Глава I
— Можешь меня поздравить, — Данька отсалютовал стаканом с виски, — я наконец-то новую хату снял.
Мы сидели в "Окнах во двор", уютном подвальчике на Пятницкой улице, и праздновали изменение данькиного жилищного положения. Вернее, выяснилось это только сейчас, а до того момента Данияр был сама загадочность.
— Это успех, — согласилась я, отпивая холодный брют, — твоя старая берлога была ни на что не похожа.
Это было истинной правдой. В данькиной старой квартире на Каширском шоссе я была всего один раз, при обстоятельствах страшных и трагических, но запомнился мне этот клоповник накрепко.
— И как ты только додумался приглашать туда Мадлен?
— Юля, не тупи. Женщина, у которой всё сводит от желания, не будет вертеть головой по сторонам. Уж поверь.
В этом я ему верила.
— И где ты теперь обитаешь? — поинтересовалась я. Я помнила, что Данька во что бы то ни стало хотел поселиться поближе к работе и не тратить время на ерунду, то есть на дорогу.
— Здесь, — он указал пальцем вверх. Я непонимающе посмотрела на него.
— В этом самом доме, на пятом этаже. Не представляешь, как я крутился, чтобы заполучить именно эту хату.
Я присвистнула. Это что ж получается, Данияр теперь живёт в двух шагах от телекомпании, да ещё и в одном доме со своим любимым подвальчиком? Вот ведь жук.
— И сколько денег?
Он назвал сумму. Хм. Не так уж и много для центра Москвы.
— Там полный хаос и разруха. Но мне это не мешает, скорее наоборот.
Видимо, демоническая данькина натура требовала каких-то поистине пещерных условий существования.
— От тараканов избавлюсь и технику поменяю, а так всё путём.
— И как же ты выселишь тараканов? Они, говорят, ядерную войну переживут.
— Выжгу, — равнодушно бросил Данияр. Я хмыкнула. Могла бы и не спрашивать.
— Ну, а ты чего на пустой неделе? Благословляешь безлимитный интернет?
— Это для тебя такая новость? Кстати, Дежанси пошёл на повышение. Он теперь шеф аналитического бюро канала "Франс 2".
Данька удовлетворённо кивнул.
— Молодец мужик. Я подозревал нечто в таком роде. Ты когда летишь?
— На следующей выходной неделе. С билетами какой-то караул. Прямые рейсы я уже зареклась смотреть, я столько не получаю. Полечу с пересадкой в Праге, обратно через Белград.
— М-да. — только и произнёс Данияр.
Я сделала ещё глоток. Ещё пара недель, и я снова окажусь в столице Пятой республики. Прошлый раз мы летали туда консолидированно от телекомпании в рамках программы по обмену опытом, и Данька, отринув все понятия о морали, пойдя на кучу подлогов и шантажа, включил-таки меня в состав делегации, причём в аккредитации я значилась комментатором-международником. На мои выпученные глаза Данияр со вздохом уставшего от женской глупости человека заявил, что с такой должностью значительно проще ошиваться в аналитическом бюро и что женщины от любви теряют способность связно мыслить.
В итоге его шарлатанские выходки мне действительно помогли, но только на первый день, потому что потом Луи-Армель, уж не знаю, каким образом, но взял неоплачиваемый отпуск на семь дней, и больше в штаб-квартире телеканала "Франс 2" и даже в его аналитическом отделе я не появлялась. Не появлялась я и в гостинице на улице Эглиз, куда нас поселили.
Дежанси жил в Девятнадцатом округе Парижа, не так уж и далеко от моего отеля, поэтому в первый же день он заехал туда, чтобы забрать мою сумку. Таким образом Лилии Сенатской неожиданно достался личный номер в гостинице.
Я же эти дни жила на улице Фессар, в небольшой квартире на третьем этаже серого непримечательного дома с небольшим бистро внизу. Бистро называлось "Chacun fait...", где мы, в основном, и перекусывали. Дежанси там знали все, но моё появление привлекло плохо скрываемое внимание. Одиночество Луи-Армеля здесь было общим местом, и меня исподтишка разглядывали не только официанты, но и завсегдатаи кафешки.
Обстановка в жилище шефа аналитического бюро была весьма аскетичной, ничего лишнего, внимание к себе привлекал только странный серебряный мужской перстень, висящий на цепочке около окна.
— C'est un heritage de famille*, — коротко сказал Дежанси и замолчал. Было видно, что тема фамильной реликвии его не воодушевляет. Я решила не настаивать. Сложная история рода Дежанси всегда была больным местом для Луи-Армеля.
Данька периодически выходил на связь, вкратце рассказывал, какой фигнёй страдает он сам и все остальные, иногда встречался с нами в "Chacun fait...", где мы могли засидеться дотемна. Отношения между Данькой и Луи-Армелем были весьма дружеские, что меня всегда слегка удивляло, если вспомнить ту жуткую схватку в молочно-белом тумане. Но охотник погиб безвозвратно, а к человеческой ипостаси Дежанси Данияр относился вполне дружелюбно. Настолько, что в один прекрасный майский вечер завёл с ним довольно рискованный разговор.
— Что, экзорцист, — так он называл Луи-Армеля в шутку, и тот не обижался, зная, что Данияр в курсе его семейной истории, — всё-таки ты меня тогда не убил.
Дежанси поднял брови. Разноцветные глаза смотрели с недоверчивым непониманием.
— Не помнишь... Оно, глядишь, и к лучшему...
— Ты о чём?
Вместо ответа Данияр равнодушно опустил руку в небольшую жаровню, что стояла на каждом столике для красоты. Пошебуршал горящими углями, пропуская их сквозь пальцы, погладил язычки пламени, не вынимая руки из огня. Дежанси смотрел молча и очень внимательно.
— Просто небольшая демонстрация. — Чёрт, что он тут устраивает?
— Да я уже понял, — пожал плечами комментатор-экзорцист, — я ещё в Москве это понял. Я не знаю, о каком убийстве ты говоришь, но любому нормальному человеку видно, что в тебе есть что-то чужое. Я не о глазах и не об этом вот. Я вообще.
— И что? — негромко спросил Данияр, глядя в полуприкрытые двухцветные глаза.
— Ничего. В мире много такого, что нам кажется невозможным. Мои предки столетиями выслеживали демонов и колдунов. Думаешь, они пять веков ерундой занимались, за тенями охотились? Ясно, что такие, как ты, должны и будут существовать.
— Хм-м-м... — Кажется, Данька был обескуражен. — Какая... здравая позиция. В своё время ты был более нетерпим.
Дежанси заинтересованно поднял глаза.
И Данияр рассказал ему. Рассказал всё. О том, как получил свой то ли дар, то ли проклятие. О том, как охотник почуял жертву, как бросил ей вызов, рассказал, каким ветром занесло в этот призрачный мир меня, и что я там творила. Рассказал, как убил карателя из Плезанса.
Луи-Армель слушал молча, изредка прикладываясь к бокалу вина. Наконец он тихо сказал:
— Мне кажется, ты сделал всё, что мог, и так, как мог. И ты тоже, — обернулся он ко мне. — Я не удивлён. Мне часто снится один и тот же сон, где я нахожусь в странном, туманном месте, и вы оба там тоже присутствуете. И заканчивается он всегда одинаково, будто меня заливает прозрачный багровый огонь, и потом я просыпаюсь. Теперь я знаю, что это.
Данька старался держать себя в руках, но глаза против воли полыхнули вишнёвым.
— Ты не понял. Я инкуб. Ты доверил сторожить свою девушку инкубу, который может соблазнить любую женщину за считанные минуты.
— Я помню, как ты очаровал Мадлен. Я это видел. Очень хорошо, что мою девушку сторожит инкуб. Так мне гораздо спокойнее, когда она в России.
Тут уже у меня глаза на лоб полезли. Интересно, бордо всегда так действует или это какой-то особый урожай? Безмятежная манера Дежанси говорить будто в полусне только усиливала эффект.
— Не забывай, я тоже не деревенский дурачок. Я экзорцист, пусть и бывший. Ты не имеешь над ней власти, — он сделал ещё глоток, — зато отпугнёшь любого интересующегося. Если бы ты мог... воздействовать на неё, она сидела бы там, где ты её оставил, и ждала бы твоего возвращения. Но ведь ты же сам сделал всё, чтобы она не влюбилась в тебя. Ты её единственный друг. — Дежанси осторожно вынул ресницу из бледно-зелёного глаза и несколько секунд моргал, щурясь. Данияр смотрел молча, вертя в руках бокал. Кажется, он был в откровенном ступоре. Как и я.
Больше за эти семь дней Данька нас не беспокоил, преимущественно ошиваясь днём в штаб-квартире "Франс 2", а вечера проводя в компании Мадлен. Как ни смешно, но Парижа ни он, ни я толком так и не увидели. Улицы были наводнены огромным количеством полицейских и примерно таким же — арабов, африканцев и прочей шушеры, что так нервировала добропорядочных парижан. После известных терактов в городе было не очень-то уютно, поэтому, один раз показав мне Эйфелеву башню, Луи-Армель решил, что остальное выглядит примерно так, как на открытках и смысла искать себе приключения на одно место нет ни малейшего. Честно говоря, мне были фиолетовы и Лувр, и Нотр-Дам, и Монмартр, мне были абсолютно безразличны все красоты столицы Франции. Я была с любимым человеком.
Всё это я вспоминала, сидя в "Окнах" напротив Даньки. А тот уже развёл кипучую деятельность, что-то строча в смартфоне с пулемётной скоростью.
— Ты чего? — Уж больно вид у него был вдохновенный.
— Говоришь, экзорцист теперь главный аналитик? Это хо-ро-шо. Это нам в плюс... — бормотал Данька, не вылезая из телефона, — сейчас я ему напишу...
— Чего тебе от него надо? Только не ври, что хочешь похвастаться новой квартирой.
— У нас, радость моя, к величайшему сожалению, во Франции нет собкора. "Франс-пресс" это, конечно, хорошо, но мне надоело прибедняться. Теперь у нас будет собственный комментатор-аналитик со знанием русского языка, владеющий информационной ситуацией в одной из крупнейших стран Евросоюза...
— Вот сейчас он всё бросит и будет тебе твои сюжеты комментировать. Ну ты мажор! У него своей работы по горло, да и с чего бы ему за здорово живёшь батрачить на тебя-любимого?
— Во-первых, не за "здорово живёшь", а абсолютно легальное и, подчеркну, бесплатное распространение информационной политики "Франс 2" в нашей стране медведей в ушанках. А во-вторых... чем больше он будет работать с русскими, тем всё более велика вероятность его отправки сюда, в российское бюро. Конечно, не главным аналитиком, хотя как знать. Парень цепкий. Не забывай, он ведущий русист в своём отделе.
— Он не променяет должность шефа бюро на прозябание тут, это же смешно.
— Если бы была возможность раньше, он бы променял ещё месяц назад. Пока я ему обрисовываю перспективы. Дело, конечно, муторное, французская бюрократия не уступит российской ни в чём. Но попробовать стоит. Хотя бы в качестве комментатора для моих сюжетов. — Он отослал сообщение и сделал щедрый глоток виски. — Для тебя стараюсь, чудище. У меня глаза кровоточат, когда я на тебя смотрю.
Не успел он допить свой стакан, как телефон пискнул.
— Ага! — Данька подлил себе и пододвинул телефон поближе. — Скайп! Пардон, мон ами, сейчас я буду говорить на языке Вольтера.
Он установил сеанс и затрещал на французском.
Через минут пятнадцать (за это время я успела два раза выкурить по сигарете и допить ещё один бокал) он отложил трубку и откинулся на спинку стула.
— Дежанси говорит, что не я один такой умный. Он рискнул пробить себе назначение в российское бюро, всё, чего он добился — повышение по службе, чтобы не убёг. Разумный подход для его руководства. Я же тебе говорю, парень цепкий. Они не горят желанием отправлять его в нашу берлогу. Но заявил, что запросто прокомментирует всё, что угодно, на правах ведущего аналитика. М-да. Непросто тебе обустроить счастье в личной жизни. Я, конечно, что-нибудь ещё придумаю, не пальцем деланный, но пока так.
У Даньки слова с делом не расходились. На следующий день, в понедельник, не успела я выйти на смену, как он нарисовался у меня в комнате и поманил пальцем.
— Пошли к Ледовникову. Буду объяснять ему преимущества твоего робеспьера.
Ледовников Сергей Николаевич был шеф-редактором на моей рабочей неделе.
Он недоверчиво слушал Даньку, который, по своему обыкновению водя пальцем в воздухе, рассказывал о перспективах российско-французского сотрудничества на почве аналитических комментариев.
— Ты хочешь сказать, что завербовал парижского аналитика? — Ледовников был неподдельно удивлён. — Это было бы здорово, но канал не имеет возможности оплачивать его услуги.
— Сергей, ты как маленький, ей-богу. Дежанси мой друг. А она, — Данька указал не меня, — его невеста. Он прокомментирует всё, что угодно, за милую душу. Деньги ему "Франс 2" платит. Сергей, ну ты головой подумай. Мы на этом вот финте можем запросто обставить другие каналы. Потому что можно иметь сколько угодно собкоров в Париже, но вот шефа аналитического бюро второго по значимости телеканала Франции ни у кого нет. Да, кстати, — он оперся руками о стол, — если я не путаю, послезавтра состоится второй визит Франсуа Олланда в Москву. Это моя тема. Тебе не кажется, что мсье Дежанси здесь будет весьма уместен?
— Убедил, — Ледовников поправил очки. — Одного не пойму, где ты его выцепил? И Юля тоже.
— Ты что, не помнишь? Он из той делегации по обмену. Я же его в своё время к тебе подсадил. И матом орал на вас, когда ты с ним заболтался вместо того, чтобы мой текст принимать.
— Ах вот оно что! Да, теперь я его вспомнил. Тихий такой, весь в чёрном. Надо же. Он теперь шеф отдела аналитиков?
— Да, повысили вот.
— Что ж, рад за него. Хорошо, если можешь, свяжись с ним, обрисуй ситуацию и, если договоритесь, напиши заявку в аппаратную записи. Ну, не мне тебя учить. Могу дать тебе Оксану для расшифровки.
— Я сам буду его расшифровывать, — отрезал Данька. Сергей удивился.
— Зачем тебе лишний геморрой? Оксана знает французский, всё-таки международница как-никак. Загрузки у неё сейчас особой нет...
— Серёжа! Как ты не понимаешь. Он, конечно, около часа будет разглагольствовать на тему Путина и Олланда, но потом непременно попросит меня что-нибудь передать Юльке, ну и прочий секс по домофону. Мне вот в этом лишние уши ни к чему.
— Странный у вас тройственный союз, — пробормотал Ледовников, — иногда мне кажется, что вы чокнутые.
— Ну слава богу, допёрло. — Данияр усмехнулся. — Ладно, Сергей, если что, на связи.
* — Это фамильная реликвия (фр.)
Глава II
— Что ж, трансляцию на скайп я заказал, послезавтра в час ночи пойду писать, у твоего экзорциста весьма плотный график. — Данияр что-то изучал в смартфоне. — А для тебя у меня сюрприз.
Я заинтересованно покосилась на него. Данькины сюрпризы вещь непредсказуемая, он сам один большой сюрприз. Данияр покопался в сумке и достал небольшой гаджет, похожий на смартфон.
— Электронный голосовой переводчик, — пояснил он, — бери-бери. С твоим французским это наиболее щадящий метод. Вот так включаешь, он тебе на экране пишет перевод разговора. Не бог весть что, но может пригодиться.
Хм, спасибо. Все данькины шаги имели далеко идущие последствия, которые он сам же и просчитывал, так что этот карманный переводчик заставил меня задуматься.
— Но Луи-Армель знает русский, да и я уже худо-бедно могу изъясняться...
— То-то и оно, что "худо-бедно"... Нет уж, бери, не повредит. — Он рассеянно барабанил пальцами по столу. — В какой аэропорт прилетаешь?
— В Шарль-де-Голль.
— Хорошо, — он продолжал выстукивать пальцами какой-то ритм, — хоть не тащиться через весь город до рю Фессар. Орли в этом смысле, конечно, не вариант.
— Ты и улицу помнишь? — удивилась я.
— Ну я же не идиот. И потом, я же был с вами в этой забегаловке. Даже сфотографировался на память. Ну ладно, хватит хернёй страдать, пальчики на кнопки и поскакали.
Странный он какой-то сегодня. Нервничает немного. Но если Данька не хотел чего-то рассказывать, давить было бесполезно. Более упёртого товарища я ещё не встречала.
* * *
— Ну давай, — он слегка приобнял меня за плечи, — и чтоб без турбулентности. Когда окопаешься, свистни, я всё-таки волнуюсь за тебя. Не чужой человек как-никак.
— Хорошо, — я чмокнула Даньку в щёку, — сразу по прилёту тебе скину.
— Он тебя встретит?
— Да, конечно.
— Ну хорошо, — Данька улыбнулся, — привет передавай. Если вспомнишь, конечно. Тебе в его присутствии голову начисто сносит.
Механический голос на весь зал объявлял о начале регистрации на мой рейс.
Три часа до Праги, сорок минут тоскливого перемещения по аэропорту имени Вацлава Гавела и ещё полтора часа в воздухе— и вот я во Франции, в аэропорту Шарль-де-Голль, с рюкзаком на плече и колотящимся сердцем. Я не признавалась себе, как сильно соскучилась по Дежанси, по его тихому голосу, двухцветным глазам и тёмной пряди, постоянно падающей на лоб. По рукам, в которых таилась неожиданная сила. Я вертела головой, стоя в зале прилёта, состоящем из стеклянных стен и сверкающих табло. И вдруг дыхание у меня перехватило. Я увидела знакомую фигуру в чёрном.
— Юля! — Он сгрёб меня в охапку и несколько минут не выпускал из объятий, словно опасаясь, что морок сейчас развеется. Его пальцы перебирали мои волосы, гладили по плечам, по спине, кончиками касались лица и губ. Если бы сейчас Луи-Армеля видели его коллеги, вряд ли бы они признали в этом прерывисто дышащем человеке, страстно прижимающем к себе женщину, своего немногословного, корректного, всегда немного отрешённого начальника отдела аналитиков. Скорее решили бы, что у каждого человека есть двойник.
— Как ты долетела? — Он смог задать этот вопрос минут через пять, когда оторвался от моих губ.
— Вроде ничего так. Хотя я боюсь летать. Ой, надо же Данияру написать, что я приземлилась.
— Твой шеф волнуется за тебя.
— Сколько раз говорить, он не мой шеф, — засмеялась я, доставая телефон. — Он специальный корреспондент и я просто работаю с ним в связке.
— Я помню, — Дежанси облокотился о стену, дожидаясь, пока я напишу смс, — но раз он упорно зовёт меня экзорцистом, я тоже буду звать его так, как мне хочется.
Иногда мне кажется, они и впрямь две стороны одной медали. По крайней мере, Данька сказал бы всё то же самое и теми же словами.
До парковки мы доехали на специальном автобусе, который курсировал между терминалами и отдалёнными местами для автомобилей. Машина у Дежанси была всё та же, подержанный серебристый "Ситроен С1" 2005 года выпуска, без каких-либо примочек в салоне. Луи-Армель Дежанси старательно себя обезличивал, пытаясь таким образом отгородиться от сомнительной славы своей фамилии. Хотя бескомпромиссное пристрастие к чёрному цвету в одежде всё равно его выделяло среди толпы.
Он завёл автомобиль, и мы тронулись в направлении французской столицы. Конец июня выдался жарким, Дежанси открыл настежь окна, и тёплый ветер трепал мои и без того взъерошенные волосы. И я была безумно этому рада.
Едва зайдя в квартиру и повернув ключ, он с неожиданной силой прижал меня к стене, судорожно осыпая поцелуями лицо и шею. Руки на ощупь искали застёжки и пуговицы, пробирались под рубашку, отчего кожа мгновенно покрылась мурашками. Я крепче обняла его, чтобы не упасть. Я соскучилась ничуть не меньше. Надеюсь, звукоизоляция в квартире Луи-Армеля не такая, как в моей хрущобе. Иначе перед соседями неловко. Что за бред в моей голове... и всё-таки я не сдержалась и вскрикнула, когда по телу волной пронеслась сладкая судорога. Не он один мучился воздержанием несколько месяцев.
— Прости, — он, опустив глаза, заправлял рубашку, — я несдержанная скотина. Я слишком соскучился. — Меня всегда поражали приступы необъяснимого смущения, накатывающие на Дежанси после занятий любовью.
— Ну, если вспомнить, что прошлый раз, когда ты забирал меня из отеля, то накинулся прямо в машине, прогресс налицо, — попыталась я пошутить.
— И тем не менее, — он всё ещё не поднимал глаз, — ты устала от перелётов, не выспалась, наверняка проголодалась, а я только о себе думаю.
— Я тоже по тебе соскучилась, — я погладила его по щеке, — так что не переживай. Я весь полёт этого ждала. Поцелуй меня.
В "Chacun fait..." меня тоже вспомнили.
— Quoi, Louis-Armel, ta bien-aimee qui est arrive? — весело осведомилась Адель, толстая официантка с громоподобным голосом. Теперь всё кафе знало о моём прибытии.
— Enfin, oui.*
Я незаметно включила данькин подарок. И впрямь лучше держать его под рукой. Читать по-французски я с грехом пополам уже могла, но переводить в уме тараторящую речь было выше моих пока ещё слабых сил.
— Тебе необходимо поесть, — Дежанси изучал меню, которое, впрочем, давно знал наизусть, — и немного выпить тоже не повредит.
Эти люди могут начать день со стакана сидра и считать это в порядке вещей. A bon titre, как сказал бы Луи-Армель.
— Так, фирменные лангусты и "Бержерак", — наконец выдал он вердикт. — А мне как обычно.
— Твоим "как обычно" не наешься, — заметила Адель.
— Я и не ставлю цель. Адель, хватит цепляться к любому моему слову. И говори помедленнее, иначе моя девушка тебя не поймёт.
Переводчик дисциплинированно выводил на экран их перепалку.
Адель со смешком удалилась вглубь бистро.
— Куда ты хочешь пойти? — поинтересовался Дежанси, разливая остатки "Бержерака" по бокалам. — В центре слишком много людей, но...
— Я хочу пойти домой и заняться любовью, — честно ответила я, глядя в разноцветные глаза, — Париж столько веков стоит на одном месте, постоит ещё немного.
Он улыбнулся краешками губ, щёки едва заметно порозовели.
— После сегодняшнего я не смел настаивать.
— Но это очевидно.
— Очевидно, — кивнул мой спутник и, жестом подозвав Адель, рассчитался за обед. —Adieu, Adele. Apprends toi parler plus lent.**
Толстуха покачала головой. Видимо, никак не могла привыкнуть к тому, что у Луи-Армеля появилась девушка.
Через два часа я, потягиваясь как сытая кошка, выглядывала в окно, завернувшись в покрывало. Одеваться не хотелось. Хотелось каждой клеточкой, каждым атомом своего тела вспоминать прикосновения губ, вспоминать руки, сжимающие мои плечи и бёдра, прерывистое дыхание и хриплый стон в конце, вспоминать до мурашек и сладкого жара внутри. Я осторожно уселась на подоконник и нашарила сигареты. Дежанси позвонил его непосредственный начальник, и он негромко и быстро что-то обсуждал с ним на родном языке. Интересно, пришла мне в голову мысль, он же сейчас не в отпуске, может, выбил себе отгул? Он, конечно, заделался начальником, но пока ещё не генеральный директор, чтобы ходить на работу как придётся. Хотя такого даже генеральный директор не может себе позволить. Особенно генеральный.
Дежанси закончил разговор и повернулся ко мне.
— До воскресенья я свободен. Хорошо иметь в руководстве понимающих людей.
— Ты что, выпросил у них выходные? Вот так запросто?
— Мсье Милль понимает меня. Он мужчина и француз. Я сказал ему, что ко мне прилетела женщина, без которой я не могу жить, прилетела на неделю, а когда наступит следующий раз, неизвестно. Мсье Милль знает, что я никогда не прошу выходных просто так. В конце концов, семь дней мой отдел как-то продержится на Тьерри, это мой заместитель. Для чего нужны заместители? Чтобы их шефы могли предаваться праздности и прочим удовольствиям.
Он подошёл поближе и провёл губами по моей шее. Тело немедленно откликнулось неприличной дрожью.
— Ты права, — тихо сказал он, — Париж много лет стоит на одном месте. Постоит ещё чуть-чуть.
Потом Париж всё-таки открылся мне парком Ла-Виллет с его фантастическим многообразием садов и павильонов и каналом л'Урк. Бют-Шомон было решено исследовать завтра, хоть он и был ближе. Ноги от долгого блуждания ныли даже в кроссовках. Я нащёлкала, наверно, гигов пять фотографий, и всё равно мне казалось, что этого мало. Дежанси, по своему обыкновению, слегка улыбался краешками губ, видя, какое впечатление на меня произвёл крупнейший парк Парижа.
— Здесь как в Лувре, — он облокотился на перила мостика, — можно бродить сутками, и всё равно что-то от тебя ускользнёт. Но для Лувра у тебя слишком мало времени. Сейчас лето, туристов хоть и поменьше стало после всех этих дел, но туда всё равно не пробиться.
— Куплю книгу и прочту в Москве, — отмахнулась я, — можешь считать меня плебсом, но в Лувр меня не тянет.
Он улыбался странной, чуть отрешённой улыбкой, которая меня так завораживала. Я признавалась себе, что могу смотреть на него бесконечно, впитывать каждую чёрточку его лица, от еле заметного шрама над бровью до едва заметно подрагивающих губ. Впервые в жизни я поняла, какое же это счастье — любить и быть любимой. Данька был прав. Он всегда был прав.
Ближе к вечеру Дежанси, немного поколебавшись, выключил мобильный телефон.
— Захотят, напишут, ноутбук я не буду трогать. Открою корпоративную почту, большего не надо. Но вот дёргать меня звонками на этой неделе не позволю.
Я задумалась. Мне никто звонить не должен был. Данька, небось, тянет жилы из Матвея Лосева, родителям я отправила сообщение, что уже гуляю по Парижу, а остальным не должно было быть до меня никакого дела. Экран моего телефона почернел. Это был тот самый роковой шаг, что привёл ко всем прочим последствиям, камешек, сдвинувший лавину.
* — Что, Луи-Армель, прилетела твоя возлюбленная?
— Да, наконец-то (фр.)
** — Пока, Адель. Научись говорить помедленнее (фр.)
Глава III
Следующие три дня для меня навсегда остались в памяти днями бесконечного, сумасбродного, опьяняющего счастья, и чем ближе становился день отлёта, тем упорнее я отгоняла мысли о расставании. Данька был прав, он всегда был прав. Если кому-то и было под силу распутать спираль Бруно, то только Дежанси. Как, почему, что это был за ключик, один-единственный, что подошёл к сейфовому замку с тройной защитой, я не знала. Чем меня так привлёк этот мужчина с разноцветными глазами и тихим голосом, в чём был его секрет? Данияр пожал бы плечами, сворачивая очередную самокрутку с виргинским табаком, и сказал бы что-то вроде: "Разве ты могла выбрать обычного человека? Юль, не смеши. Уж тебя-то я знаю. И чем кончаются твои шашни с себе подобными, знаю тоже. Тебя всегда тянет на край пропасти, ну вот он, твой край. Каратель из Плезанса, охотник на демонов. Разве кому-то другому под силу пробить твою защиту? Не забывай, ты влюбилась в него, когда я его ещё не выжег. Ну, а дальше уже... расколоть он тебя расколол, теперь имеет сомнительное достижение в виде любви на расстоянии. Мучительной любви, между прочим. Я же говорил тебе, он из породы упоротых однолюбов. На твоё счастье... хм..." — и затянулся бы, выпуская дым из ноздрей.
Пятничным утром я сидела, завернувшись в плед, на подоконнике и пила кофе, разглядывая с высоты третьего этажа окрестности улицы Фессар. Маленький зелёный уголок Парижа, невысокие серые дома, на окнах бегонии и дикий виноград, оплетающий карнизы, стайка голубей, вспорхнувшая с крыши; если совсем перегнуться, можно увидеть козырёк "Chacun fait...". Послезавтра вечером мой самолёт... Думать об этом не хотелось. Хотелось сидеть, обхватив руками колени и уткнув в них голову, смотреть то на каштаны за окном, то на своего любимого человека. Луи-Армель просматривал корпоративную почту, сидя в одних брюках и с сигаретой в зубах. Судя по его расслабленному виду, ничего срочного письма не содержали. Взгляд мой периодически останавливался на массивном серебряном перстне в виде змеи с чуть вытянутой головой. Перстень висел на цепочке около окна. Странная вещь и явно старинная, тяжёлая, каждая чешуйка змеиного тела тщательно вырезана неизвестным мастером... перстень оставлял ощущение тревоги. Фамильная реликвия, как сказал Дежанси, но я никогда не видела, чтобы он надевал его. Рубиновые глаза змеи, казалось, смотрят на меня холодным взглядом рептилии, смотрят и ждут чего-то. Мне стало неуютно и я перевела взгляд на вид из окна.
Резкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть и расплескать кофе. Стук был сильным, повелительным, будто в дверь стучали палкой или тростью. Дежанси нахмурился.
— Я никого не жду. Qui est la?*
Повинуясь странному чувству, я нашарила карманный переводчик и осторожно нажала на кнопку. Затем так же незаметно накрыла его пледом. Стук не предвещал ничего хорошего, так не то что друзья — судебные приставы не стучат.
Луи-Армель открыл дверь, и на пороге появился высокий, статный, очень древний старик. Его неприятное, надменное лицо с орлиным носом и глубокими морщинами было исполнено холодного бешенства. В руке он держал массивную трость с резным набалдашником. Старомодный костюм-тройка, господи, часы на цепочке. Он был очень стар, не удивлюсь, если ему лет сто. Но эту дряхлую старческую фигуру окружала аура такой силы, что я почти физически могла её увидеть. И глаза... почти выцветшие от возраста... и всё же не заметить было невозможно... глаза его были разноцветными. Один серый, другой бледно-зелёный. Я, внутренне дрожа, осторожно покосилась на переводчик.
— Прадедушка?.. — Дежанси был неподдельно ошарашен, но я увидела, как он непроизвольно сжал кулаки. Что, чёрт возьми, происходит? — Что ты здесь делаешь?
— Приехал вот, тебя навестить. — Старик говорил скрипучим неприятным голосом, едва сдерживая рвущуюся наружу ярость. Глаза его смотрели остро и недобро. — Люсьен сказал мне твой адрес.
— Ты мог бы предупредить.
— Предупредить? — Дежанси-старший каркающе рассмеялся. — Чтобы ты принял меры? Старый Гийом не такой дурак. Не такой дурак, как ты.
— Что тебе здесь надо? — Луи-Армель был очень напряжён, шея закаменела, вены на руках вздулись. Я втайне благословляла приобретённую за годы работы привычку видеть несколько вещей одновременно и сейчас одним глазом следила за своим гаджетом, другим за членами семейства Дежанси. И мне было очень, очень страшно.
— Паршивая овца, — сплюнул Гийом Дежанси, — ты думал, уедешь, и все про тебя забудут? Забудут, что ты предал дело своей семьи? Сунуть голову в песок и удрать в Париж — вот и всё, на что ты способен. Род Дежанси не прощает отступников.
— Я не горел желанием заниматься охотой на ведьм. Я хочу быть человеком, а не тварью, которой пугают детей.
— Молчать! Щенок! Люсьен был прав, говоря, что тебе незаслуженно достались разноцветные глаза и перстень. Ты пытаешься отречься от своей сути, в тебе нет мужества признать, что твоё предназначение может не совпадать с твоими жалкими желаниями. — Тут дед словно впервые заметил меня. Лицо его превратилось в злую, скорченную маску. Меня пробил холодный пот.
— И как будто тебе мало этого, ты ещё осмеливаешься выбирать себе женщину по своему усмотрению?! Или ты забыл, что наша кровь не может смешиваться с кем попало? Сильнее опозорить нашу семью ты просто не мог... — Больше Гийом Дежанси на меня не смотрел. — Если эта женщина беременна от тебя, она сделает аборт. Я не позволю, чтобы ты разбрасывался последним, что у тебя ещё осталось общего с нашим родом. Люсьен был прав... тебя следовало убить гораздо раньше, прежде, чем ты сбежал.
— У тебя было время, — Дежанси сейчас был похож на натянутую тетиву. — У тебя было пятнадцать лет. Откуда вдруг такое желание именно сегодня?
Старик подошёл и с силой, неожиданной для столь почтенного возраста, ударил Луи-Армеля по лицу. Тот зашипел и выплюнул зуб. Рука его уже начала подниматься для замаха, как вдруг он резко отшатнулся, как от удара током. Я съёжилась на подоконнике, с ужасом понимая, что старик приехал к правнуку не читать мораль и не брызгать слюной. Он приехал убивать.
Гийом Дежанси вытянул вперёд правую руку. На среднем пальце блестел перстень, такой же, что висел на цепочке около окна. Рубиновые змеиные глаза, не мигая, таращились на Луи-Армеля. Я, чуть дыша, подняла на него глаза. Он был бледен, смертельно бледен, его взгляд неотрывно следил на перстнем на пальце старика. Какую угрозу представляло для него это кольцо, я не понимала, но от простой побрякушки, пусть даже в виде змеи, люди не становятся похожими на гипсовые статуи. Почему он медлит? В принципе, он может одним ударом сбить своего сумасшедшего прадеда с ног.
Гийом Дежанси подошёл к Луи-Армелю почти вплотную, держа руку с перстнем около его шеи. В блёклых глазах блестело странное, извращённое удовольствие мучителя. Холодный змеиный взгляд, казалось, парализовал волю, по крайней мере, так смотрелось со стороны.
— Чувствуешь? Чувствуешь страх? Только это у тебя и осталось, щенок. Я не думал, что мне придётся пустить кольцо в ход, но раз уж ты, ты, охотник, опустился до того, чтобы...
— Я больше не охотник. — Луи-Армель говорил тихо, но переводчик всё-таки смог выдать на экран текст. — Я потерпел поражение. Я был на поединке и проиграл. Я больше не охотник.
— Ты был в туманах? — Казалось, Дежанси-старший был искренне удивлён. Он вгляделся в лицо своего правнука, щурясь, как от яркого света. Но руку с кольцом не опустил. — Х-х-х... Да... Ты и впрямь там был. Жалкий трус. Ты не смог победить далеко не самого сильного противника. Выродок. Но это уже ничего не меняет. Нельзя перестать быть охотником по своему желанию.
— Это было не моё желание, — Дежанси миллиметр за миллиметром, осторожно, чтобы дед не заметил, продвигался к стене. Стене, на которой висел перстень.
— А чьё же? — Старый Гийом скривился в подобие усмешки. Ещё секунда, и голова змеи найдёт свою цель.
— Моё. — Я вздрогнула, вперившись взглядом в фигуру на пороге. Из-за солнечного света был виден только тёмный точёный силуэт.
— Это было моё желание, — повторил Данияр.
* — Кто там? (фр.)
Глава IV
— Даня? — Я вскочила, едва успев подхватить падающий плед и чуть не споткнулась, запутавшись в кисточках.
— Дан? — Луи-Армель был ошарашен не меньше моего. — Что ты здесь делаешь? — Глаза у Дежанси стали размером с плошки.
Старый Гийом медленно повернулся и, увидев Данияра, издал поистине змеиное шипение. Столетний охотник чуял жертву не в пример лучше своего правнука.
— Демон? Здесь? И ты, — он, дрожа от бешенства, обернулся к Дежанси, — ты его знаешь? Ты и твоя подстилка? Ты водишь дружбу с демоном?..
— Повежливее, здесь дама, — Данияр зашёл в комнату и огляделся. Было видно, что он нёсся сюда со всех ног, даже рубашка прилипла к телу, но вот его лицо... Наверно, впервые я видела Данияра Невмятуллина в обличье, близком, так сказать, к первоисточнику.
Глаза, нестерпимо сверкающие багровым. Волосы полощутся как от ветра, чёрными волнами налетая друг на друга, хотя за окном полный штиль, ни одна веточка не колышется. Точёные скулы, окаменевшие от ярости, ноздри трепещут и раздуваются. Всё тело напряжено, будто готовится к прыжку, на шее отчётливо проступают жилы. Таким Данияра я не видела никогда.
Увидев меня и Луи-Армеля, он незаметно выдохнул.
— Это было моё желание, старик, — Данька подошёл к шипящему охотнику. Тот смотрел так, как смотрят на ядовитого, склизкого гада. Мерзкого, но опасного.
— Это было моё желание. Я был его противником. И я убил охотника.
— Он жив, — прошипел Гийом.
— Жив, но больше не охотник. Я его выжег. Дотла. Там, в тумане. И оставил жить. Вот такое у меня было извращённое желание. — Данька кружил вокруг старого Дежанси с грацией невиданного хищного зверя, уводя подальше к двери, подальше от замершего в ступоре Луи-Армеля. Меня сотрясала крупная дрожь, несмотря на жаркую погоду. Данияр... здесь... но как он тут очутился? Как он вообще оказался в Париже? Почему не преду... чёрт! Телефон! Что мой, что Луи. Два долбаных идиота! Я во все глаза смотрела за странной схваткой, периодически косясь на переводчик.
— Может, отстанешь уже от своего внука? С ним всё кончено, он больше не каратель, повторяю в сотый раз, я его выжег. Так что оставь его в покое, старая ты кочерга. В его смерти больше нет смысла. Ни в его, ни в её. — он бросил взгляд на меня.
— Не пытайся запудрить мне мозги, порождение ада.
— Ад находится в Дэйр-эз-Зоре, — светским тоном сообщил Данияр, и я заметила, что он слегка покачивается, как танцующая кобра. Как кобра перед броском.
— Он что, сириец? — непонимающе пробормотал себе под нос Дежанси-старший.
— Я татарин. Я из России. Это далеко, старик, ты там не был и уже вряд ли будешь. И оставим это. Убирайся прочь. Не заставляй меня ломать тебе кости.
"Что он делает? — потрясённо пробормотал Луи-Армель, — Он что, пытается вывести из себя моего прадеда? Старый Гийом слишком хитёр, чтобы попадаться на его уловки..."
"Ш-ш-ш... Данияр никогда не действует наобум. Молчи и смотри..."
— Ты сейчас не в том мире, дед. А здесь, на грешной земле, у тебя нет шансов. Я просто моложе и сильнее. Так что повторяю, убирайся с глаз моих.
— Нет, — прошептал Гийом, — я никуда не уйду. Пока не уничтожу тебя.
— Welcome, — Данька сделал приглашающий жест и картинно поклонился.
"Что он творит? — в отчаянии прошептал Луи-Армель. — Он что, всерьёз ждёт вызова?"
"Бога ради, не вмешивайся! — я вцепилась ему в руку, и от этого стало немного спокойней. Хотя дрожать я не перестала. — Если я хоть что-то понимаю..."
Глаза Гийома Дежанси медленно заволакивал уже знакомый мне туман, лёгкая дымка, почти незаметная в опускающихся сумерках. Старый охотник был действительно стар и опытен. Ему не требовалось ни тишины, ни покоя, чтобы войти в мир белых облаков и тумана и послать вызов, которому Данька не сможет воспротивиться.
Данияр всё так же стоял, слегка покачиваясь, и пристально наблюдал за стариком. Луи-Армель, не сводя с них напряжённого, немигающего взгляда, вдруг не выдержал:
— Ты же погибнешь! Он уже почти там! Он гораздо, слышишь, гораздо сильнее меня! Он тебя уничтожит...
— Хрен тебе, — отчётливо произнёс Данька, — тихо, не мешай...
И вдруг, когда глаза Дежанси-старшего уже стали почти молочно-белыми, он с силой надавил ему на шею, чуть пониже уха. Старик дёрнулся и обмяк.
— Спят усталые игрушки, — Данька прислушался к дыханию и кивнул сам себе, — книжки спят... Всё! — Он вскочил на ноги. — Всё, экзорцист. Пращур твой спит сном младенца в обоих мирах. Спит и видит разноцветных единорогов. Вольно ж тебе было говорить мне под руку, чуть не упустил момент. А теперь, — Данька подошёл поближе, и я увидела, как дрожат его пальцы, — теперь говори.
— Что?..
— Что мне с ним делать? Оставить всё как есть, чтобы он проснулся через несколько часов и продолжил свои покушения? Или выжечь из него охотника, как я выжег его из тебя? Решай, экзорцист. В конце концов, это твой дед.
Луи-Армель смотрел на спящего старика и будто не видел. Лоб его прочертила горькая, глубокая морщина. Наконец он поднял глаза на Даньку.
— Ты не убил его.
— Я не убийца, — Данияр осклабился в странной, пугающей усмешке, — мог бы уже понять. Так я повторяю свой вопрос. Что мне с ним делать? А чтобы тебе легче думалось, — он присел на корточки и стянул с узловатого пальца перстень, — полюбуйся ещё раз. Ты же знаешь, для чего эта бижутерия. У неё только одно назначение.
— Я знаю, — тихо произнёс Дежанси. — это кольцо карателя.
— Да что это такое? — не выдержала я, плотнее заворачиваясь в плед. Мужчины синхронно повернули головы.
— Расскажи ей, — Данияр двумя пальцами, как склянку с ядом, держал перстень. Рубиновые глаза сверкали, ловя солнечные лучи.
— Это фамильные перстни Дежанси, — Луи-Армель сел на стол и медленно заговорил, — такие есть у... членов нашей семьи. Не у всех. Только у охотников с разноцветными глазами. Мой вот. — Он указал на стену. — Эти... кольца... они не против демонов. Это кольца карателей. Это оружие... против отступников. Против тех, кто не захотел следовать делу рода. — Луи-Армель снял свой перстень с цепочки и нажал на голову змеи. Пасть раскрылась и из неё с лёгким щелчком выскочило жало. Острое, отточенное жало, влажно поблескивающее в последних солнечных лучах. — Здесь нет яда, — продолжил он и повернулся к Данияру. Тот раскрыл перстень Гийома. Змеиное жало было угольно-чёрным,
— Я не знаю точно состав, — Данька пристально рассматривал змеиную голову, — но жертва, насколько мне известно, несколько часов умирает в страшных мучениях, будучи парализованной. Но в сознании. — Он убрал жало, отбросил кольцо, и то со стуком покатилось по полу. — Жертву парализует ещё до прикосновения иглы к коже, — сообщил он в пустоту. — Вот. — Он взял перстень Луи-Армеля. — В глазах есть полости внутри. В этом кольце нет яда, поэтому не страшно. Можно показать. Сюда, — он вытащил один рубин, — тоже заливается это зелье. В сочетании с особым образом огранённой шпинелью получается некий эффект гипноза. Он тебя почти достал, я видел твой остановившийся взгляд. — Данька посмотрел на Дежанси. Тот сидел, опустив голову. На виске билась тонкая жилка. — А потом "чик", и гипноз проходит. Зато приходит боль. И паралич. Ладно, закончим эту лекцию об отравленных побрякушках. М-да, не ту семью назвали Борджиа. Ну так что? Ты решил?
— Делай, что должен, — прошептал Луи-Армель, — только не убивай. — Его лицо осунулось, под глазами залегли круги. Было видно, что он на последней степени нервного потрясения. Ещё бы. Не каждый день тебя приходит убивать собственный прадедушка. Да ещё таким сложным способом.
— Я не убийца, — повторил Данияр, становясь на колени возле неподвижного тела и делая глубокий вдох, — и вообще, я уже в этом поднаторел. А теперь свалите на кухню, оба. Не стоит на это смотреть.
Мы сидели на небольшой кухне и молчали, не в силах говорить ни о чём. Господи, что же это такое, билось у меня в висках, да что же это за жуткий клан, где карают смертью за то, что ты не хочешь продолжать семейное "дело"? Где отец может убить сына, дед — внука, а то и наоборот. Я покосилась на Луи-Армеля. Нет, он бы не убил старого Гийома. Он не каратель, и карателем никогда не был. Что бы не говорил этот безумный старик, Луи-Армель не предавал чести семьи. Он просто никогда не был охотником, таким, как Гийом Дежанси, страстно выслеживающим жертву и уничтожающим её в туманном мире между сном и явью. Он никогда не принимал в своё сердце жажду охоты. И он не убил бы Гийома, даже зная, что тот его не пощадит. Я осторожно коснулась рукой его плеча. Господи, что же на тебя свалилось, ну почему? Он вздрогнул и прижался к моей руке.
— Твой брат... — Я вдруг вспомнила слова Дежанси-старшего. — У него... у него нет кольца?
— Мой брат, монсиньор Люсьен Дежанси, носит распятие и аметистовый перстень. Он епископ Конгрегации доктрины веры в Ватикане.
— Он священник? — Я была поражена. Я помнила, что Мадлен что-то такое говорила, один из мужчин семьи всегда состоял на службе Святого престола, но...
— Раньше бы его назвали инквизитором.
— Но он же священник! Как он мог... как он мог дать твоему деду твой адрес? Неужели он не знал, зачем тот хочет тебя видеть?
— Конечно, знал. Но он Дежанси. Настоящий Дежанси, как сказал бы прадедушка.
Господи, да что же это за безумие?
Луи-Армель тяжело дышал и прислушивался к тому, что происходило в комнате. Оттуда не доносилось ни звука. Он встал, неловко качнувшись, открыл шкафчик и плеснул, не глядя, коньяка в два стакана. Один пододвинул ко мне.
— Что он там делает? — Губы Дежанси дрожали.
— Выжигает, — прошептала я, — форматирует диск С. Он сам так это называет. Не... не беспокойся. Он уже делал это... дважды.
— Он не в туманах, — покачал головой Луи-Армель, — нет, он здесь. Но как тогда?..
— Он уже делал это, — повторила я, глотнула коньяка и закашлялась от крепости, — он уже... Он делал это и здесь.
— Как такое может быть? Войны демонов и охотников всегда проходят в туманах.
— Это был не охотник, — зубы мои стучали о край стакана, — это был обычный человек. Которому Данияр стёр память.
— Стёр память? Обычному человеку, не охотнику? Но зачем?
— Я попросила. — Коньяк обжигал горло. — Он тогда впервые рискнул попробовать.
— Ты? — Дежанси смотрел на меня во все глаза. — Но зачем?
— Чтобы этот человек навсегда меня забыл. Забыл всё, что чувствовал ко мне когда-то. Чтобы вычеркнул меня из своей жизни раз и навсегда, будто меня и не было.
— И твой шеф исполнил твою просьбу... — Луи-Армель прикрыл глаза. — Надеюсь, со мной такого не случится.
— Нет. — Ладони взмокли, стакан скользил в руках, как живая рыба. — Не случится.
Он смотрел прямо перед собой, уставившись в одну точку. Весь мир Луи-Армеля Дежанси летел в тартарары, беспощадно и бесповоротно. Наконец он поднял на меня глаза, полные боли.
— Я люблю тебя, — тихо произнёс он, — что бы ни происходило, я люблю тебя. Я не мыслю своей жизни без тебя, ты для меня всё. Понимаешь, всё. Я не жил раньше. Я существовал, как заведённая механическая игрушка, без чувств, без эмоций. Но... Мне трудновато тягаться с твоим шефом. У меня нет такого магнетизма.
— При чём здесь мой шеф? — Господи, что он несёт?
— Ты ничего не видишь, да? — Дежанси залпом допил коньяк и несколько секунд молчал. — Ты думаешь, он примчался сюда спасать мою шкуру? Да на что я ему сдался? Если бы мой прадед меня убил, он бы и бровью не повёл. Но старик Гийом не оставляет следов. Тебя бы он тоже не пощадил. И твой шеф каким-то образом это узнал. Не меня он летел спасать. Вовсе не меня. То, что он... не прикасается к тебе, ещё ни о чём не говорит.
— Всё совсем не так, — в отчаянии прошептала я, — как ты не понимаешь. Всё совсем, совсем не так. Я ему совершенно не нужна и не интересна. Нет, не спорь! Мне виднее. Я его знаю гораздо лучше, чем ты. Он меня не любит и никогда не любил. Я, наверно, единственная женщина, к которой он абсолютно равнодушен. Ну пойми же ты наконец, мы с ним повязаны этой историей с потерей памяти, мы повязаны накрепко, но не так, как ты думаешь. Я единственный человек, не считая тебя, кто знает, что из себя представляет Данияр Невмятуллин. Этим знанием я тогда воспользовалась... в общем, я знаю, что он инкуб, а он знает, что по моей милости Игорь Клатов больше никогда не вспомнит не только о своей несостоявшейся любви. Он не вспомнит то, что знаем только мы трое.
Луи-Армель слушал очень внимательно. В глазах его медленно отражалось понимание, робкое, недоверчивое, трепетавшее, как первый тонкий росток, пробившийся сквозь землю. Я увидела, как он расслабил стиснутые челюсти.
— Он убьёт за меня, — тихо сказала я, — но он меня не любит. Вот так бывает. И я его тоже не люблю. Единственный, кто мне нужен, это ты. А Данияр может и дальше продолжать свои эротические эксперименты. Вариантов у него, как он сам любит повторять, как карты веером.
Дежанси внезапно обнял меня, покрепче прижав к себе, будто не веря ни своим глазам, ни ушам. Я спрятала голову у него на груди. Господи, по какой же тонкой, невообразимо тонкой нити мы все здесь ходим... И только что она чуть было не порвалась.
Данька вошёл в кухню и пристально оглядел нас каждого по очереди.
— Сцена ревности? — хмуро поинтересовался он. — Луи, тебе больше заняться нечем? Я всё понимаю, шок, нервы, всё такое, но, ты прости, сейчас тебя понесло.
— Откуда мне знать?
— А ты посмотри на меня и подумай хорошенько. Если бы она мне была нужна, ты бы ничего не смог поделать. Ни-че-го. Если я не ошибаюсь, ты сам говорил как-то, что я её единственный друг. Тогда ты был более-менее трезвый и без нервных срывов, так что соображал не в пример лучше. Не оскорбляй её недоверием.
Он повернулся ко мне.
— Ну ты хоть объяснила?
Я кивнула.
— Хорошо. — Данияр подошёл к стулу и рухнул на него, будто у него подломились ноги. — Плесни мне. До краёв.
— Что... там? — Дежанси осторожно показал на дверь комнаты.
— Там? Там всё. Теперь у тебя появился весьма старый, но крепкий прадедушка, сварливый и не очень-то жалующий своего никчёмного правнука. Кольцо я ему обратно надел. Пусть удивляется своему эксцентричному вкусу. Сто один год, подумать только. И никакого маразма. Кстати, — он посмотрел на Луи-Армеля, — у тебя есть, куда его положить? Часов пять он проспит, это точно.
— Да пусть лежит на моей кровати, — обалдело пробормотал Дежанси, — у тебя странные вопросы.
Данияр встал, скривившись, как от боли, и подошёл к балкону.
— Там у тебя банкетка.
— Да, я там сплю иногда, когда совсем жарко.
— Туда и сгрузим. На свежем воздухе он быстрее восстановится. И вообще, мне потребуется твоя кровать.
Вид у Даньки был измотанный до крайности, лоб покрывали крупные капли пота, глаза потускнели. Видимо, непросто ему далось "выжигание" Гийома Дежанси. Наверняка сейчас рухнет на постель и забудется чёрным сном без сновидений. Но Данька, глотнув коньяка, вперился в нас вишнёвыми глазищами:
— А теперь вы будете объяснять мне очень подробно, какого чёрта вы оба вырубили мобильники? Или открытый фейсбук уже влияет на потенцию? Я ещё вчера засёк неприятную активность, похожую на твою, экзорцист. Но это был не ты, слишком уж напористо и как-то... по-стариковски. Тем более, что ты теперь никакой активности развести не можешь. А историю вашей кровожадной браконьерской семейки я помню, хорошо помню. Оставалось сложить два и два. Твой старикан вовсю готовился к твоему убийству. Я тебе и Юльке раз пятьдесят, наверно, звонил, писал, задействовал все доступные средства связи. У тебя же включен комп, какого чёрта?
— Там только корпоративная почта, — тихо сказал Дежанси, медленно краснея.
— Идиоты! Два свихнувшихся идиота! Ты понимаешь, что было бы, если б я не успел? Господи, да я с такой скоростью никогда не путешествовал! Ты хоть понимаешь, что это было? Я грохнул тридцать пять штук на прямой рейс до Парижа, прилетел, естественно, в Орли, ваши таксисты форменные психи, да ещё твой консьерж попытался вякнуть. Ты понимаешь, морда разноглазая, что я уже мысленно с вами обоими простился? Что я был почти на сто процентов убеждён, что не успею, что просто физически не успею... господи, какие же вы идиоты... — Он сделал ещё один шумный глоток, словно в его стакане плескался не коньяк, а чай.
— Я перед тобой в неоплатном долгу, — прошептал Луи-Армель, — уже второй раз. Я не знаю, как...
— Билет на сегодняшний рейс, прямой, — буркнул Данька, — у меня завтра выезд на съёмку в восемь утра. И учти, я практически пустой, на такси евро, может, и хватит, но не на самолёт.
— Да какие проблемы, давай документы, — Дежанси притащил из комнаты ноутбук.
— Спит, — сообщил он мне с Данькой. — Правда, спит и сопит во сне. Давай паспорт. У меня на кредитке достаточно денег на рейс без пересадок.
Через десять минут он нашёл нужный самолёт.
— Вот, "Эйр Франс", вылет в два ноль пять ночи. Прилетает в "Шереметьево"...
— Сойдёт. Ладно, оформляй. Ещё пять часов у меня есть. Не высплюсь ни черта... Нет, это ж надо так голову потерять... Да, вот ещё. Мадлен в Париже?
— Мадлен? — Дежанси удивлённо воззрился на Данияра. — Да, в Париже. А что?
— Позвони и пригласи её сюда. Мне, знаешь ли, надо как-то восстановить силы. Твой дед из меня все жилы вытянул.
— "Восстановить силы"? Ты что, смеёшься? Тебя же ноги не держат.
— Слушай, экзорцист, — поморщился Данька, — это такие, как ты, в процессе теряют силы. Лично я восстанавливаюсь. Я так устроен. Ну что, будешь звонить?
Дежанси оторопело включил телефон и набрал номер.
— Понимаешь теперь, что твоему деду лучше поспать на банкетке? — Данька уже слегка порозовел от двух стаканов коньяка. — Не волнуйся, раньше времени он не проснётся. А вы... Ну деньтесь куда-нибудь на пару часов. Ключ я консьержу отдам. Юль, ну, может, ты всё-таки оденешься? Или так, в пледе, и явишь себя Парижу?
Бог ты мой, я до сих пор в этой клетчатой штуке.
— Не собираюсь я сейчас никуда деваться, — решительно заявил Луи-Армель, — найдёшь нас внизу, в бистро.
В дверь осторожно постучали.
— Вам пора, — усмехнулся Данька, — мне пофигу, но Мадлен может не захотеть свидетелей. И слушателей. Даже в соседнем помещении.
Глава V
Мы бесцельно сидели на террасе "Chacun fait..." уже два с половиной часа, медленно опустошая бутылку бордо, как из подъезда вышли Данька и Мадлен. Вид у моего спецкора был весьма довольный и, надо признать, отдохнувший. Глаза блестят, пальцы уже не дрожат, на губах блуждает порочная улыбка соблазнителя. Он бросил взгляд в нашу сторону, поцеловал Мадлен и распахнул перед ней дверь маленького "рено".
— Adieu, ma cherie*
После того, как пронзительно-красный автомобильчик скрылся за поворотом, он подошёл и сел на свободный стул.
— Ну вот, жизнь вновь заиграла яркими красками. Мадемуазель Соланж оставляет после себя незабываемые впечатления. Даже жаль улетать. Что касается твоего прародителя, то он, как ты верно заметил, спит и сопит. Ну что, я смотрю, вы тут медленно, но верно надираетесь по самое не хочу. Осторожнее, Юлька любого споит за милую душу.
Я хлопнула его по руке:
— Ну хватит уже!
Дежанси слабо улыбнулся. Вид воодушевлённого Данияра его несколько приободрил. Даже появился намёк на румянец.
— Я никогда тебя не пойму, Дан. Никогда.
— И не надо. Крепче спать будешь. — Данька заглянул в бутылку и жестом подозвал Адель.
Когда толстая официантка принесла новую бутылку и какие-то непонятные печенюшки, мой спецкор задумчиво посмотрел на Луи-Армеля.
— У тебя есть братья?
— Один. Люсьен. Он епископ в Ватикане.
— Господи, что за семейка, — пробормотал Данька вполголоса, а затем сообщил как ни в чём не бывало:
— Значит, он обязан блюсти целибат. Сейчас... апрель, май, июнь... если бы ты была беременна, — он обернулся ко мне, — то уже знала бы об этом. — Он испытующе посмотрел мне в глаза. Я отрицательно покачала головой.
— Что ж, превосходно. У меня были опасения насчёт самых первых ночей, что вы проводили вместе. Но теперь Дежанси не охотник. Был, да весь вышел. Если ты родишь от него ребёнка, это будет самый обыкновенный пищащий младенец, безо всяких лишних неприятных качеств. Что ж, давайте выпьем, — он разлил вино по бокалам, — за конец династии карателей. О, а вот и старейшина рода! Мощный у тебя старик, Луи. Я был уверен, продрыхнет ещё часа два. Порода, что и говорить.
Гийом Дежанси спускался по ступенькам с весьма возмущённым видом. Он воинственно помахивал тростью и оглядывался по сторонам. Заметив нашу троицу, он свирепо засопел.
— Как ты встречаешь старших, щенок! Я проснулся на какой-то хлипкой кушетке, да ещё и на балконе! Ты что себе позволяешь!
Данияр, как мог, скрывал душащий его смех. Я порадовалась, что не выключала переводчик. Дежанси вздрогнул, но, ощутив солидный пинок по ноге, взял себя в руки:
— Ты устал с дороги и решил прилечь. Ты сам захотел поспать на свежем воздухе.
— Я не клошар, чтобы спать на улице! Ты всегда был никчёмным и непочтительным разгильдяем! Ты пьёшь какое-то дешёвое пойло! Ты позоришь весь род Дежанси! Кто это с тобой? — Он свирепо вытаращился на нас с Данияром.
Данька тоже вперился в блеклые разноцветные глаза под кустистыми бровями и медленно опустил руку в жаровенку на столе. Я мысленно простилась с ним на всякий случай. Луи-Армель тоже подобрался и взволнованно следил за лицом прадеда.
— Ты дурак? — осведомился старый Гийом.
— Я иллюзионист. Меня зовут Данияр. Я специализируюсь на номерах с огнём. — Он перебирал тонкими пальцами пылающие угли. Дежанси-старший посмотрел на него, как на клинического идиота.
— Ты что, циркач? Хотя чего я спрашиваю. В таких тряпках только циркачи и могут разгуливать по улицам.
Данька примчался в Париж в чём был, а был он в шёлковой бордовой рубашке с шейным шнурком, увенчанным серебристой пряжкой, плюс неизменные запонки. М-да, и впрямь концертный костюм. Дедок зрит в корень.
Данияр улыбнулся с самым светским видом и указал на меня.
— А это Юлия, она работает со мной. Она моя ассистентка.
Никогда уже, чувствую, мне не отмыться от клейма "его ассистентки".
— У тебя в друзьях циркачи? — Прадед смотрел на Луи-Армеля со смесью брезгливости и любопытства. — Ты совсем рехнулся? Твой брат носит епископский перстень, а ты якшаешься с балаганщиками? Правильно я тебя вычеркнул из завещания. Ты ни на что не годен. Так и сидишь, небось, в своей газете?
— Я шеф аналитического бюро "Франс 2", — ответил Дежанси, — и это не газета.
— Если ты шеф, значит, твой шеф круглый дурак. Неудивительно, что по телевизору несут форменную чушь, если такие, как ты, становятся начальниками.
Я заметила, что Луи-Армель тоже изо всех сил старается сохранить невозмутимое выражение лица.
— Моё руководство считает, что я вполне справляюсь со своими обязанностями.
— Выпивая со своими дружками? Ты идиот, Луи-Армель, ты всегда был идиотом и им же помрёшь. Я даже не пойму, с чего я решил тебя навестить. Но я ещё успею на поезд.
— Ты не останешься? — Дежанси удивлённо посмотрел на старого Гийома.
— Где, здесь? В твоей дыре? Может, ты мне предложишь снова заночевать на балконе? Я приехал убедиться, что паршивая овца остаётся паршивой овцой, в какие бы начальники она не выбилась. Не провожай, я знаю, как добраться до вокзала.
И Гийом Дежанси, возмущённо стукнув тростью о пол, развернулся и необычайно быстро пошёл прочь.
— Аллилуйя, — Данька поднял стакан. — Я положительно горд собой. Твой дед, Луи, прекрасен в своём праведном гневе. Он, правда, никак не поймёт, с чего он тебя так невзлюбил, но ничего, память штука подлая, придумает себе какую-нибудь причину.
Он выпил вино одним глотком и встал.
— Мне тоже пора. Не хочу нестись сломя голову, боясь опоздать на рейс. А вы... Экзорцист, если тебе опять захочется включить Отелло, просто вспоминай меня. До тех пор, пока тебе не расхочется. Ну всё, — он обошёл стол, чтобы пожать Дежанси руку, — я пошёл. Юлёк, — щеки коснулись сухие губы, — когда будешь вылетать, напиши. Встречу тебя. И не вырубайте телефоны, добром вас прошу.
Он поднял руку в жесте гладиатора и зашагал к стоянке такси. Мы оба молча смотрели ему вслед.
* * *
— Я его не понимаю, — в сотый уже, наверно, раз повторил Дежанси. — даже если проведу с ним бок о бок тысячу лет, я его не пойму.
— Всё очень просто. — Я вздохнула и прикурила новую сигарету. — У него никого нет, кроме нас. Он люто, мучительно, катастрофически одинок. О нём мечтают сотни женщин, но он никогда не выберет себе спутницу. Он отрёкся от своего прошлого, и у него больше нет семьи. Ты своё одиночество выбрал добровольно, и так же добровольно отказался от него. У Данияра больше нет выбора. Он обречён на бесконечные метания, как щепка в водовороте. Всё, что у него есть — это мы. Два его друга. Точнее, сначала была только я. Потом появился ты. Мы единственные знаем о нём правду, мы приняли эту правду. И он ценит это. Поэтому я тебе ещё раз повторяю, он убьёт за меня. И за тебя тоже. Он не допустит, чтобы единственным близким ему людям грозила опасность. Он не может позволить себе эту роскошь.
Луи-Армель задумчиво кивнул.
— Наверно, ты права.
Большой толстый кот, неуловимо напоминающий Адель, с возмущённым мявом бродил между столиками, рассчитывая на благородство посетителей бистро. Надо будет посоветовать Даньке завести чёрного котёнка, подумала я. И приучить сидеть на плече.
* * *
Симпатичная стюардесса рейса Париж-Москва авиакомпании "Эйр Франс" уже который раз украдкой разглядывала странного пассажира в шестом ряду. Удивительно красивый брюнет с усталыми глазами равнодушно складывал самолётики из страниц рекламной брошюры. Самолётиков набралось уже девять штук. Стюардесса наблюдала, как он принялся за десятый. На одиннадцатом девушка не выдержала и подошла.
— Can I help you?
Брюнет поднял глаза странного оттенка переспелой вишни.
— Yes, — после секундной паузы отозвался он, — certainly, you can.**
* — Счастливо, радость моя (фр.)
** — Я могу вам чем-то помочь? —Да. Несомненно, можете (англ.)
Следующая часть: http://www.proza.ru/2016/02/18/1828