И всё же в эту ночь она опять не спала. После короткого сна-забытья, Машу опять скрутило беспокойство. Невидимые внутренние цепи рвались на части, стыковались, перекручивались, снова рвались, тянули мышцы. Диван укачал её хоть и сладко, но ненадолго. Проверить насколько, она не могла. Все часы в доме шли невпопад, и Маше приходилось опираться лишь на свои внутренние ощущения. Ведь окно в гостиной, как и окно спальни выходило на ночь, навсегда зависшую в заднем Машином дворике.
Стоит заметить, что лишь одно-единственное окно в доме колдуньи выходило на свет. Оно было расположено во входном холле, и в него можно было увидеть передний дворик, выложенный брусчаткой, забор из бутового камня и дверь, ведущую во внешний мир. Но ориентироваться по светлому окну тоже не было смысла. Там всегда был яркий электрический день.
Из двух окон, глядящих на день и на ночь, Маша всегда выбирала ночное. Всё же там, в ночи скрывалось неизвестное пространство, а дневное окно исторгало фальшивый свет, кричащий о том, что в этом мире нет тайн.
Вот и сейчас, укрощая свою бессонницу, она залезла с ногами на широкий подоконник спальни и пыталась проникнуть взглядом за плотную завесу мглы.
Когда-то колдунья не раз предпринимала попытки изведать бесконечное пространство своего заднего дворика. Но проникнуть дальше, чем на десяток шагов не могла.
Тьма со снегом не пугала Машу. Вечность обступала её со всех сторон примерно так же, как вода в бассейне. И, Маша могла бы пройти в этой тьме далеко, если бы у неё были хоть какие-то ориентиры.
Но её дом в темноте Вечности превращался в слабое светлое пятнышко, которое с каждым Машиным шагом угасало непропорционально быстро. Так же непропорционально быстро угасал и Машин интерес исследователя. Да и какой был смысл в том, чтобы уйти в темноту, потерять ориентир и обречь, тем самым, себя на вечное блуждание во тьме?
Конечно, и ёе «ежедневные» занятия – выходы в «тот свет» не несли в себе понятного чёткого смысла… Приходили гости, превращались в кости…
Но с другой стороны колдунья знала, что ваза, собирающая кристаллы не резиновая, и что когда-то настанет момент, когда она наполнится доверху и тогда…
- Тогда я создам новую вазу, усмехнулась Маша.
И эта усмешка дала ей ясности больше, чем все её мучительные ночные бдения. Маша ощутила прилив сил, чувство голода и, соответственно это было сигналом начала нового дня.
Новый день, новый выход и новый гость. В каждом деле надо добиваться вдохновения. Это аксиома Машиной жизни. Странной жизни, реальность которой, ей никто не может подтвердить.
Жизнь в колдовском доме имеет свои особенности, к которым не так-то легко приспособиться. Но Маша быстро привыкла к тому, что каждое зеркало отражает её по-разному.
Образы она примеряла на себя как платья. Брюнетка, блондинка, рыженькая…Каждое зеркало старалось услужить ей, отражая её в полный рост.
Но кроме массивных настенных зеркал у колдуньи было одно маленькое зеркальце на деревянной ручке, в которое она не могла себя разглядеть целиком. Там было видно только лицо, да и то не целиком, а по частям. То веснушки на круглых щеках, то синие глаза. Вот и всё.
Насчёт веснушек можно было поставить сотню вопросов. По одному для каждой веснушки. Провести допрос с пристрастием. Откуда? Ведь в этом мире нет ни солнца, ни звезд. Здесь есть только бесконечная ночь и дом, в котором скрыты лабиринты удивительных комнат.
«Сегодня утром» Маша принимала ванну вкусом индийского имбирного жаркого лета. Почему-то ей казалось, что в воздухе остались пылинки от старухиной кожи. Маше хотелось размокнуть, расплавиться, раствориться до молекул, чтобы выдавить навсегда из себя старухин образ.
Вся грязь внешнего мира не имела права на существование в Машином доме. В её царстве идеальности грязь и пыль видоизменялись и перерабатывались в совершенные формы. Вот и шкурка старухи была утилизирована домом, разобрана на элементарные кирпичики, которые, наверняка, ушли на подсветку передней части дома, того самого искусственно-фиалкового неба.
Маша знала, что, несмотря на идеальность и обратимость процессов в её обители, Дому всё же нужна была некоторая энергия от внешнего мира. Наверное, что-то все-таки утекало в безмолвную чёрную дыру на заднем дворе. И внешний мир давал дому необходимую подпитку, наподобие той, что дает аккумулятор двигателю машины.
Внешний мир колдунья называла центрифугой. Он вращался и тяжелил все предметы. Он перерабатывал материю, соединял её в единую массу, в разбухший планетарный шар, жадно собирающий в своё нутро все, что попадало в границу его сферы.
В отличие от внешнего мира, тяжесть в Машином доме имела магнетическую природу. Колдунья легко могла менять магнитный вектор и парить, или наоборот крепко прижиматься к выбранной поверхности.
Менять внутренний вектор – это так просто! Гораздо проще, чем ползать по гигантской планетарной юле. Внешний мир вращений был всего лишь предтечей к Машиному миру превращений.
Колдунья наслаждалась безвременьем течений мысли, лёжа на подушке горячей воды в своём имбирном бассейне.
Пряный фантазийный туман окутывал, разогревал и рассеивал холодные зачатки Машиных страхов.
Огненный сок тёк по всем коридорам её тела, наполняя их жгучей музыкой. С последним аккордом по её мысленному приказу благовония собрались в прозрачную завесу, которой колдунья укуталась как тканью, выходя из бассейна.
В гостиной на стене появился портрет старухи. Он был изящно подретуширован, и Маша успокоилась. Она еще немного повалялась на массивном диване, который размял её тело до состояния приятной тёплой возбужденности, и потом ещё немного помузицировала на электронном органе
Маша тянула с выходом в свет до последнего. Чудилось ей, что в череде событий должны произойти какие-то изменения. Само собой в её руках оказалось зеркальце на деревянной ручке. Из зеркальца на Машу смотрели озорные синие глаза. Круглые щеки и нос в веснушках…Маша пыталась разглядеть своё тело целиком, но оно не вмещалось в формат зеркальца. Колени, ступни, пупок на плоском животе, плечи – всё отдельно. На левом плече едва уловимая неровность, похожая на укус, словно клеймо. Зеркало дразнило Машу, ломая и размывая изображение, заставляя и Машино тело напрягаться, искривляться в попытках создать нечто целое из фрагментов ускользающих подробностей.
Борьба с зеркалом немного разозлила колдунью, и жажда действия потянула её к входной двери, вместе с волной исходящей из дома. Как обычно ни раньше, ни позже, такт в такт её желаниям, пришла эта волна, несущая колдунью к выходу. Ведь желания Маши чутко улавливались Домом.
Маша вышла во двор с имитацией фиалкового неба. Восемнадцать шагов, ни больше, ни меньше. Что ж, каждое отдельное пространство имеет свои законы.
Привычно вдохнув глубоко воздух, как перед нырком, она нажала кнопку выхода, толкнула уличную дверь, и из неё шагнула прямо в комнату.
***
На табуретке стоял молодой парень, держась за веревку, привязанную к потолочному крюку. На его шею была наброшена петля.
- Мне что, табуретку пнуть? – спросила Маша тихо.
Он вздрогнул, табуретка покачнулась, он чуть не упал, пытаясь, сорвать с себя верёвку. Маша легко опередила его. Откуда только силы взялись? Полоснула по верёвке молниеносным ножом, оказавшимся в руках. «Вжик!» Нож со свистом разрезал пространство.
Парень неуклюже спрыгнул с табуретки, шумным всхлипом захватывая живительный воздух. Он повалился прямо на пол, не в силах оправиться от пережитого шока.
- Ева….Ты… Ты ...
Маша огляделась. Перед её взглядом предстала комната в старой сталинке с высоким потолком и гипсовыми плинтусами на нём. Ещё было пыльное окно, в которое нагло ломилось восходящее солнце и разобранная кровать с несвежим бельем.
- Прости, я сейчас все уберу, - юноша встал с пола и начал лихорадочно суетиться.
- А раньше этого нельзя было сделать? – ворчливо спросила Маша.
- Я же не знал, что ты сама придешь ко мне.
Одеяло не слушалось его, собиралось неровными горбами по кровати.
Предметы в этой комнате явно не дружили с основами гармонии. Даже скорее враждовали. Особенно агрессивно выглядела стена с сальными обоями ядовито-зеленого цвета. Злобу источала и затёртая на краях кружка с почерневшим от заварки нутром, на столе, заваленном бумагами.
- Что ты пишешь? – Маша с легкой брезгливостью коснулась пальцами листа.
- Бред. Бред! Все это ерунда. Главное, что ты пришла, Ева!
- Я не Ева. Я Маша.
- Ну, пусть, Маша. Главное, что ты здесь, ты со мной. Теперь всё-всё у нас будет по-другому.
- Конечно, по-другому. Собирайся.
- Ты заберешь меня к себе?
- Других вариантов нет. Куда же от тебя денешься.
Худосочный юноша стал поспешно одеваться. На его бледном лице возникло подобие улыбки.
- Шею прикрой шарфом, а то след от веревки виден.
- Да. Да. Конечно.
Он оделся и они, спустившись по тёмной подъездной лестнице, с замызганными стенами, вышли на улицу, наполненную смогом. Улица предполагала всего лишь два направления движения – направо и налево. Маша, не колеблясь, выбрала налево.
Мимо них шли люди, создавая бесконечный серый конвейерный фон. Маша шла чуть впереди молодого человека, он шёл сзади. Взгляд Маши скользил по витринам равнодушно и отстраненно. Там за витринами роилась и кружилась жизнь хлопьями, фрагментами, обрывками, формами. Жизнь жужжала, скрежетала, булькала и более никаких приятных звуков не создавала.
- Долго мы будем идти? – спросил юноша.
- А ты не готов идти за мной вечно?
- Готов. Но только я смертельно устал.
- Смертельно устал? Это хорошо.
Маша толкнула первую попавшуюся дверь. И они тут же оказались во дворе её дома.
- Я думал, что ты бросила меня навсегда. А ты…
- Честно говоря, это не повод, чтобы лезть в петлю.
- А я до последнего надеялся, что ты придешь за мной. И ты пришла, Ева.
- Моё имя Маша.
- Хорошо, Маша.
Старинное замутнённое зеркало в прихожей отразило Маше заурядную женщину с завитыми тёмными волосам и густо накрашенными ресницами, с лицом, напоминающим незнакомку Крамского.
- Проходи, - сказала она молодому человеку, небрежно скидывая с ног лакированные чёрные туфли.
Он упал на колени, подхватил туфли, прижал их к груди как нечто сокровенное, замер благоговейно, прикрыв глаза.
Лицо колдуньи скривилось гримасой раздражения.
- Сотри глупую улыбку со своего лица, - сказала ему Маша.
- Не буду.
- Тебе надо помыться.
- Ты оставишь меня у себя на ночь?
- Чудак. У меня здесь всегда ночь. Непреодолимая.
- Такая светлая ночь!
- Это подсветка.
- Ну, пусть, будет подсветка.
Юноша смотрел на неё, практически не отрываясь. Даже когда его взгляд убегал в сторону, Маша чуяла, что он не скользит по деталям обстановки её дома. Юноша находился в полном тумане, в котором единственной четкой и манящей точкой для него была сама Маша.
В этом туманном сомнамбулическом состоянии он прошёл в гостиную, присел на диван. Колдунья села напротив него в услужливо подкатившееся кресло.
Юноша начал что-то длинно и бессвязно говорить. Из запутанных нитей его фраз, Маша узнала о нём совсем немного. Борис закончил школу с отличием, учился в институте на психолога и на программиста. На психолога заочно, на программиста очно. Он хотел соединить математику и психику и потому занимался тестами, психологическими программами, обучающими тренингами и, естественно, был глубоко болен идеей реализации своей гениальности.
Маша ещё как-то принимала программирование, но вот психологию за науку не считала.
- А для чего людям нужны все эти тесты? – спросила она его.
Борис торопливо и многословно, словно самому себе, попытался объяснить ей, то, что люди должны жить правильно, счастливо и уверенно. Жить так им мешают некие установки и блоки, стоящие в мозгах, и что, если эти блоки устранить, то желаемое будет достигнуто. И что он бы мечтал составить такие очистительные программы-тренинги для мозга.
- Бойтесь учителей, которые ищут себе учеников, - сказала Маша. – Хороша же правильная, уверенная и счастливая жизнь, которая толкает в петлю.
- Это любовь. Это стихия. Я не справился… Ты сказала, что я тебе надоел.
- Так это правда.
- Нет! Неправда! Ты же пришла, ты же спасла меня от мук.
- Да. Я пришла и спасла тебя от мук. Но это вовсе не значит, что ты мне не надоел.
- Можешь ругать меня, но я безумно счастлив.
- И тебе больше в жизни ничего не надо?
- Но ведь счастье – это самая важная цель. Жить рядом с любимой. Слышать её дыхание…
- Считай, что ты лично этой цели достиг. Отныне ты будешь жить со мной. Вечно.
- Ты не шутишь? Это правда?
- Это единственная и самая правдивая правда. Ты будешь жить со мной в этом прекрасном доме, который исполняет все твои желания. Я буду с тобой всегда рядом, это ли не счастье?
- Да. Это здорово. Это, наверное, счастье…Но всё же…
- Тебе мало меня?
- Всё же человеку надо оставить след в этой жизни
- Ты уже оставил, - покосилась Маша на тёмно-бурую полосу, отчётливо видную на его горле.
Бориса волновало присутствие Маши. Такое вот тотальное магнетическое притяжение в мире разнообразного магнетического притяжения.
- Я согласен. Мне ничего не надо. Для меня самое высшее счастье - быть с тобой рядом, любимая. Это – основа жизни, а остальное как-нибудь приложится.
- Сначала приведи себя в порядок. И тогда твои последние проблемы будут решены.
Маша проводила Бориса в гостевую ванну. Ванна сияла, пузырилась, искрилась абсолютно беззвучно, но плотоядно, как кипящий котел. Маша невольно задумалась, выбирая сорт пены. Остановилась на склянке с густо зеленым запахом полыни.
Борис стеснялся раздеваться при ярком свете, и Маша вышла из ванны.
Она зашла туда только для того, чтобы занести чистую мягкую простынь. Грязные вещи Бориса уже были услужливо утилизированы домом. Даже пятнышка не осталось на белом кафеле.
Борис лежал в ванне, прикрыв глаза. Вода, вобрав в себя его соки, изменила ярко зеленый цвет на густую, вязкую почти болотную муть.
- Вот и славно, - сказала Маша, - пора пить чай.
Он вышел из ванной комнаты, завернутый в простынь, виновато и глуповато улыбаясь. Тёмные волосы его были аккуратно уложены и пропитаны аргановым маслом. На бледном лице сияли карие глаза.
- Ты симпатяшка, - сказала Маша. – Но в тебе нет внутренней силы.
- Она будет. Она обязательно будет. Не она. Ты… Ты – моя внутренняя сила.
- Не люблю театр, - пресекла его пыл Маша.
Чай они пили в гостиной. Он полулежал на диване, который массировал ему руки и ноги. Невидимые щетки натирали его тело бальзамами и благовониями, и чай был необычайно вкусным.
- Это травы, - сказала Маша, - самые настоящие высокогорные травы. Тимьян и полынь.
- Дух захватывает.
- Твой дух город захватил. Ты, наверное, даже в горы не поднимался ни разу. И никогда не оставался наедине с природой.
- Нет. Хотя, может быть, но…Нет.
- Когда ученые попытались выяснить конкретные физические причины шизофрении, они их не нашли. Кроме одной…Город. В деревне заболеваемость в разы меньше, чем в городе.
- Просто в город едут жить более интеллектуальные люди.
- Знаешь, интеллектуал, есть такое выражение «горе от ума». Ваши умы строят безобразные конструкции. Все ваши города – сплошное безобразие.
- Я согласен. Но я работал над этой проблемой. Я создал много тестов по улучшению работы мозга.
- Улучшай, не улучшай, получается сарай. Никто не может построить дом, все строят сараи, коконы, норы, ячейки… Всё, что угодно, только не дома…
- Ты не права. На земле есть много красивых городов.
- В том числе и тот, который вдохновил тебя накинуть петлю на шею?
- В этом не город виноват…Это отчаяние. Наваждение…
- Это шизофрения в чистом виде. Эх вы, осчастливливатели человечества. Сами себя осчастливить не можете, а всё других пытаетесь изменить.
- Я никого уже не хочу изменять. Ты и есть моё счастье… И мне в жизни больше ничего не надо, только бы ты была рядом.
- Сахар сладкий, соль солёная, масло масленое…Я и только я…Я буду всюду рядом, везде…Ты этого хочешь? – механически спросила Маша, думая о чём-то другом.
- Да! Хочу засыпать с тобою рядом и просыпаться.
- Ты хорошо подумал? – Маша коснулась рукой жесткой бурой борозды на его шее.
Борис прикрыл глаза от наслаждения. Маша слегка провела ладонью по его губам, по прикрытым глазам. Борис потянулся к ней всем телом, но она резко встала с дивана.
- Пойдем! Нам надо немного охладиться. Здесь душно и жарко. Закутайся плотнее в простыню. Я хочу показать тебе свой задний дворик.
- Звучит заманчиво, - улыбнулся Борис.
- Это не то, о чём ты подумал. Это настоящий задний дворик. Там моя природа. И она должна принять тебя. Это обязательное условие.
Неприметная тёмная деревянная дверь в гостиной скрипнула, открывая выход в ночь ледяного безмолвия.
- Ты первый, - сказала Маша.
Он вышел босыми ногами прямо на кристаллы тлеющего сумраком снега. Его встретила темнота, густая, неподвижная, непреодолимая, страшная…
Много ли людей найдется в мире, которые смогут выдержать Взгляд вечности?
Борис повернулся к Маше, вышедшей из двери:
- Странное ощущение. Словно бы ты на берегу, а я на палубе. И меня уносит волна…Непреодолимая волна. Что со мной?
Маша смотрела на него бархатным взглядом незнакомки Крамского. Кто-то невидимый, но беспощадный, словно бы выкручивал ручку контраста. Задор и живость взгляда угасали, делая его безжизненным и неподвижным. В сумеречном свете от земли Борис разглядел то, что не видел раньше.
Чёрные волосы разметались по ее плечам жидкими клочьями, заострились скулы, посинели губы, чёрные тени обозначили кратеры глазниц. При всем при этом, он ощутил на себе гнет неумолимой всеобъемлющей силы, сжимающей все его клетки. В этом процессе не было боли, лишь угасание. Неумолимое угасание.
- Ты…Ты? Не может быть! Ты не смерть, ты же моя любовь…Ты не можешь быть смертью. Нет!
Маша молчала. Вся эта комедия не вызывала у неё никакого интереса. Она просто терпеливо ждала финала. Театральные пассы и гримасы ужаса Бориса не могли возбудить у неё никакого эмоционального отклика. Она просто ждала заключительных кадров и титров.
Сначала исчез звук, и осталось только невнятное размытое изображение Бориса. Потом изображение рассыпалось на пиксели. Пиксели собрались в гранулы, гранулы раскрошились на снежные частицы, вспыхнувшие фейерверком, в руки Маши упал нефритовый кристалл. Всё как всегда.
Колдунья вернулась в гостиную и небрежно бросила камень в вазу.
Костюм волоокой черноволосой женщины слетел с нее как рабочий комбинезон. На полу он вспыхнул невидимым жаром внутреннего тления.
Чтобы смыть с себя чужую муть, Маша приняла на ночь кедровую ванну. Хвоя настроила ее на лирический, умиротворенный лад. Маша воспарила над бассейном в эфирных парах кедрового масла. Она полностью погрузилась в поток неги, проникающий в каждую клеточку, распускающийся там мимолетными бутонами лесных свежих почек.
И тело, пропитанное кедровым маслом, уже просило сладких сказок сна.
После ванны Маша перелетела в гостиную, плеснула в чашу изумрудного хвойного настоя, поставила чашу в центре комнаты. Гостиная уже навела в себе самой порядок. Очередной костюм- шкурка истлел и был утилизирован без следа, и на стене в портретной раме появилось изображение той, что так похожа на незнакомку Крамского.
продолжение
http://www.proza.ru/2015/11/27/814