Сагит Фаизов
Набоковские король, дама, валет и Ленин
Читательница о романе Набокова «Король, дама, валет»: «Так писать может только он. И совершенно неважно, о чем. С первых строк красота слога просто окутывает своим волшебством, а потом постепенно проявляются герои с глубоко прорисованным внутренним миром и сущностью. Постепенно начинаешь не только искренне восторгаться и мысленно петь оды слогу, но и с интересом наблюдать за поступками, мыслями, чувствами, эмоциями героев. И какой же разнообразный спектр эмоций они вызывают…» [1].
Если с интересом понаблюдать за тем, как пишет Набоков, он немного другой, несколько по-другому пишет. Вот первое упоминание Драйера в тексте романа:
«Пить хочется, - протяжно сказал господин. - Жалко, что нет фруктов...» «Сам виноват», - ответила дама недовольным голосом, и, погодя, добавила: «Я все еще не могу забыть. Это было так глупо...» Драйер слегка закатил глаза и не возразил ничего. «Сам виноват, что пришлось прятаться...», - сказала она и машинально поправила юбку, машинально заметив, что пассажир, появившийся в углу, - молодой человек в очках,- смотрит на голый шелк ее ног. Потом пожала плечом».
«Господин» первой цитируемой строки - это Драйер, фамилия его ранее, чем в цитируемом фрагменте, не упоминается. Он сваливается на голову читателю ниоткуда.
Одно из первых впечатлений Франца в Берлине: «Арка в конце была сплошь заставлена лесами, а в другом конце был странный простор,-- и проходя вдоль канала, где в одном месте масло радугой стояло на воде и дурманно пахло медом от барж, с которых люди в розовых рубашках выгружали горы груш и яблок, он увидел с моста двух женщин в блестящих купальных шлемах, которые, сосредоточенно отфыркиваясь и равномерно разводя руками, плыли рядом по самой средине водной полосы». Женщины в конце сентября купаются в Шпрее-канале [2], что немыслимо: у Шпрее и параллельного ей канала настолько быстрое течение, что городские власти Берлина либо запрещали купание в Шпрее, либо не рекомендовали, в описываемом эпизоде канал загрязнен техническим маслом, температура воздуха в Берлине 25 сентября в 1925 г. (время действия в начале романа – осень 1925 г., об этом ниже) днем была равна 14,6 градуса, ночью – 8,9 градуса, 26 сентября днем была равна 14,6 градуса, ночью – 3,6 градуса, 29 сентября днем – 14,9 градуса, ночью – 4,1 [3].
Один из мысленных монологов Драйера: «И он подумал, что уж после такой улыбки все будет хорошо: Марта, как некогда, будет захлебываясь рассказывать о кинематографе, о новом удивительном платье, - и в воскресенье, вместо тенниса (какой там теннис в дождь!), он с нею поедет кататься верхом в шуршащем, солнечном, оранжевом парке». Теннис будет отменен из-за дождя, затем должен быть отменен и дождь?
Бывает, что великие писатели ошибаются. Наташа Ростова за четыре года выросла на три, а ее старшая сестра Вера за четыре года выросла на семь лет, Николенька Болконский дожидался своего рождения около полутора лет [4]. Но плохо стыкуемые друг с другом или несовместимые акции набоковского вымысла уже в силу их самого непосредственного сопряжения не могут быть отнесены к ошибкам. Точнее, они не могут быть отнесены к ошибкам конечного автора. Ошибается первичный автор, скрытый или полускрытый внутренний повествователь – полусумасшедший старик, у которого Франц снимает комнату за 55 марок в месяц и которого однажды, ближе к концу романа, конечный автор высветил в его настоящей роли: «В одиннадцать старичок-хозяин беззвучно прошел по коридору. Он прислушался, посмотрел на дверь Франца и потом пошел назад к себе. Он отлично знал, что никакого Франца за дверью нет, что Франца он создал легким взмахом воображения, - но все же нужно было шутку довести до конца,- проверить, спит ли его случайный вымысел, не жжет ли он по ночам электричество. Этот долговязый вымысел в черепаховых очках уже порядком ему надоел, пора его уничтожить, сменить новым. Одним мановением мысли он это и устроил. Да будет это последнею ночью вымышленного жильца. Он положил для этого, что завтра первое число, - и ему самому показалось, что все вполне естественно: жилец будто бы сам захотел съехать, уже все заплатил, все честь честью. Так, изобретя нужный конец, Менетекелфарес присочинил к нему все то, что должно было, в прошлом, к этому концу привести. Ибо он отлично знал, что весь мир -- собственный его фокус, и что все эти люди - Франц, подруга Франца, шумный господин с собакой и даже его же, фаресова, жена, тихая старушка в наколке (а для посвященных - мужчина, пожилой его сожитель, учитель математики, умерший семь лет тому), - все только игра его воображения, сила внушения, ловкость рук. Да и сам он в любую минуту может превратиться - в сороконожку, в турчанку, в кушетку... Такой уж был он превосходный фокусник, - Менетекелфарес...»
Полусумасшедший этот старик полусумасшедший только в видимом тексте, в скрытом он носитель редкого заболевания, именуемого ныне диссоциативным расстройством идентичности, много раньше – заболеванием множественной личности. Ближайшая подруга хозяина комнаты в общежительстве персонажей Набокова – Вивиан Дамор-Блок, перевоплощавшаяся в Лолиту, Гумберта, Куильти и многих других, простодушных жителей Америки; дальний, во времени, предшественник – пушкинский старичок по имени Черномор [5].
Ошибка набоковского старичка с изолированным от контекста вводом в текст Драйера функционально просто ошибка как таковая, он же не Лев Толстой и не Кафка, маракает себе на манер Поприщина. Запуск в Шпрею двух пловчих в конце сентября не только поприщенская издержка в ассоциативном разгуляе больного сознания, здесь за спиной Фареса виден конечный автор, который, по традиции, свойственной русской литературе, иронизирует над немецкими Ундинами-Лорелеями [6]. В третьем случае противопоставление катания верхом в парке теннису (в ситуации, когда об интересе Драйера или Марты к верховой езде вообще ничего не известно) выдает пристрастие старичка к чтению женских романов и обозначает иронию конечного автора по адресу женских и «красивых» романов вообще.
Диссоциативное и ассоциативное.
Неожиданно возникший в купе «Драйер» не один, он вмещает в себя всех троих пассажиров, короля, даму и валета: «dreier» означает «из троих» (эти трое попеременно заходят в сознание старичка, которое, вместе с тем, продуцирует всех персонажей романа, включая старуху, состоящую из палки и парика, но обладающую, в отличие от всех других персонажей, очевидной телесностью, то есть именно палка и парик, усаженные в кресло «живее всех живых»; конечная проекция старичка и его старухи – живой и мумифицированный Ленин. В эпизоде прощания с Францем, голый, с веером в руке Фарес, объявивший Францу, что тот более не существует, появляется голым только потому, что сам уже совершенно готов перейти в состояние мумии. Несомненно, однако, наличие внешнего сходства между желтым энергичным, среднего роста Драйером и рыжеватым энергичным, низкорослым Лениным, каким он был до своей роковой болезни. В конце романа в Драйере обнаружится сходство с предпринимателем Саввой Морозовым, и ему же, Драйеру, конечный автор поручит включиться в межфракционную большевистскую потасовку 1920-х годов в качестве безымянного ученика Ленина (см. о всех трех личностных проекциях ниже). За лексемой «dreier» просматриваются, в качестве второй проекции «Три источника и три составных части марксизма», труд В. И. Ленина, и, в качестве третьей проекции, триада Гегеля вместе с тремя законами его же диалектики. Различные другие проявления лексемы «dreier» и числа 3: фамилия «Драйер», имена «Франц» и «Эрика» наделены, порознь, конечным числовым значением, равным 3 [7], название гостиницы «Видэо», в которой остановился Франц, и несуществующая автомобильная марка «Икар»* наделены тем же конечным числовым значением; на Рождество к Драйерам пришел в гости «розовый инженер в трех лицах, то есть с сестрой и с сыном, до жути похожими на него».
Будучи фантомным продуктом сознания старичка, сами Драйер, Марта и Франц, в отличие от своих проекций, не существуют. Указания на это обстоятельство в тексте:
- «И Франц, до сих пор таившийся за газетой в каком-то блаженном и беспокойном небытии, живший как бы вне себя, в случайных движениях и случайных словах его спутников, медленно стал расти, сгущаться, утверждаться, вылез из-за своей газеты и во все глаза, почти дерзко, посмотрел на даму»;
- «Марта, оставшись одна, откинулась в угол, посмотрела, зевнув, на мертвеца в очках, равнодушно подумала, что он сейчас съедет на пол» («мертвец в очках» - Франц);
- «Драйер, мимоходом, глянув на него, увидел лицо взрослого человека с носиком грудного младенца. "Занятно,- подумал Драйер,- очень занятно"» (Драйер, ранее – Франц, видят фантома, не доделанного, в сознании старичка, голема);
- «И с этих пор время пошло быстро. Час спустя ожила и чета Драйер» (в вагоне, при подъезде к Берлину);
- «Смутный золотистый свет и номер в гостинице, название которой "Видэо" - написал тебе на листке знакомый лавочник, побывавший в столице. И все-таки, - кто ее знает, явь ли это. Окончательная явь, или только новый обманчивый слой?»
- «Эх, какую я мозоль себе натер, - крякнул он, поставив босую ногу на край стула и разглядывая желтую шишку на пятом пальце. - А ведь это мой номер. Ноги, что ли, у меня выросли... (репрезентация повторяющихся входов и выходов носителя заболевания диссоциативного расстройства идентичности в одну и ту же фантомную персону, при новом вхождении отдельные параметры личности могут измениться; аналогично у Марты с развитием сюжета появились черные волоски над верхней губой, появилось сходство с белой жабой, в эпизоде с танцующей после поездки на лодке Мартой сознание старичка создало двух Март, и одна наблюдает за другой);
- «Под глазом у него был белесый развод, в ноздри набилась черная пыль. Франц попробовал вспомнить, где он уже видел такое лицо. Да, конечно, давным-давно, в поезде. В поезде, кроме того, была дама в черной шапочке с бриллиантовой ласточкой. Холодная, душистая, прелестная дама. Он попытался воскресить в памяти ее черты, но это ему не удалось» (здесь вновь артикулирован феномен круговорота персон: при новом воплощении старичка в персону «икс» или «игрек» последний испытывает затруднения с идентификацией соседствующих с ним фантомных персон, господин с носиком младенца уподобляется манекену, он же в восприятии очередного Франца замещает Драйера.
Три источника.
Три основные персоны, созданные воображением старичка Ленина, проецируются на «три источника» марксизма (и ленинизма): область проекции Драйера – английская политическая экономия (Ленин в своей статье припоминает Адама Смита и Давида Рикардо), формант «икар» фамилии Рикардо предопределил возникновение несуществующей марки «могучего» автомобиля «Икар»; в согласии с постулатами статьи Ленина машина английской буржуазной политэкономии должна была потерпеть сокрушительную аварию и потерпела, но в результате погибла не буржуазная политэкономия, а оставшийся безымянным пролетариат (шофер Драйера). Область проекции Марты – немецкая классическая философия (имя «Марта» дружественно названию месяца «март», третьего месяца года, и соответственно, логической триаде, трем законам диалектики, постулирование которых связывается преимущественно с именем Гегеля). Марта не сильна в философии, но она замечательным образом отделяет в своем представлении о муже абстракцию «муж» от предмета этой абстракции. Эволюция ее представлений о способе убийства мужа от яда к пистолету, а от пистолета к утоплению – набоковская ироническая иллюстрация гегелевской триады (у Марты есть и личностная проекция, см. об этом ниже). Область проекции Франца – французский утопический социализм (в согласии с его именем, мечтательностью и влюбленностью в Марту). Решение любовников, что лучшим средством убийства английской политэкономии является утопление и что утопить политэкономию должен Франц, целиком произрастает из французского утопического социализма (и издевки Набокова над схематизмом знаменитой ленинской статьи).
За Францем на курорте наблюдают мужчина и женщина, разговаривающие между собой на совершенно незнакомом языке и, как представляется Францу, знающие о нем всё. Вычитывание фамилий постояльцев гостиницы, чем занимался Драйер перед последней прогулкой, подсказывает, что фамилия мужчины Пороховщиков и что он и его спутница русские. Эпизод с этой парой – лишнее подтверждение присутствия в романе большой русской темы – русского утопического социализма, перешедшего в 1917 г. в свою последнюю фазу.
Китайский календарь.
Набоков не предлагает читателю годичной датировки событий романа – в открытом тексте. В скрытом он отмечает время со всеми его атрибутами, при помощи китайского циклического календаря. Начало романа приходится на сентябрь 1925 г., завершается сюжет в июле следующего года (на июль 1927 г. приходится начало работы над романом). Ключевая годичная датировка проведена в том эпизоде, когда Марта, находящаяся в комнате Франца, придерживая дверь изнутри, теряет туфлю с одной ноги, но теряет не сразу: вначале из туфли выскакивает ее пятка. Туфли ее красного цвета. Сопряжение мотивов пятки и цвета туфель подсказывает, что за потерей туфли скрыта красная пара пяти небесных стволов китайского циклического календаря, или 1926 и 1927-й годы; потеря лишь одной туфли означает, что эпизод произошел в 1926 г. (эту туфлю, без задника, Франц видел во сне в поезде, в 1925 г.). Дополнительное указание на 1926-й год скрыто в том обстоятельстве, что этот год является третьим в очередном 60-летнем цикле календаря, а с наружной стороны двери находились трое мужчин. Предшествующий 1925-й год, зеленого быка, маркирован зеленой шляпой Франца, зеленой крышей его родного дома, зеленым отблеском на никелевом глазке сумки Марты в вагоне, реактивирован «какими-то зелеными мошками, вьющимися вокруг лампы» после смерти Марты. Два цвета, зеленый и красный, объединены в один желтым цветом Драйера (желтые волосы, усы, пальто, халат): желтый цвет генерируется смешением зеленого и красного цветов (излучений). Питающий большую склонность к тому, чтобы разыгрывать читателей, Набоков вводит в текст ложный намек на годичную дату, когда предполагая купить газету на станции, Драйвер размышляет: «И надо узнать, перелетел ли этот молодчик через океан?» (ни в 1925, ни в 1926 годах перелетов или попыток перелететь через океан не было, перелет через Атлантику экипажем, состоящим из одного человека, состоялся в мае 1927 г., то есть не в сентябре, если подозревать, что Драйер и его супруга возвращаются из Австрии в 1927 г.).
Детали.
Ласточка.
«Дама – в черном костюме, в черной шапочке с маленькой бриллиантовой ласточкой», - о Марте, впервые увиденной Францем. Реминисценция басни И. А. Крылова, по сюжету Эзопа, «Мот и ласточка», в которой рассказывается о легкомысленном юноше, продавшем свою шубу, когда он увидел первую прилетевшую ласточку, а тут снова выпал снег -
«И Ласточку свою, предтечу теплых дней,
Он видит на снегу замерзшую. Тут к ней,
Дрожа, насилу мог он вымолвить сквозь зубы:
«Проклятая! сгубила ты себя;
А, понадеясь на тебя,
И я теперь не вовремя без шубы!»
Эрика.
«Ее всегда будет заслонять Эрика номер второй, нарядная, в незнакомой шляпе и пятнистом пальто, с мальчиком», - о встрече Драйера с бывшей любовницей. «Эрика номер второй» - немецкая портативная пишущая машинка «Эрика», ее различные модели различались номерами. Эрика-2, так же, как и первая Эрика, была снабжена трехрядной клавиатурой. Контаминация человека и вещи – одна из многих, репрезентованных в романе. Вторая проекция Эрики номер второй – номер как атрибут всех фантомов, созданных воображением старичка, как следствия их дискретного круговорота [8].
Портсигар-раковина.
«Во-вторых, у него был тяжелый, золотой портсигар в виде двустворчатой раковины», - об американце. Слово «раковина» подразумевает ее латинское обозначение «testa» и вместе с этим словом – «testament» («завещание»), конечная проекция «раковины»– политическое завещание В. И. Ленина «Письмо к съезду», по-существу, отклоненное большевистской партией в 1924 и 1927 гг. в вопросе о кандидатуре Сталина на пост руководителя партии. Две папиросы, обнаруженные Драйером в портсигаре, - сталинские папиросы «Герцеговина Флор» (название папирос и логотип фабрики «Ява» на коробке отпечатывались «золотым» цветом), сам американец, очень плохо говоривший по-английски и по-немецки, беспрестанно подтягивавший кожаный поясок штанов, это Сталин, нуждавшийся, как известно, в превращении людей в механических исполнителей его воли (см. предмет сделки между Драйером и «американцем» в романе). Попытка Драйера украсть портсигар, а затем вернуть его имеет своей проекцией длительную борьбу различных течений внутри ВКП(б) по поводу завещания В. И. Ленина (борьба, закончившаяся победой Сталина, сопровождалась переходом фракций и лидеров с одной платформы на другую, публичными покаяниями и пр.) Здесь же, вероятно, присутствует реминисценция рекламного слогана Владимира Маяковского «Любым папиросам даст фор „Герцеговина Флор“»: благодаря адресованному Францу предложению Драйера отвезти портсигар американцу («предложение» - «der Vorschlag» {«дер Форшлаг»}) [9].
Фотограф.
«По пляжу <…> куда-то спеша, чтобы этой поспешностью доказать ходкость товара, шел со своим аппаратом нищий фотограф и орал, надрываясь: «Вот грядет художник, вот грядет художник Божией милостью!»» Наиболее вероятная проекция приморского фотографа – Сергей Эйзенштейн, чья кинокартина «Броненосец Потемкин» в 1925-1926 гг. с триумфом прошла по экранам мира.
Синий пиджак.
«Пиджак лежал на дне лодки, синий, распластанный, но уже спина подозрительно горбилась, набухали рукава, он пытался встать на четвереньки», - сцена убийства синего пиджака из сна Марты. В первой проекции – строки из стихотворения Владимира Маяковского «Левый марш»:
«Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!
Пусть,
оскалясь короной,
вздымает британский лев вой» -
Драйер, который перевоплотился в пиджак, аллегория английской политической экономии, англичанин). Там же, в «Левом марше»: «Крепи у мира на горле пролетариата пальцы!» (в романе: «…Удавить, - пробормотала она. – Если б можно было просто удавить… Голыми руками» [10]).
Во второй проекции: сеть полупрофессиональных агитационных театров СССР «Синяя блуза», в 1927 г. театр «Синяя блуза» с успехом гастролировал в Германии [11]. Платье спутницы Пороховщикова напоминает сценический наряд типичной синеблузницы, носившей синюю блузу и синюю же юбку.
Фотография.
Единственный фотопортрет персонажей романа – фотография с изображением Драйера, присланная им из Давоса в Берлин. На этой фотографии должен был быть старичок Ленин (в силу фантомной природы персонажей, то есть того, что они являлись перевоплощениями Ленина-Фареса; поэтому в романе «Лолита» Гумберт и Лолита, совершая большое путешествие ни разу не фотографируются). Возможно, и в самом деле Марта и Франц разглядывали изображение подлинного В. И. Ленина, который в период эмиграции проживал, в частности, и в Швейцарии: вопреки предположению Марты, Драйер после приезда не поинтересовался, вклеена его фотография в альбом или нет.
100 000.
«Ты говоришь - сто тысяч? Это наверное?» (фразы Марты об ожидаемой выручке от продажи патента на технологию производства шагающих манекенов). В проекции эпизода, когда вначале Драйер, а затем Марта должны были получить сто тысяч, - известный эпизод из биографии актрисы Марии Андреевой, когда после загадочной смерти предпринимателя и мецената Саввы Морозова его любовница Андреева получила по страховке сто тысяч рублей и значительную часть этих денег передала большевистской партии.
Вышедший из моды шиньон на голове Марты копирует шиньон, который носила Андреева в лучшие свои годы [12].
*Написание антропонимов и названий сверено с текстом первого издания романа, здесь фамилии и имена приводятся без твердого знака, который числового значения не имеет.
Сноски и примечания.
1. http://www.livelib.ru/book/1000006552/reviews (nezabudochka 6 февраля 2013 г., 09:59); дополню мнение читательницы отзывом литературоведа о той же книге: ««Король, дама, валет» — это роман, написанный в отчаянно не любимом Набоковым городе, и несмотря на то, что в центре повествования тривиальный любовный треугольник, в первую очередь речь в нем идет именно о Берлине. Все, что здесь происходит — это детали одной большой картины, того пространства, которое воспитывает таких людей: пустых, неинтересных, подчеркнуто земных, телесных. Здесь нет ярких чувств, поворотов сюжета, здесь нет героев и антигероев, здесь даже дороги никуда не поворачивают, а заканчиваются тупиками. Зато вы найдете в избытке бесконечные перечисления предметов гардероба различной степени застиранности, рваности, ветхости, описанные маньяком-фетишистом. В городе стоит душное лето, и как будто бы все должно быть радостно и хорошо, но настолько тесно, утомительно, неинтересно, как будто дело происходит не в столице Германии, а в каком-нибудь Кировске*» (Гретчен Росс // http://dystopia.me/to-read-king-queen-knave/). И, наконец, процитирую Набокова: «Как обычно, хочу отметить, что, как обычно (и, как обычно, несколько милых мне щепетильных людей недовольно поморщатся), венскую делегацию сюда не приглашали. Если же какому-нибудь неисправимому фрейдианцу все-таки удастся прошмыгнуть, то я должен предупредить его или ее, что в романе там и сям расставлено немало жестоких капканов» (из предисловия к американскому изданию, см.: Владимир Набоков Король, дама, валет. Спб., 2014. С. 254 {Изд-во «Азбука»}). *При чем тут Кировск? Зачем обижать Кировск? Я, например, происхожу из села Верхазовка (Илмин) Дергачевского района Саратовской области, - там не тесно, не утомительно, интересно, суслики водятся, очень деликатные существа, идешь мимо, а они свистят: «Кем –бридж, кем - бридж».
2. Канал перерезает, как и сама Шпрее, знаменитую берлинскую улицу Унтер-ден-Линден. «Арка в конце» - Бранденбургские ворота.
3. Приводимые сведения локализованы на исторической карте погоды в северо-западном районе земли Бранденбург: http://www.wetterzentrale.de/topkarten/fskldwd.html; первая прогулка Франца приходится на 29 сентября, в субботу, когда он и супруги Драйер прибыли в Берлин, было 26 сентября. Отзыв о возможности купания под небом Берлина в наши дни: «В тоже время берлинцы считают Шпрее слишком грязной для купания. Купание в Шпрее в 21 веке не менее опасно, чем в 18ом. Сегодня пловцов отпугивает судоходная перегруженность реки, а 200 лет назад купаться в Шпрее и вовсе было запрещено. Считалось, что сильное течение Шпрее приводит к большому числу несчастных случаев, а умение берлинцев плавать вызывало сомнения у местной полиции» (http://www.izum.de/?c=2&cid=2&act=show&id=281).
4. Cведения репрезентованы в статье: Блинкина, М.М. Возраст героев в романе «Война и мир» // http://www.philology.ru/literature2/blinkina-98.htm); Блинкина полагает, что ошибки Толстого мнимые, или умышленные, но доказывает этот тезис, на мой взгляд, неубедительно.
5. См. о родстве Черномора и Вивиан: Cагит Фаизов Лолита: путешествие без фотоаппарата // http://www.proza.ru/2015/09/19/1508); о Пушкине – Черноморе и Черноморе – Морфее, творце снов, см.: Сагит Фаизов Руслан и Людмила, Томас Джефферсон и Елизавета I // http://www.proza.ru/2015/04/14/1779 (см. также в ЖЖ sagitfaizov).
6. Например, у Лермонтова в «Тамани»: «Уж я заканчивал второй стакан чая, как вдруг дверь скрыпнула, легкий шорох платья и шагов послышался за мной; я вздрогнул и обернулся, - то была она, моя ундина!»
7. О числовых значениях букв см. в Википедии, ст-и «Кириллица», «Греческий алфавит». В текстах мистификационного происхождения буквы функционируют как носители чисел, но ряд букв древнерусского и современного русского алфавита не имеют числового значения. Сумма числовых значений букв слова, задействованного в поле кодировок, составляет первичное числовое значение этого слова (например, 5, 2 и 1 вместе составят 8, в имени Ева, в частности). Последовательное суммирование чисел осуществляется, в большинстве случаев, до получения показателя из одного числа. Сумма чисел первичного значения, если она больше десяти, составляет промежуточное числовое значение слова, если она двузначная (например, 11 или 99), сумма двух чисел промежуточного значения является конечным числовым значением слова, если она не больше десяти (например, 11-2, но 99-18, следующее преобразование приводит к конечному числовому значению, равному 9). Числовые значения словосочетаний, предложений и дат учитываются точно таким же образом. Нули в вербально-числовой энигматике имеют факультативное значение и учитываются только по предписанию контекста. В отдельных случаях числовой ряд букв слова не требует суммирования, как правило, при кодировке числовых данных самостоятельного значения. Например, слово «арка» с числовым рядом 1121 может подразумевать дату 1121-й год. Написание одного и того же слова в старинных текстах или текстах «под старину» может варьироваться в зависимости от того, какое числовое значение следует получить, за счет применения той или иной графемы (графем) одной и той фонемы («и» или «i», «о» или «омега», «е» или «ять», «ф» или «ферт», «кс» или «кси», «пс» или «пси») или нарочитых ошибок.
8. В позднем СССР закупленная в ГДР «Эрика» превратилась в «Любаву» - вероятное припоминание советскими чиновниками набоковского персонажа. См. о закупке «Эрики»: https://ru.wikipedia.org/wiki/Любава_(пишущая_машинка).
9. https://ru.wikipedia.org/wiki/Герцеговина_Флор
10. Экспрессивный жест, плана удушения у заговорщиков не было.
11. https://ru.wikipedia.org/wiki/Синяя_блуза
12. Об истории со страховкой Морозова см.: https://ru.wikipedia.org/wiki/Андреева,_Мария_Фёдоровна
Иллюстрация-заставка: Ленин, Екатерина II и автор статьи у Арсенальной башни Московского Кремля, 2 мая 2016 г. Фотоснимок С. Фаизова.
Опубликована 8 октября 2015 г.