Родителей мамы я совсем не знала. Слово "погибли" меня пугало, печалило и эхом войны долетало прямо до сердца. В самый разгар Великой Отечественной, задолго до моего рождения, деда и бабушку, тогда ещё молодых и красивых, расстреляли немцы. Где-то в лесу под Псковом по навету предателя каратели обнаружили партизанский отряд и никого не оставили в живых. Это безмогильное место невозможно было отыскать. Только несколько снимков давали мне представление о родных людях.
Я часто раскладывала в ряд блеклые фото с мятыми уголками и вглядывалась в каждый штришок. От темноволосого мужчины с благородным лицом веяло мужеством былинного богатыря, он казался праведным, могучим и всесильным. Но совершенно недоступным! Ах, как я жаждала познать кровные узы! Был бы дед жив, обласкал бы меня взглядом, взял на руки, прижал к себе, защекотал усами колючими и оградил от напастей разных. Я бы очень его любила! Просто обожала! И бабушку, конечно. Она тоже была пригожей: высокая, стройная, светлоглазая, круглолицая, с ровным носиком, пухлыми губками, бровями вразлёт и русой косой до пояса. Я мечтала внешнем сходстве, но природа так не расщедрилась. Может, хоть неслабый характер передала мне в утешение.
Мама рассказывала, что её семья жила в любви и согласии, родители содержали большое хозяйство, шестерых здоровеньких детей народили. Дед был председателем колхоза, селяне его уважали, как к отцу родному шли за советами. Трудились все с утра до ночи, дома добротные строили, урожай хороший с полей и огородов снимали. Мелкой живности не считали, да и крупной скотины хватало. Никто не голодал. По осени справляли свадьбы, зимой ремонтировали технику и подворья.
Потом чуть ли не в каждую хату пришли немцы, обобрали хозяев до последнего зёрнышка и подожгли деревеньку. Кто не успел укрыться в землянках около болот, сгорел заживо. Маму с братьями и сёстрами лесник полгода прятал в крохотной избёнке. Но за одним трехлетним мальцом не уследил - придорожная мина разорвала его на кусочки. Остальных детей вывезли в тыл, как только стихли бои, они воспитывались в разных детдомах и быстро потеряли друг друга из виду. Так что по этой линии тёти и дяди были от меня далеки. Зато со стороны отца родственников насчитывалось немало. Все они жили рядом и ходили мимо нашего с мамой дома, не заглядывая на огонёк.
Единственная бабушка Маша привечала меня редко. Она была женщиной простой, малограмотной, довольно крупной и грузной, потому нерасторопной. Внешность имела заурядную, грубоватую, натуру - властную, громогласную и вечно недовольную. Пребывала старушка в сомнительном здравии, обычном для глубоко пенсионного возраста. Толстые ноги-колотушки передвигала с трудом, дышала шумно-натужно, тонко присвистывая. А широким задом и мощной грудью комично заполняла весь дверной проём.
О своём роде-племени баба Маша никогда не упоминала, жила уединённо и неприметно в захолустном бараке. Много лет ждала, когда городские власти снесут допотопную хибару и дадут взамен благоустроенную квартиру. Мизерная пенсия соответствовала трудовому стажу и не позволяла улучшать жилищные условия. Бабушка равнодушно довольствовалась тем, что удалось купить по молодости. Тогда она была бойкой, симпатичной и любвеобильной. Развесёлые красавцы с незавидным постоянством становились отцами её детей, только вовсе не мужьями. Ребятишки один за другим рождались слабенькими, часто болели, иногда умирали в младенчестве. Однако трое крепко уцепились за жизнь, в их числе был и мой папа.
Нежеланные отпрыски росли и воспитывались у старшей сестры бабули и в интернате с минимумом родительского участия. Горе-мамаша часто меняла сожителей, но на старости лет осталась без семьи. Зарабатывала "копейки" на пропитание приглядом за чужими детьми. Со мной бесплатно возиться не хотела и при каждой встрече подчёркивала своё нищенское положение. А наше было ненамного лучше. Вот и сидела я в тесной комнатушке целыми днями, разделяя одиночество с книгами, плюшевыми игрушками и двумя куклами. Когда скучала слишком сильно, просилась к бабушке. Мама вздыхала, собирала угощения и нехотя отводила меня в гости на пару часов. Сама она там не оставалась.
Комната бабы Маши в стареньком покосившемся и почерневшем доме была узкой, тёмной, затхлой и грустной. Солнце почти не пробивалось сквозь плотные занавески с размытым клетчатым рисунком. Они походили на полинявшую скатерть с неотстиранными пятнами, неуместно прицепленную к оконному проёму. Подвижной расплывчатой тенью по стёклам колыхалась крупная ветвь сирени. В начале лета сладкий густой аромат её соцветий проникал во все щели и освежал сырость.
Лампочка под потолком горела сутками, но слишком тускло. В полумраке чудилось, что бабушка занимает каждый сантиметр свободного пространства. Как бы ненароком меня не раздавила! Прятаться было некуда, и я скромно усаживалась за исцарапанный стол в ожидании чая с вареньем. Подавался он в оббитых железных кружках чёрным, горьким и горячим. Правда, пах хорошо.
Скудная трапеза традиционно затягивалась. Пока крутой кипяток остывал, я вертелась на скрипучем стуле, с прохладцей удовлетворяя бабушкино любопытство. Она любила расспрашивать про мамины дела, мои её не волновали. От "задушевных" бесед я быстро утомлялась, сникала, но больше заняться было нечем. Шалить запрещалось строго-настрого, потому что на убогой железной койке, вплотную прижатой к голой белёной стене, постоянно спали или тихо копошились двое незнакомых ребятишек лет трёх-четырёх. В определённое время бабушка кормила их молочной кашей и поила киселём, затем вытирала обляпанные рты и сопливые носы краем своего замасленного фартука или такой же юбки. Я радовалась, что не болею и не придётся сморкаться в грязный подол.
Потом бабушка баюкала деток или совала им печенье и сажала на горшки. Внучке полагалось не мешать, шум-гам не устраивать. Я слушалась и в любую погоду долго гуляла на улице. Собирала одуванчики, травинки с пушистыми колосками и пёстрые цветочки с неведомыми названиями. Плела из них яркие пахучие венки, играла с озорными, однако приветливыми соседскими мальчишками.
Бабе Маше нравилось, когда меня не было рядом. Подарков нам с мамой она сроду не делала, я их и не ждала, но всё же одна безделушка пришлась по сердцу. Тёмная коробочка размером с ладонь, покрытая жёлтыми разводами по краям и углам, стояла на верхней полке буфета. Её золотистый блеск пробивался сквозь запылённые стёкла дверок, и я, как околдованная, ходила вокруг да около: потрогать бы недоступную штучку, открыть, заглянуть внутрь. Что за сокровища там спрятаны?
Шкафчик, где хранилась яркая жестянка, закрывался просто. Ключ висел на видном месте, но высоко. Улучив подходящий момент, я залезла на табуретку, бесстрашно встала на цыпочки и потянулась к заветному крючку. Мгновения не хватило до исполнения желания! Бабушка, тяжко пыхтя, вошла в комнату, сурово ахнула, нахмурилась, сграбастала меня одной рукой и поставила на пол. После чего немного поругалась и достала разноцветную вещицу, позволив к ней притронуться. Чудная коробочка оказалась всего лишь табакеркой. Под расписной крышкой с узорной каймой находилась серо-коричневая дурно пахнущая махорка. Впрочем, на этот счёт у старушки было другое мнение. Она присела на свободную койку перевести дух и с наслаждением сделать понюшку. Вот тут и начался цирк!
Под неимоверной тяжестью ржавая сетка столетнего ложа прогнулась чуть ли не до пола и протяжно заскрипела, я аж уши заткнула. А бабушка и не поморщилась, только удовлетворённо покряхтела и расставила пошире объёмные ноги, обеспечивая грузному телу максимальную устойчивость. После того натёрла какой-то мазью опухшие колени, замотала одну пуховым шарфом и запустила негнущиеся пальцы с кривыми ногтями вглубь коробочки. Бережно достала щепотку табака, размяла её на толстокожей ладони, поднесла вплотную к носу. Шумный вдох, и через раздвинутые ноздри труха мгновенно влетела в недра дыхательных путей. Рыхлое лицо налилось кровью, на глазах выступили слёзы, крылья багрового носа хаотично задвигались, рот медленно открылся, обнажая редкие жёлтые зубы. А-а-пчхи!
От неожиданности, удивления и "ударной волны" я подпрыгнула и боязливо прикрылась шторой. А счастливая бабушка теперь уже собственные сопли утёрла несвежей юбкой. "Ай, хорошо как пробило!" - приговаривала она раз за разом. Затем по назначению отправилась следующая порция табака. От такой радости меня передёрнуло, я загадала, чтобы коробочка скорее опустела. Может, тогда получу её в подарок и наполню бусинками, пуговками, заколками, фантиками. Местечко на лакированном столе уже нашлось! Но баба Маша эту новость не расслышала и вновь доверху заложила табакерку вонючими листиками. Ей она была нужнее. Недолго погрустив, я решила обойтись без волшебного ларца, даже поглядывать в его сторону перестала.
Виделись мы с бабушкой всегда бестолково. Она провожала меня гораздо радушнее, чем встречала. Конфеток на прощание не совала, не обнимала, лишь вяло улыбалась и еле-еле помахивала рукой. Иногда советовала завести для развлечения рыбок или птичку. Идея мне нравилась, но неприкрытое равнодушие обижало. Спустя некоторое время я забыла дорогу в чуждый дом. Приглашений не последовало, на том родство и закончилось. Или вовсе оно не начиналось. Хотя, были ещё встречи.
Когда под натиском новостроек исчезли всё-таки полуразваленные бараки, бабушка получила просторную квартиру в многоэтажке на соседней улице. Я училась в пятом классе и ходила в школу через её двор. Однажды увидев меня, баба Маша картинно взмахнула руками: "Маринка! Ты или не ты? Подойди ближе, дай гляну на тебя". Я опешила, но позволила осмотреть себя с головы до ног и обратно. То так поворачивалась, то эдак, уши пылали жаром, ладошки вспотели. Вдруг понравлюсь! Наверняка бабушка соскучилась, в гости позовёт. Теперь могу сама к ней приходить, почти взрослая. Так здорово иметь родственников! Размечталась не кстати, святая простота...
Баба Маша окинула меня затухающим взором, со скамейки не привстала, к себе не притянула, о делах не спросила. "Ух, какая ты выросла! Ну, иди, милая, иди…" - других добрых слов для внученьки не нашлось. И пошла я. Само собой, мимо. Эта грустная история повторилась несколько раз. Вскоре никчемные просмотры мне надоели. Я сменила ежедневный маршрут: он удлинился, но знакомый двор уже не пересекал. И наши с бабушкой жизни больше не соприкоснулись.
Иллюстрация - картина Юрия Володина "Бабушкины сказки".
Продолжение - http://www.proza.ru/2017/01/12/627