Список, чего не должна допускать приличная девушка, начинался в сухих морщинистых ручках бабули и уходил в бесконечность. А про пляски на столе в этом списке не упоминалось вовсе. То есть такое непотребство даже не обсуждалось. Бабуля так деятельно стремилась превратить свои драгоценные нравственные постулаты в мои жизненные принципы, что почти добилась успеха. Я догадывалась, что реальная жизнь внесет свои коррективы в бабулины планы, но мне не хотелось огорчать бабулю. Я любила ее, больше мне любить было некого. Поэтому свои неудачные романы и другие косяки я старательно скрывала от бабулечки. Я была уверена, что она не поймет и осудит. Мне как-то не приходило в голову, что бабуля появилась на свет не из пробирки, и жизнь она прожила, ох, непростую и нахлебалась этой жизни через край, а значит, научилась понимать и прощать чужие ошибки. Я боялась ее осуждения, мне так нужна была ее любовь. Тогда я еще не знала, что любовь — это ежесекундная готовность понять и простить, такое щедрое отпущение твоих грехов на жизнь вперед. А бабуля любила меня.
Я старалась быть хорошей в ее глазах, но однажды моя всегда кроткая бабуля не выдержала. Я никогда не видела ее такой сердитой. А началось с пустяка, с безделицы, как мне показалось. Я возвращалась от бабули электричкой в Воронеж, и вот на станции Грязи в вагон вошел мужчина, который сразу приковал к себе мое внимание. Представьте себе, за окном мрак: зима, вьюга, в вагоне тепло и почти уютно. Я скучала у окна. Народу в этот час было немного, и появление нового пассажира не осталось мною незамеченным . Он показался мне инопланетянином.
Сначала три невзрачных мужичка с безликими лицами втащили в вагон несколько тяжелых грязных мешков, что вполне соответствовало названию станции. Мужички, отдуваясь, утирая то ли пот, то ли растаявший снег, уселись у самого входа. А потом в дверях появился он. Среднего роста, спортивный, лет сорока. Длинное черное пальто нараспашку. И — обалдеть! - воротник из норки! Блестящий мех, припудренный снегом, заворожил меня. Мне запомнился яркий шарф в мелкую цветную полоску, небрежно обвивавший крепкую шею незнакомца. И глаза. Черные. Очень красивые. Такому красавцу место на обложке глянцевого журнала, а не на станции с выразительным названием Грязи. В этой вечерней электричке он казался пришельцем из другого мира.
Он равнодушно скользнул по мне взглядом, что меня совершенно не удивило. Я привыкла к своей невзрачности. Да и гардероб мой не способствовал привлечению внимания особей противоположного пола к моей персоне. Что он увидел? Финский пуховик экономного цвета, сползшую на нос шапку - я связала ее сама и мужественно носила второй сезон - да затравленный взгляд дурнушки. Мне катастрофически не хватало уверенности в себе, но все-таки хватило сообразительности сдернуть самовяз с головы. Рыжие волосы рассыпались по плечам, блестящей волной. И я удостоилась еще одного взгляда прекрасного грязинского принца. Что-то странное промелькнуло в его мимолетном взоре, брошенном на меня. Мне показалось, он удивился и что уж совсем походило на бред — я увидела мгновенный испуг в его красивых глазах. Фантастическая чушь! Мы не только не были знакомы, мы были с разных планет, и наши орбиты не могли пересекаться по определению. А жаль!
Завесившись рыжей гривой, я косила глазом, стараясь рассмотреть незнакомца повнимательней, и сердце мое таяло, таяло, как снег на воротнике грязинского красавца. Он уселся по ту сторону прохода наискосок, но даже на расстоянии я чувствовала мощную силу,исходившую от его крепко сбитого тела. И что-то еще в нем было, чему я до сих пор, по прошествии стольких лет, не нашла объяснения. С первой секунды, как только я увидела его, я поняла, я почувствовала, что это мой мужчина. Умом я понимала, что так не должно быть. Нельзя влюбиться в случайного встречного, приличные девушки во всяком случае не могут... не должны и так далее, смотри бабулин список. Но с сердцем творилось что-то совсем неприличное. В какой-то момент я почувствовала: если он сейчас позовет меня, да просто поманит пальцем, без всяких слов, я пойду за ним, куда угодно. Это было похоже на наваждение. Мне казалось, я знаю его или знала когда-то. Но этого не могло быть! И я злилась на себя и тосковала. Он мог исчезнуть в любой момент, надо было что-то срочно предпринять. Может, упасть в обморок? Я представила, как падаю на грязный в лужицах талого снега пол... Нет, только не это! Просто подойди и спроси, сколько времени. Самое простое! Ну, не съест же он тебя! Я долго собиралась духом, но так и не решилась.
Бабуля, которой я пожаловалась на свою нерешительность, почему-то страшно рассердилась. Она говорила, что я неприлично пялилась на незнакомого мужчину. Да еще и собралась бежать с ним на край света. Где твоя гордость и самоуважение? Девушка должна быть... дальше следовал давно выученный мною наизусть список добродетелей. Я терпеливо слушала бабулю и мысленно ругала себя еще более крепкими словами за свой длинный язык и несдержанность. Но то, что бабуля сказала дальше, поразило меня, как гром. «Конечно, - говорила бабуля, - твое желание убежать с первым встречным красавцем — совершенное идиотство. Но это было твое решение. Значит, надо было действовать, а ты тряслась, как мышь под веником. Ты струсила! Мне стыдно за твое идиотство, но мне вдвойне стыднее за твою нерешительность. Где твой характер? Как ты собираешься жить? Нет, ты не способна на поступок! И это моя внучка! - восклицала бабуля, всплескивая сухими ручками.
Я так изумилась, что даже перестала горевать. И это мне говорит моя бабуля? Та самая бабуля, которая всю жизнь призывала меня быть гордой! Я не удержалась и спросила, что изменилось? Бабуля посмотрела на меня с сожалением, как на недоумка и усмехнулась:
- Быть гордой не значит быть мямлей. Запомни, детка, быть женщиной — это не вату жевать, жизнь женщины — это непрерывный танец на проволоке над бассейном с крокодилами. Одно неверное движение — и сожрут...
- А жизнь мужчин?
Бабуля улыбнулась:
- А что мужчины? Им легче. Они в бассейне, над которым ты всю жизнь пляшешь. Ждут!
Я так и не поняла тогда, шутила бабуля или говорила всерьез. Но история с крокодилами несколько подразвеяла мою грусть.
- И вообще: немедленно забудь его!» - приказала бабуля, завершая пламенную воспитательную речь. С таким же успехом она могла приказать грекам забыть Геростарта. Забыть удивительного незнакомца, поразившего мое воображение, даже если он был отъявленным крокодилом, оказалось выше моих сил. Я неожиданно разрыдалась, и бабуля заплакала вместе со мной. Она гладила меня по голове, называла глупой деточкой, просила простить ее, говорила, что любовь всегда выбирает самый неожиданный путь. Никогда не знаешь, как это случится. И я ранена любовью, но рана заживет, все пройдет и забудется. И даже если не забудется, надо принимать случившееся с терпением и смирением. Мы долго сидели обнявшись, молчали: любовь и нежность переполняли нас, и слова были уже не нужны.
Я со вздохом подливаю шампанского в бокал и снова с сожалением, смешанным с раздражением, рассматриваю фотографию пляшущей принцессы. Что такое танец на столе? Это вызов! Это бунт! Видимо, бабуля была права. Где уж мне плясать на проволоке, если я даже на столе ни разу не сплясала? Я не способна на поступок, выходящий за рамки общепринятого поведения? Видимо, не способна. Даже если я немедленно вскарабкаюсь на стол и начну скрипеть суставами, догоняя упущенный поезд, ничего не изменится. Поздно.
Я допила шампанское и с сожалением повертела пустой бокал. Ну, не сложилось у меня в жизни. Не сложилось! Никто не хотел меня целовать ни с любовью, ни без любви. В школе я стеснялась своей худобы и длиннобудылости. Но терпеливо сносила насмешки одноклассников, уверовав, что гадкий утенок непременно станет прекрасным лебедем. Надо только подождать. Сказок начиталась! Но на мне, именно на мне, сказка не сработала. Утенок вырос в унылую утку, а если уж совсем честно — в унылую серую мышь с высшим библиотечным образованием.
Сколько лет я проторчала в хранилище нашей областной библиотеки, дыша книжной пылью, заполняя бесчисленные формуляры. Я составляла бесконечные списки реестров и реестры списков, раскладывала их по папкам. Этими папками я заполняла многочисленные шкафы. Я была уверена, что никто и никогда больше не откроет эти шкафы, чтобы взглянуть на дело рук моих. Но продолжала заполнять папками ненасытные шкафьи утробы, убеждая себя, что делаю большое и важное дело. С каждым годом убеждать становилось все труднее. Жизнь струилась, как песок между пальцев, утекала, не оставляя следа. И этот бесследный песок времени, которым истекала моя жизнь, был более реальным, чем все папки, заполненные мною, вместе взятые.
Однажды в одну из папок я вложила открытку: белые лебеди, распахнув крылья, парят в синем небе. На открытке я написала номер своего телефона и пообещала тому, кто позвонит, подарить энциклопедический словарь. Двухтомный. Никто не позвонил, а я надеялась. Может, надо было пообещать не словарь, а бабулино кольцо с рубином? Но кольцо я пожалела, мне нравилось смотреть, как играет, дрожит и переливается золотистый огонек в глубине камня, если рассматривать его на свет.
На что я надеялась, подбрасывая эту открытку? Кто, кроме моей начальницы — молодящейся пенсионерки с фиолетовой стрижкой под ежика — мог прочитать мое послание в нашем бабском коллективе? Но даже она, как я убедилась, не читала мои труды, иначе непременно вкатила бы мне выговор. Моя затея изначально была обречена на провал. Двухтомник и кольцо остались при мне. А я осталась с осознанием совершенной бессмысленности своей жизни. Смешно было тратить пыл души на бумажную бесполезицу, я и не тратила, и все душевные силы, бродившие во мне, как дрожжи в тесте, устремила в мечты. Ничего нового. Я не ждала принца. С моей-то внешностью! Но когда накатывала тоска, я вспоминала незнакомца со станции Грязи. С течением времени его подзабытый образ принимал узнаваемые черты очередного моего увлечения: то лирического тенора из нашего театра оперетты, то героя-любовника из нашумевшего фильма. Однажды целый сезон я была увлечена вратарем известной хоккейной команды, но быстро остыла, потом был хирург, удаливший мне аппендикс, директор автопарка и даже заезжий экстрасенс. Такой широкий разброс интересов легко объясним: каждый из них напоминал мне загадочного незнакомца из электрички. Наверное, глупо. Но мечты и должны быть чуть-чуть глуповатыми, нереальными. Несбыточными. Так... Легкий морок... Ночная тень...
А неделю назад меня сократили, вероятно в библиотеке закончились или папки, или шкафы. И жизнь моя вовсе утратила смысл. Пески времени погребли меня. Зато у меня появилась свобода, и я с наслаждением тратила свои скудные сбережения на жизнь, а дни - на торчание в сети. Я ощущала себя путешественницей во времени и пространстве. Удивительное чувство! Больше всего мне нравилось рассматривать фотографии, особенно старинные. Потемневшие от времени, в трещинках и изломах и от этого еще более восхитительные. Я часами разглядывала лица, детали одежды, фактуру ткани, особенно привлекали меня женские наряды. Я раскрашивала мысленно туалеты дам яркими красками, воображала, какие духи подошли бы к этой улыбке или этим глазам. Я пыталась представить, как сложились судьбы людей, гадала, были ли они счастливы. Некоторым, особенно полюбившимся мне, я придумывала имена и целую жизнь. Я погружалась в чужую жизнь с головой, как в воду, забывая обо всем. И знаете, в эти минуты я ощущала себя счастливой и свободной, как никогда. Неужели уже тогда я знала, предчувствовала, что случится со мной?
Позже я пыталась восстановить свои действия посекундно. Да, все так и было, именно в такой последовательности. Я разглядывала фотографию советской принцессы, потом притащила из кухни бутылку шампанского, пила бокал за бокалом потом, помню, взяла пробку от шампанского, повертела ее в руках — я как раз размышляла, способна ли я на поступок - и... ни с того ни с сего запустила пробку в китайские часы на стене. Так, ничего ценного, дешевый ширпотреб. Обе стрелки месяца два назад застыли на цифре «четыре»: батарейка сдохла. А я все забывала купить новую. Вообще-то я целилась в центр циферблата, но угодила в цифру «четыре». Стрелки дернулись и сдвинулись с места.
- Надо же! - удивилась я. - Давно бы так шарахнуть по ним. Помню, как взяла бутылку шампанского, запрокинула голову и долго ждала, пока последние капли не упадут в рот. Еще и бутылочное горлышко облизала. Видела б меня бабуля! А когда потянулась за шоколадкой, взгляд уперся в часы. Но не в китайский ширпотреб. Старинные напольные часы из дерева благородной породы. Маятник за сверкающим стеклом мерно качался туда-сюда. Роскошная резьба по дереву украшала это чудо, сотворенное человеком — виноградные гроздья, переплетаясь, создавали изысканный узор, обрамлявший дверцу. Я такую красоту только в музее видела. В моей однушке ничего подобного никогда не водилось. Я потрясла головой, отгоняя навязчивое видение, но часы — не китайские, а напольные — никуда не исчезли, а продолжали равномерно махать маятником.
- Это что еще за хрень?! - хотела спросить я, но голос не повиновался мне, только сипение вырвалось из мгновенно пересохшего горла. На меня волной накатила волна острого чесночного запаха вперемешку с копченой рыбой и застарелым табаком. Убийственная смесь. Подавив острый приступ тошноты, я обнаружила себя сидящей в кресле под огромной пальмой в кадке.
- Вот и белочка пришла! - пробормотала я, оглядываясь испуганно. Но если пальму и часы можно было списать на алкогольный глюк, то два цыганистого вида мужика, курившие на соседнем диване, на привидения явно не тянули. В центре комнаты расположился овальный обеденный стол, за которым, видно, пировала большая компания. Грязные тарелки, сваленные в кучу, остатки еды, куриные кости, рыбьи головы, опрокинутые бокалы — небрежной горкой громоздились в углу стола. Под столом, как снарядные гильзы, валялись пустые бутылки из-под пива.
Дверь распахнулась и в комнату влетела невысокая, кургузая тетка в роскошном платье из темно-синего шелка. За ней скользящей фокстротной походкой подтянулись музыканты: два скрипача в алых рубахах, гитарист с роскошной золотой серьгой в ухе и кудрявая цыганка в пестром платье.
Грянула музыка, цыганка, извиваясь стройным гибким телом, затянула низким грудным голосом:
- Ах, ручеечек, ручеек, брала я воду на чаек...
Тетка в синем платье, сосредоточенно сопя, влезла на стул, покачнулась, мне показалось — сейчас она рухнет на стол, но нет, удержалась. Победительно ухмыльнулась, щелкнула пальцами, и в глазах у меня вспыхнули радужные искры роскошных теткиных колец.
- Борька, помоги! - приказала она, и один из куривших сорвался с места, подхватил женщину за талию, рукавом смахнул со стола грязную посуду на пушистый ковер и взгромоздил тетку на стол.
Продолжение http://www.proza.ru/2016/07/08/1675