Гл 10
Заболтавшись, Влад проскочил въезд в ее переулок. Не специально. Вирсавия заметила, спохватилась:
- Ой, я же тут живу!
- Извини, проехал. На кольце развернемся. Или может - погуляем немного? Там дальше спуск к Кубани. А?
- Мне домой надо, - с неохотой ответила она, но, подумав, согласилась – Несделанное дело оставило у меня в запасе часа полтора.
- На дольше не задержу. Обещаю доставить в целости и сохранности!
Вечер вымел жару с Краснодарских улиц. Они стали свежее, приветливее, как будто даже зеленее, ведь в дневном мареве растворяются все краски, как на засвеченной фотопленке. Пахло водой, мокрой зеленью, мазутом – недалеко располагалась лодочная станция. Они шли над рекой, потом углубились в парк – непричесанный, полузаброшенный, совсем непохожий на тот, в котором познакомились. Из-под старых деревьев щерились некрашеные скамейки, многие – без спинок, а то и вообще без досок. Уцелевшие деревяшки покрывала густая вязь надписей, в основном – на великом русском матерном. Они говорили, молчали, смеялись. Ему хотелось узнать больше о ней и о ее семье. Когда-то в юности такое же любопытство он испытывал по отношению к неформалам, даже тусовался с ними, в прочем, мало при этом меняясь сам и внешне, и внутренне. Тогда ему было интересно, чем живут люди, не похожие на него. С годами любопытство поутихло, подуспокоилось, а может его загасило разочарование – на поверку многие неформалы оказывались среднестатистическими обывателями, обряженными в нестандартные одежды.
А вот в случае с Вирсавией ее открывшаяся «нормальность» грела ему душу. Он опасался, что она будет слишком другой, слишком экзотичной. По началу все время ждал, когда же она начнет проповедническую атаку. На такие опасения наводил опыт с соседями матери – свидетелями Иеговы. Анну Сергеевну опекала тетя Анжела, старательно снабжая журнальчиками, которые мать брала из вежливости и потом складировал анна полочке в подсобке. А к Владу в друзья все набивался ее сынок – Андрей. Заводил вроде бы будничные разговоры о погоде, о ценах в магазине, о политике, которые неизменно заканчивались вопросом: «А знаешь ли ты, что Иегова приготовил для своих последователей новый мир, где не будет слез…» На этом месте Влад прерывал тираду. Быстро прощался и уходил. Впрочем, в последнее время он старался попрощаться сразу, еще на этапе «прелюдии».
Но Вирсавия и не думала поднимать специально эту тему ни в эту, ни в последующие встречи, хотя она постоянно всплывала – девушке приходилось объяснять кое-какие моменты своей жизни. Да, та прогулка не стала последней. Доставив ее домой, он предложил увидеться еще раз, и она без лишних колебаний согласилась. Они встречались иногда по вторникам, иногда по средам. Когда Влад поинтересовался, почему именно в эти дни, Вирсавия сказала:
- У нас в среду молодежное служение. Что-то вроде круглого стола, где разбираются различные вопросы для молодых христиан.
- И ты его так беззастенчиво пропускаешь? Тебя не заложат?
- Ну я же иногда не посещаю служения. могу заболеть, как обычный человек. - она лукаво улыбнулась, - Да и не кому закладывать. Раньше мы с сестрой туда вместе ходили, вот с ней было бы проблематично пропускать. Но – теперь она замужем, и ходит на собрания для молодых жен.
- Как у вас все… - Влад пытался подобрать слово, - структурировано. А во вторник ты что делаешь? Вернее я то знаю что, - он улыбнулся, - а что должна была бы?
- Должна была ходить на изучение Библии.
- Тоже круглый стол с обсуждениями?
- Скорее нет. Нам говорят, мы слушаем. Учат правильно и однозначно понимать Библию.
- Мне показалось, или ты слегка иронизируешь?
- Ну как тебе сказать. Ты Библию читал?
Он отрицательно мотнул головой:
- Не пришлось.
- Ну видел, наверняка?
- Конечно, не совсем же я темный.
- Объемная книга?
- Допустим. Не маленькая. К чему ты клонишь?
- А знаешь, почему в ней столько страниц? Там огромное количество историй. Про разных людей в разных обстоятельствах. И с каждым из этих людей Бог поступал по-своему. Если бы были однозначные правила, думаю, на эпизоде с Адамом и Евой все и закончилось бы. Ведь его достаточно, чтобы сделать вывод - Бога нельзя ослушаться.
- А ты считаешь, что можно?
- Я надеюсь, что мне не придется это выяснить.
- Да ты просто маленький философ-бунтарь в косыночке, - он улыбнулся и посмотрел на нее долгим взглядом. Она то ускользала от него, в чуждый и непонятный мир, то становилась такой ясной и узнаваемой. Но всегда – и на том берегу и на этом – Вирсавия оставалась открытой, и в глазах ее сразу отдавалось любое, даже мимолетное, волнение, вопрос, мысль.
Он провел указательным пальцем по кружеву косыночки, болтавшейся на шее – этот предмет гардероба всегда превращался в шейный платок, как только Вирсавия выходила из дома одна. Скользнул к пульсирующей жилке под ключицей. Она вздрогнула, подняла на него глаза, в которых и следа не осталось от былого задумчивого спокойствия. Полуоткрывшиеся губы, щеки, даже уши стремительно покраснели. Влад поспешно перенес руку на перила набережной и отвернулся.
В другой раз он сказал:
- Красивое у тебя имя. А братьев-сестер как зовут?
- Мальчиков: Даниил – ты его видел, и Илья. Младших сестер – Далила и Саломея, ту, которая вышла замуж – Руфь, а самую старшую – Мария. Ей больше всех повезло.
- Почему повезло? Разве носить необычное имя – плохо?
- Мне мешало. Наверное, когда только именем выделяешься – хорошо и приятно. У меня, видимо, внутреннего стержня нет, верить, что все это (она огладила себя по длинному рукаву блузки и соскользнула на юбку) единственно правильно.
Его рука повторила движение ее руки почти бессознательно, и она опять задохнулась от накрывшего ее жара. Он почувствовал, но руки не отвел, так и держал ее за локоть. И вирусы ее волнения поднимались от кожи через его пальцы вверх, разливаясь по телу горячими волнами. Уже очень и очень давно он не испытывал ничего подобного, а может быть и никогда – не испытывал. Обычно все было быстро, разгоняясь сиюминутными желаниями, а чаще – просто потому что "так надо", потому что на вечеринке девушка сидела рядом, потому что пригласил на танец, потому что надо заполнить чем-то скучный вечер после работы и логически завершить совместный поход в кино. И в этой спешке он не успевал дочувствовать, а уж осмыслить – тем более.
И сейчас он не торопил события, наслаждаясь такими моментами.
После этих кратковременных свиданий, всегда – полтора часа, он возвращался домой тихий и задумчивый. Ни с кем не хотелось говорить, да что там – просто громких звуков не хотелось. Он был благодарен Татьяне, которая никогда не лезла с вопросами. Считала, что он устает на работе и давала возможность без лишних объяснений укрыться в спальне, где он тут же растягивался на кровати и несколько минут не мигая, смотрел в потолок, доставая из памяти и раскладывая на этом белом полотне картины минувшего вечера, включая фонограмму слов. Иногда он спрашивал себя, как относится к Вирсавии, каким словом назвать эти чувства и ощущения, но язык был слишком беден и слишком банален, он мог предложить только очень поношенные варианты, которые использовались миллионы миллионов раз и никогда полностью не отражали сути.
Продолжение http://www.proza.ru/2015/05/05/623