Давным-давно, одним из поздних августовских вечеров на хуторе бабы Марфы, что неподалёку гоголевской Диканьки, по молодости захотел припугнуть бабку пересказом фильма "Птицы" (The Birds Альфреда Хичкока).
- Утро-вечера мудренее, всем спать, - вздохнула бабуля и призадумалась о своём.
Поутру старушка бодро ухватила плетеную корзинку и старый топор, уверенно направляясь в курятник, расшугав своими широченными красными юбками весь птичий двор.
- Кур бояться - яиц не сносить, - баба Марфа собрала по курятнику свежеснесённыё куриные яйца, аккуратно разложив их по корзине.
Затем, она ухватила одного из петухов, отличавшихся наибольшей робостью и подобострастием к курям, снесла ему голову, ощипала, осмалила, выпотрошила и разделала свежую тушку в зелёный борщ со сметаной, петрушкой и свежими чесночными пампушками.
- Идите есть, а то на рыбалку опоздаете! - ласково позвала позвала бабуся всех к столу.
За миской горячего борща я тихо хлебал и думал о том, что стоит мне вечером стращать старушенцию "Челюстями"?
***
Птичий язык
От скуки, царившей на птичьем дворе, Иван-дурак вслушивался в диалоги на птичьем языке.
-Ку-ка-ре-хау мач?- рисовался заграничным мачо, слегка щипаный, гамбургский петух.
-Уд-куда, уд-куда?- засуетились изрядно подтоптанные курицы.
-Мр-бр-бр,- наперебой включились в торги упитанные индюшки.
-Чика-чирик, чика-чирик,- трепыхалась в пыли вездесущая воробьиная мелочь, хоть куда.
-Кря-кря-каждой, - подытожила, открячивая круги лапками, опытная утка.
-Га-га-га, - хороший гусь в очередной раз ущипнул петуха, проверяя подлинность яркого оперения.
-Ку-ка-ре-хау мач? Уд-куда, уд-куда...
Под этот бесконечный балаган Иван-дурак и уснул, пригревшись на сеновале.
***
Утренние страсти по-Хичкоку
Над излучиной реки, заросшей лилиями, камышами и осокой, на фоне утреннего летнего неба в очередной раз слетелись на шумную разборку, кружа и пикируя в тревожном полете, две стаи с полсотни соколов и серых цапель.
Расчетливый хищник привычно парил в небе, своими широко распростертыми крыльями, описывал над жертвами плавные круги и дуги. В один миг разжать и сжать когти на скольких жабрах, с равными шансами для одной правой или левой соколиных лап.
А жертвы выпучивали удивленные рыбьи глаза и трепетно выгибали оцарапанные спины со следами очередных промашек, - Нифига себе, ангелы небесные когти отрастили или время, когда не всё, что сверху - от бога?
***
Серая цапля (орнитологический сериал)
К середине лета одинокая серая цапля оставила родные камыши и облюбовала вершину старой сухой липы, прямо у развалин стен бывшей барской усадьбы. В её горделивой осанке таилось нечто пронзительное и томно-театральное от потомков Капулетти, - Отстаньте или пронзю!
Тем временем, зоркие взгляды невольных зрителей немой сцены отправились на поиск других её участников.
Более внимательный и пристальный осмотр декораций выявил гордый профиль сокола, затаившегося на сухом дереве чуть выше и пытавшегося передать знаками наверх своим, что их род более древний и владеет этим местом круглый год, в отличии от всяких залетных.
Неподалёку, маяча над макушкой сухой ели, грациозно распрямляя и заламывая крылья, затянувшейся паузой пытался дирижировать, оперившийся в темный наряд Монтекки другой сокол, - Ки-ки-хи-кхи! Кто - размазня, тот-хи - и перед цаплей цепенеет!
Они, почти единовременно срываются со своих ветвей и кружа, стремительно взмывают в небо, пытаясь ущипнуть друг друга за хвосты ещё больнее.
Цапля равнодушно озирается на нежданно-негаданно образовавшуюся воздушную кутерьму, выводит в воздухе клювом вопросительный знак и тужась, выпрямляется восклицательным белым, безшумно планируя размашистой тенью над водной гладью. - Вернусь завтра! Ждите.
Пара соколов хлопая крыльями, делают вид, что этот демарш их не касается, но при этом наперегонки парадно возвращаются на свои места, торжествующе пощелкивая клювами, что эта серия закончилась на самом интересном.
Утро следующего дня было солнечным и ветреным. Цапля снова царственно восседала на прежнем месте, сложив ангельские крылья сердечком. Число соколов возросло до трёх и их суетливая молчаливость напомнила обычный семейный совет, что рыба раздора уходит за пределы их клана.
Своим невинным монашеским видом цап-ля-ля и продолжила искушать сокола, - Если охота обоим, то какая разница, что ты - темный, а я - просвещенная светлость? А глупой рыбы при рациональном мире на всех хватит...
В партере из ветвей березы по-соседству суетились, похлопывая крыльями и чуть картавя, вороны, - Кар, кар, цапля большая, ей сытней!
Два сокола сделали вид, что вороний сарказм и карканье их не касается и ушли ввысь, а третий сорвался, угрожая клювом всех ворон пересчитать. Вороны врассыпную разыграли сценку, что если погнаться за пятью, ни одной не сосчитать.
Цапля неспешно переварив рыбу и увиденное, размяла стройные ноги и изящно изогнув шею, спрятала острый клюв под крыло и зажмурилась на солнце, - До воронья, не опушусь.
Сокола передернуло от мыслей цапли и он оставив переучет ворон, последовал за своими. Наступление антракта провозгласила из камышей серая утка, шумно крякнув и хлопая крыльями, рванув первой занять очередь в местный буфет между водной гладью и рябью.
Рассвет третьего дня цапля и сокол встречали уже вдвоём на том самом, облюбованном ими, дереве. Цапля восседала на сухой ветви выше и сонно озирала округу. Под гладью ближней заводи деловито сновала крупная плотва, бдя по границам стайки, выпасаемых ею мальков и размашистыми стоп-сигналами красных хвостов, алых плавников препятствуя разбойным набегам мелких окуней. С лёгкими дуновениями ветерка, водная гладь заводи искрясь перетекает в блистательную мелкую зыбь, с подрисовываемыми кружевами кругов селитёрного подлещика.
Веткой ниже жмурится сокол и косится на утреннюю разминку цапли, которая сильней тянет и так длиннющие ноги, складывает сердечком крылья и стыдливо прячет их за спину, выпячивая при этом, обнажившуюся белесую грудь.
- Ки-и-и! Пара-не-пара!-, перекликаются над усадьбой уже две пары соколов, пытающихся прояснить, сложившиеся хищные отношения.
- Парит-не-парит? А этот хищуля совсем мышей ловить перестал, - подумалось цапле об её спутнике.
- Хочешь рыбы? Сейчас подлеща мигом добуду? - вопрошает цаплю сокол.
- Под леща и сама смогу! Рыбку золотую желаю! - ехидничает цапля.
- Ки-и-и! Эту сказку я уже знаю! - срывается с ветки сокол и описав большой круг, осторожно пересаживается на лиственницу чуть поодаль.
- Не пара! Ки-и-и! - выносят вердикт другие пары.
- Не парит! А местечко - лишенное всяческих перспектив спасателям тел и спасителям душ, - скорей сердясь изгибает шею цапля и щурясь от яркого солнца, складывает крылья сердечком, подставляя открывшуюся грудь сердечным ласкам утренних лучей.
Утро следующего дня выдалось дождливым, а цапля не прилетела. Не прилетала она и последующие утра. Сокол темнел тенью и отчаянно вглядывался в небо, его отражение в водной глади, но кроме воздушного кружения чаек и водянистых кругов сирых спин селитёрок - ничего нового о его серокрылой знакомой.
- Ки-и-и-иии! - Знакомы рыбаки и охотники протяжно кивали в сторону других деревьев на противоположном берегу, а сорока прострекотала что-то про дальний пляж за камышами. Распугав по камышам уток и утят, сокол долетел до того самого пляжа и среди стайки других чужих цапель разглядел силуэт своей.
Чужие, недовольные приближением хищника, сорвались с мест, по-свойски подгадив напоследок, - Ха - ха - ха - проклятое Гагариными местечко, лишенное всяческих душевных перспектив.
Цапля придерживала одной стройной лапой знатную лягушку и целясь в голову острым клювом, вопрошала всей своей фигурой, - Прилетел! Забыл, чего?
- Наоборот, вспомнил старую сказку про царевича-лягушку. Только, его, сказывают, поцеловать правильней, чем не клевать в мозги, - попробовал сострить сокол.
- Пока нет золотой рыбки, приходится выкручиваться. Пока, умник! Привет чайке и прочим чайникам, - отпарировала цапля и отбросив остатки лягушачьей шкуры, последовала за своими.
- Тоже мне - светлая линия! Уж лучше со своими, чем с чужими сереть и питаться лягушатиной, - брезгливо согласился сокол и проводив взглядом отчуждения знакомую цаплю, неспешно вернулся к своим развалинам.
Вглядываясь в свежую от дождя позолоту клёнов, сокол устало сложил крылья и задумался, почти о человеческом, - Темный и что с того? Пёстрые попугаи овладели человеческими речами, а их дразнят дураками. А семейственных паффинов, хотя и считают яркими толстячками, но за спиной кличут тупиками. Не я - темный, а кругом кружат тупые и алчные.
Вместо эпилога
Каждая неразделенная любовь хранит тайну раздела имущества, а этот случай прошел открыто и демонстративно. Цапля вернулась в свою стаю, а окрепшая стая, образовав светлую коалицию с чайками и бакланами, организовала собственный птичий базар выше по течению, распределив между собой все протоки и рыбные потоки. Чайки перебивались мелочью и чаевыми, цапли цапали и заглатывали пости всю скатывающуюся по течению рыбу, а бакланы почтительно не брезговали общими объедками, запустив освоенные берега потоками новомодных слов бакланняш, - Бал и Канны, прости Турция.
Сокол задумчиво озирал опустевшие родные рыбные просторы и вспоминал забытую задачу из старого учебника о рыбных днях и определении подъемного веса рыбинам.
- Три и четырнадцать, с хвостиком, на толщину спинки и плотность вытесненной воды. Суком натер лапы. Пи-и-и и с да, сколько мне ещё считать знаки после запятой и безрыбные дни? Уже - четверг, а рыба все не приходит! Ки-и-я-явь! - разминал когти сокол о сухой сук.
- Ки-и-инь! На чай! - эхом вторили чайки, попутно добирая остатки рыбной мелочи.
А новомодный птичий базар всё ближе подбирался к месту гнездования сокола со свим круглосуточным галдежом чуждых наречий, ввергающим в апатию, сменяющеюся приливами необоснованной ненависти к ненасытности повсеместного жора.
- Ки-я-явь! - невольно вырвалось из глотки сокола и сидельца качнуло от неожиданности.
На насиженную темнейшим из темнейших ветку, грузным цапелином развязно плюхнулось, ощипанное и окольцованное существо в крашеных перьях, - Просторное дерево, модные развалины! Старик, есть, что поклевать? Я тут от мамы, вот - кольцо. А лапу позолотишь, Ки-и-нь?
- Жди-и-и! Я на базар рыбный, одно крыло - здесь, второе - т-там, - сокола инстинктивно, словно ветром сдуло у понесло к другому берегу.
Среди великого множества серых цапель он высмотрел свою бывшую и без приветствий выпалил волнительный монолог, - Это, что за тело ушалтая-болтая прилетело - пугалом налетело, обычаем поклевать? Оно не похоже на меня, даже!
- Мой дурачок! Когда они были яйцами, в профиль все - вылитый ты, такие же темные, серота-на-сероте, - цапля привычно сложила крылья сердечком, с нотами негодования в голосе и предъявив яйцеклад.
Затем серая осанисто прогнула спину, мечтательно сглотнула и словно вспомнив о чем-то, пронзительно вскрикнула, - Тебя за рыбой посылала, помнишь? И где она? Золотая рыба где? Где?
На истошные вопли цапли с соседних деревьев сорвалась стая серых цапелинов и шумно погнала сокола обратно, - Где, где, где? Кто сероту обидит и года не проживет!
Сокол, тяжело кружа, снова вернулся к своим развалинам и высохшему дереву.
Опытного - тетеревятника дома уже никто не ждал, - Какая-никакая, а пернатая родня, хотя и в нашей семье, очевидно, не обошлось без удодов, или глухих тетерь.
На соседней осине шумно затрещала сорока, - Кто-то своё счастье и серую зарплату проворонил, прекрасное дерево иссушил, а дятлов потрудиться на него нет.
Две вороны поддакивали сквозь трепещущую кленову листву, - Кар,кар - раз два, проворонил кольцо, дешевые авиабилеты просерил, а сам оказался хуже паршивой вороны и мышей вовсе не ловит.
Сокол обиженно оглядывал округу, громко вздыхал северному ветру, - Ки-я-явь, ки-и-инь!
Когда цапли оказались в абсолютном большинстве, усталый сокол неожиданно сменил тактику. Он из тени высматривал, как цапля, раскорячившись с заходами и подлетами, поднимется с крупной рыбиной, пикировал сверху и догоняя серую на повышенной скорости с заходом от хвоста снизу, пугал громкими криками и азартно подхватывая на лету, брошенную напуганной цаплей, рыбину...
И только старая липа, немало повидавшая на своём веку неправильных пчёл, рыб, охотников и рыбаков, одобрительно сухо скрипнула ветвями и махнув на текущую суету, продолжила своё томительное усыхание.
***
Обсерив чёрное и белое,
Не тужась серость торжествует,
Краска контрастностью умелая,
Но закрепляясь давит и бликует.
Два зеленого, синица и жаба.
Ей отвечала одна птичка,
На все её ква-ква и ах,
- Приятней в небесах синичкой,
Чем жабой в стерховых руках.
Известно даже Джеку Воробью,
О том, что вижу – то я и пою,
Но с Музами поменьше горя мыкать,
Раз не поешь, то нечего чирикать
Ау красотка, лучше не робей,
Есть Джек и он не - серый воробей,
Его на слове ты легко поймаешь,
Если немного в рифмах понимаешь.
***
О пернатой власти или птички божьи не сеют, не пашут и молитв не сочиняют?
***
Основа жизни чатлан или формула одночлена с корзиной яиц
К выборам партии расписывали себя подобно пасхальные яйцам, примеряясь профилями к единству членов.
- Всё едино, - справедливо полагала птица счастья следующего дня, раскладывая свои яйца по разным корзинам.
Красная несушка традиционно раскладывала яйца всех оттенков от алого до розового, с клубничными усами и без.
- Цыплят по осени щипают, - лениво умничал петух, косясь с курицы на кукушку.
- Больше яиц, нарядных и разных, - вторила петуху кукушка.
И только старый дрозд последовательно сетовал, что так никто не пожелал испытать на прочность голубизну его яиц, подсиненных луковой шелухой.
***
А что ты за птица?
Притомился зоркий Сокол крыс да прочих грызунов высматривать, да присел на берёзу отдохнуть, мыслями собраться. Да недолго пробыл он в одиночестве, Ворона подсела и заискивающе Соколу, - Кар, кар, как я рада видеть Вас на нашем патриотическом древе. Может пока нас фотографируют на память людям, покалякаем о делах наших общих?
- Да нет у меня с вороньём ни дел общих, ни пищи, ни крова, себе на клюв намотай, собратьям передай и людям расскажи, полетел я, мне ещё крыс душить надобно.
- Это хорошо, что нас видели вместе, да не слышал никто, намекну сорокам, что царь птиц меня главной смотрящей вороной на этой берёзе назначил, пусть себе трещат на здоровье.
соВесть - для многих существ работа этого органа чувств остается загадкой, хотя это явление коллективного разума и первобытного коммунизма легко просматривается у более "примитивных" форм земной жизни, лишенных карманов и денег для них. За что бить воробья, если он найдя лакомство, сперва прочирикает для всех, в уж после приступает самостоятельно клевать находку? А что люди? Так у них во власти, всё наоборот, чем у птиц, они с вороньём заодно, бумажку с распечатанным фото им предъявлю - подумала ворона каркнула, да и полетела, пометив заодно берёзу своим помётом.
А какая птица самая отважная?
Думаете, что - те же соколы? Они, конечно, пернатые важные и весомые, почти орлы.
Но я сегодня утром видел, как два маленьких воробушка гнали огромного сытого сокола, приговаривая: " Раз ты тут хозяин, пернатый княжич, то и лови себе мышей, да крыс дави по округе, воронье разгони, а наших птенчиков не замай, а то вмиг тебе все перышки пообщипываем!"
***
Небесные подсказки с руной Альгиз
Травинка вытянулась стрункой на заборе и распустила листья крыльями, рассматривая, как дрозды за своих птенцов накидывают люлей соколу, не отвешивая силе привычных поклонов к поправкам устава добрососедского гнездования. Да и мы с восхищением и любопытством привстали на цыпочки, внимательней разглядеть , что исполняют дрозды кругом своего гнезда.
Руна Альгиз - символ инстинктивной защиты.
***
При этом, одни из самых любимых мною пернатых ноток - свиристели. Им известна мелодия с которой они по очереди срываются с проводов сорвать ягодку, одобрительно и призывно присвистнув сородичам. Может, такой чистый свист от того, что у них нет карманов под крыльями? Или грубых горловых растягивающихся мешков? Вот и в этот раз, - Ля, ля, фа, - эти ноты, не дав до конца прочитать мелодию, сорвались с нотного стана веселой стаей и полетели, посвистывая на лету, складываться в новые.
Как оказалось, что дрессированные бакланы не только хорошо ловят рыбу, но могут и потопить корабль. А еще недавно один мой знакомый рассказывал трогательную историю, как он был беззастенчиво ограблен финскими чайками. А наши, в отличие от чухонских пташек - мирные. Впрочем, не только чайки.
Давным -давно в одном саду одни динозавры гуляли в чешуе, а другие - в перьях, одни были хладнокровными, другие не очень, в них теплилась мечта о небесах
Одни летали, а другие ловко месили грязь. И в те времена один пожилой дракон, когда в старом саду стало нежданно холодать, подложил свои яйца в чужое гнездо на яблоне, заботясь лишь о своем потомстве в далеком потом.
Дети и любовь, а других причин пернатым экспериментировать с земноводными и пресмыкающимися, судя по преданиям, не наблюдается.
***
Пророк угоден низменным порокам, снедаемым страстями порочного не дам, слабым утешением искателям отчеств в СВОём Отечестве.
***
Ab ovo - тупые, а колятся.
Далее http://www.proza.ru/2015/05/30/659