С началом вывода войск из Афгана лощёный образ боеготовности армии покрылся по нашу сторону границы трещинами, армия погрязала в текучем безделье. Учений меньше, чем утешались жёны офицеров, политики минимум, кадровый состав стал принимать дисциплину проще. Раньше: нашли гражданскую одёжку – наказали. Настали времена, к этому начали относиться пониманием. Увидит офицер «своего» бойца в городе в штатских шмотках – и сдать мог, но чаще щерился призакрытым глазом.
Осенью 1988 г, когда одним светил дембель, остальные его только ждали, войско связи совмещало учения по развёртыванию связи с предписанным приказом МО сбором запасников. Партизанские сборы по военной науке называются «тренировочные занятия для поддержания армейских навыков у резервистов!» А вы думали?..
На Ключике развернули полевой лагерь, установили тремя рядами в две улицы три десятка палаток. Столовая, кухня, клуб, баня и туалеты. Спальные палатки с панцирками. Дневальные, следили за порядком и искромётными печками-буржуйками. Аппаратные связи и вспомогательную технику расставили на некотором отдалении вокруг лагеря – противопожарная, как бы, безопасность...
Учения шли тягомотно. Радиотренировки, строевая, изредка кросс, баня, заготовка дров. От огромной коряги, неизвестно как притащенной, отпиливали, что поддалось, двуручной пилой «Дружба-2». Саксаул стрелялся искрами пуще сосны. Бойцы наблюдали вечерами, как в брезенте вытлевали от этих искр крохотные дырочки. Пара дней и своды палаток походили на звёздное небо. Звучало опасение: «Погорим када-нить от таких искрючих дров!»
Резервисты заляпывали пробелы в знаниях, а после ужина уходили в горы бухать. Дальше от офицерских глаз. Партизаны в невоенное время – это особая каста людей! Непредвзято суровые мужики-палочники, коих оторвали от семей, от размеренной жизни, вытащили с насиженных мест и собрали воедино непонято в каких целях. Которые в армии отслужили, знают изнанку, отмаршировали многие вёрсты, претерпели бремя, познали ценность солдатской пайке. Сборы их интересовали только восполнением недостатка общения и скреплением его лихой попойкой.
В один вечер на раздаче многим не хватило жрачки. Недовольство застало комбата, он лихо взгрел зампотыла и велел всякому, кого обделили, выдать банку тушёнки на двоих, луковицу и не жалеть сухарей. А что закусь выдают – посошной рати только на руку... Вернее на стол...
Откуда появляется вино и почему быстро кончается – доподлинно неизвестно, но встретить трезвлёного партизана было сложно. Молодому литёхе Спицыну Евгению такая компания попалась. Ставим мозги на место: трезвая до поры до вечера – солнце за горой лишь с четверть часа. Языками зацепились – ровесники. Зазвали с собой: «У нас с собою есть, чем скрепить знакомство!» К банке выстоянного винца лейтенант добавил свой нехитрый закусь.
Рать ушла за косогор, расселись в ложбинке. Пойло и закусь, коя для застолья, а не сбивания градуса, не забыли. Кто пьёт, тот пил, остальные бестолково закусь молотили. Шутили: чем дальше бархан, тем пьянее партизан! Время бежало, разговор плёлся, редко вспыхивая смехом.
Заметно потемнело, но газетёнка выделялась чётко. Вдруг один резервист усмотрел свору собак. Собутыльники поднялись, стали всматриваться. Второй: «Пять вижу!» Третий: «Семь в счёт!» Четвёртый: «То чекалки!» Шакалы боязливо двигались в сторону лагеря давно заброшенной людьми дорогой. Спустя считанные минуты над дальним хребтом выкатилась луна и подсветила ложбину; шакалы беспорядочно закружили, как пред невидимыми вратами выстроили греческую фалангу и разразились жутчайшим завыванием ночных оборотней.
– Чекалка – зверёк хитрее пса! – продолжал ликбез четвёртый, – Людей побаиваются, но когда впроголодь – начинают наглеть. Наверное, запахи влекут...
– Надо до лагеря спуститься, кухарей предупредить, что на подходе гости, – сориентировался офицер.
– Что из того? Шакалы напрямую не атакуют. Таятся в ложбинах, забудешь калитку заклямить – как пить дать улучат секунду и курей исподтишка подушат. Спасу нет.
– Тогда говори, что делать?
– Шугануть их надобно! Они шума воротятся.
– Батальон будить предлагаешь?
– Нет... Надо их на подходе встретить. Напрямки нам быстрее спуститься, нежели им сопку огибать.
– Ты русский вроде, и выговор у тебя характерный русской глубинке – как в аул жить попал?
– Не аул... слободка у нас, интернациональная. Мама распределилась в Туркмению по комсомольской путёвке, отец Каракумский канал строил. Как они балакают, так и я свыкся. Корни вологодские да муромские...
– Да ты Муромец? Не Илья... по иронии судьбы?..
В темени на пороге одной из солдатских палаток появился молодой офицер в сопровождении ровесников без опознавательных знаков. Не сказать пьяные, а встречный бы ветерок – и вся честная компания вверх тормашками.
– Федорахин, за мной! Шакалов бить будем!
Федорахин выскочил из палатки, закатывая рукава:
– Бить? Партизаны что-то спёрли, тыщ лейтенант?
– Партизаны свои ребята! Даже богатырец Муромец есть. Шакалов высмотрели – будем шугать. Заводи Урал.
Макс Федорахин сдружил с лейтенантом Спициным на достойных особого внимания обстоятельствах. Литёха хвалился, что десятку (десять километров) бегает быстрее всех – чемпион курса и училища! Макс раззадорился, отвесил пинту недоверия, после чего между спорщиками было заключено дерзкое пари на литр коньяка...
Солдат офицера сделал! Спицын не преминул надуть губу – выскочка заткнул за пояс, видите ли, и дулся впрок – не играй в мои игрушки и не писай в мой горшок! Злой памяти Спицын не имел, служивые сдружились, а на дембель солдата офицер поставил литр туркменского коньяка, вельми пользительного для соблюдения правил пари...
Кабина вместила четверых, грянула кампания по отпугиванию гостей. Спустя треть часа скитаний, следопыты нашли накатку, рванули вдоль ложбины. Макс держал колею, партизаны жались в серёдке, Спицын возле двери.
Долго искать стаю не припало. Минуя поворот, лучи фары высветили несколько пар хищных глаз. Офицер высунулся по пояс в боковое окно, пальнул по направлению огоньков. После второго выстрела послышался истошный скулёж в предсмертных тональностях, вторящих завыванья ведьмы в мучителных предродовых схватках.
Из кабины кто-то восхищённо воскликнул:
– Надо же, попал! Да ты снайпер?
– Шально;, похоже! – снаружи крикнул Спицын, – А ну-ка, Федорахин, тормози. Вижу юшку на обочине.
Компания высыпала из кабины. Кровь нашли, бурые капли бежали вверх по склону. Спицын достал из бардачка сигнальную ракетницу, сунул партизану в руки и велел пальнуть осветить гору. Сам встал с пистолетом наготове. Партизан недолго думая пальнул. Не вертикально как полагал лейтенант, а куда побежала кровь. Осветительный пыж скользнул вдоль отлога, облетел верхушку и улетел догорать в сторону лагеря. За секунды подсветки удалось рассмотреть мало что, но стало понятно – склон пуст.
– Едем в объезд! – скомандовал Спицын.
Шакалов охотники более не зрели даже в свете фар. На остановке слышали шорох из расщелины, Спицын отработал гранатой – никто не пискнул. Вернулись...
Палатка первой роты металась красными пламенами. Народ выскакивал наружу, бил одеждами, забрасывал огонь песком, иные бегали в поисках воды. На передающий послали солдата вырубить силовые кабеля питания лагеря. Скоро организовавшись под воплями командиров, часть войска повела борьбу с огнём на горящей палатке, остальные секли очаги возгораний на соседних. Офицеры до того дня говорили, палатка выгорает за восемь минут – брехня, палатка горит вечность... И сгорает дотла...
На построении воинство выглядело как голодранцы из «Свадьбы в Малиновке»: без панам, гимнастёрок, ремней, без сапог, рваные штаны. Будто погорело всё. Ротный на осмотре метался: «Где железные части сгоревшей амуниции? Нет – ищи и предъявляй! Штаны и панамы получите подменкой у старшины!» Дальше последовал разбор полётов, виновников не вычислили. Охотники отмолчались, выжидая результат выяснения очага пожара, оставляя непочатый край исследований конспирологам...
Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2010/12/10/1184 >Прокуратура >