Странно было возвращаться по улицам, где люди спокойно гуляли, старушка несла в пакете символ безмятежного домашнего уюта - ржаной каравай, бездомный пёс, в восторге вскидывая нескладные лапы, гнался за огромной вороной, и где никто даже не подозревал, что совсем недалеко такие же люди, но поставленные в другие условия, брызжа ненавистью, стараются причинить друг другу как можно больше неприятностей (это если выразиться очень парламентарно).
Добравшись до дома, мы включили новости. Общие планы побоища были достойны кассового блокбастера, так как с камеры, установленной издали, казалось, что горстка полицейских сдерживает многокилометровую змею, плюющуюся огнём, извергающую дым, но никак почему-то не способную ни проглотить, ни размазать по асфальту кучку бравых киборгов.
- Да... это ж надо! - сказал Олег, - в каком историческом событии мы поучаствовали. И он бросился рапортовать в Facebook.
- Я спать пойду, - еле шевеля губами, пробормотала я. Теперь, когда тонус, повысившийся от близости опасности, сдулся, я почувствовала, что буквально валюсь с ног. Я засыпала с сахарной мыслью, что завтра увижу Максима.
На следующий день на урок первым явился Пончик, что само по себе уже было очень нетипичным. Мы поболтали о том о сём минут пятнадцать, в течение которых моё сердце изнывало.
- А что Максим не придёт?
В эту минуту в дверь засунулся француз, с гротескным акцентом осведомившийся у Пончика по-английски, изволит ли тот после урока отобедать. Когда собеседники согласовали время приёма пищи, я повторила то, что спросила ранее.
Пончик как-то напрягся, нахмурился, сжал и разжал кулачки.
- Он заболел? - не отставала я.
Пончик отозвался нехотя, просто потому что совсем промолчать он не мог:
- Он занят.
Не шибко подробно, но... "Ладно, - подумала я, - видно, они поругались из-за каких-то рабочих моментов. Наверное, Макс не хотел делать задание или поработать в выходные. Не буду в это лезть".
Я постаралась вести себя как ни в чём ни бывало, хотя отсутствие любимого удручало меня до спазмов под рёбрами. Пончик выглядел нахохлившимся и рассеянным и был похож на мёрзнущую в непогоду птицу, распушившую перья. Он всё путал, прямо как Шустрый.
- Ну, хорошо... - сказал он, когда я объявила, что, наверное, он устал и надо закончить пораньше.
Он немного потеребил уголок книжки.
- Максим не заболел и не занят. Вернее занят не тем, чем мне хотелось бы. Он должен был представить план нового проекта, а его полиция вчера задержала, сидит в изоляторе. Нашему генеральному с утра сообщили.
Я онемела, желудок сжался, а руки стали потными. Я прошептала:
- А с ним всё хорошо, он не ранен?
Перед глазами всплывали вчерашние жуткие сцены, когда полицейские шакальими стаями набрасывались на одного впятером. В ушах зазвенели крики, а в нос словно опять вполз ядовитый красный дым.
- Без понятия, - угрюмо ответил Пончик, засовывая под мышку учебник.
- Как же так... он ведь сказал, что поедет на дачу, ему там что-то строить нужно...
- Видимо, он хотел, чтобы все так думали.
И потом добавил:
- Вот у меня забот-то мало было! Au revoir! (До свидания - франц.)
И Пончик побрёл по коридору, не обращая внимания на попадавшихся по пути коллег.
Я немедленно отправила смс: "Максим, вы как? Ответьте, если можете..." Конечно, ответа никакого не последовало. Дома я накинулась на телевизор, требуя, чтобы чёртов ящик выдал мне всё, что может. Я смотрела все выпуски новостей подряд по всем возможным каналам. Только заканчивался один информационный блок, как я тут же терзала пульт в поисках другого.
"В ходе вчерашних беспорядков в центре Москвы задержано несколько сот человек, несколько десятков ранено и находятся в больницах. Среди задержанных известные лидеры оппозиции".
Эти новости повторялись из выпуска в выпуск, и количество арестованных всё росло и росло. Позвонил Потомок. Он находился дома, но вот некоторых его друзей-анархистов забрали, и он очень переживал. Теледикторы сладострастно сообщали, что кое-кому грозят реальные сроки.
Я сходила с ума, хоть внутренний голос и твердил мне, что Максим всего лишь рядовой участник. Как и многие из тех, кого мы видели, он попал под горячую руку, его скоро выпустят, и этот казус никак не испортит ему биографию. Вот теперь я по-настоящему завидовала супруге Макса. Ведь она знала, где он и в каком состоянии. Приставать с этими вопросами к Пончику было, конечно, немыслимо.
Через день пришла смс: "Я в порядке. После праздников приду на работу и на урок как обычно". Ох, как мне стало легко и хорошо. От обилия адреналина я понеслась на улицу как когда-то, когда я только-только поняла, что влюблена.
Совершив пробежку по кварталу, я вновь вернулась к просмотру новостей. Мелькали всё те же кадры. Серый, а потом и красный дым, заграждения, дубинки, транспаранты. Но на одном из кабельных каналов белобрысая ведущая в бордово-тревожной кофточке проанонсировала то, чем нас ещё не потчевали: "Полиции удалось выяснить доселе неизвестные данные о личностях некоторых зачинщиков беспорядков". На экране возникла внутренность отвратительного казённого заведения. Голые облупившиеся стены, ободранная мебель, в невыспавшихся глазах служащих угрюмая озабоченность. А в следующую секунду я чуть не подавилась, потому что во всю ширину экрана на меня смотрело лицо, которое вот уже многие месяцы было для меня самым желанным зрелищем в мире, превосходившим по красоте все античные бюсты разом. Максим выглядел в целом нормально, только на щеке проступала паутина ссадин, а на лбу алело средних размеров овальное пятно.
Девица продолжала вещать: "Молодой мужчина, задержанный два дня назад во время столкновения оппозиционеров и полиции, заявил, что является блогером, действующим под псевдонимом Каштанов. На своей странице он вёл координационную работу по организации различных протестных акций, публиковал материалы по разоблачению некоторых известных лиц. Специально обученные сотрудники полиции многократно пытались заблокировать страницу Каштанова, но их попытки раз за разом оказывались безуспешными". "Ещё бы, - подумала я, - кто, как не Макс может установить защиту страницы, ведь он обеспечивает безопасность банковских сведений".
Тем временем журналистка продолжала: "Если бы мужчина сам не признался, что он и есть Каштанов, то полиция продолжала бы оставаться в неведении. Личность его напарника Храброва остаётся неизвестной. Сегодня задержанный был отпущен сотрудниками правоохранительных органов домой".
По-прежнему пребывая в шоке, я щёлкнула ещё с десяток каналов, и четверо из них тоже передавали про Максима. В одном из выпусков предположили, что Каштанова освободили в связи с тем, что он оказался сотрудником очень крупной иностранной компании, генеральный директор которой лично знаком со многими членами правительства.
Мне дико хотелось позвонить Максиму, но я подумала, что вряд ли ему до меня. Должно быть, он общается с родственниками и друзьями или просто спит в конце концов. Вместо звонка я залезла в Интернет и набрала "Каштанов". На выскочившей странице красовалась симпатичная аватарка с изображением цветущего дерева, а ниже размещалась куча разнообразной политической информации от карикатур до инструкции про проведению недавней акции, где, между прочим, рекомендовалось проявить решимость в борьбе и не забыть захватить с собой аптечку.
Когда я рассказала обо всём Олегу, он был также поражён, как и я:
- Ну ни хрена себе! - муж даже присел на диван. - Ты же всегда говорила, что он - надутый хлыщ, которого ничего не волнует.
- Да нет, он не такой, просто напускает на себя вид... ну, может в чём-то такой, а в чём-то совсем другой.
В праздники я не имела от Максима никаких вестей. Ночами, глядя в окно, я силилась разглядеть хоть одну звезду, но небо нависало чёрным квадратом Малевича, и лишь сероватые полоски перистых облаков прорезали сумрачную бесконечность как трещины на известном супрематическом полотне.
Зато я получила письмо от Пончика, сообщавшее о том, что он устал от "пельменя" (Так Пончик переосмыслил французское выражение pele-mele (беспорядок, путаница) - прим. автора) и потому решил взять отпуск на пару недель. Сердце забилось часто-часто как крылышки колибри. Судьба расщедрилась на роскошный подарок. Две недели с Максимом, а, главное, мы как раз подошли к четвёртому разделу, разделу, где говорилось о нежных чувствах.
Продолжение http://www.proza.ru/2016/02/10/534