27. Ойле http://www.proza.ru/2012/09/26/300
Анжелика открыла глаза и увидела коридор - унылый коридор с бесконечным количеством серых унылых дверей. Она шла по нему одна-одинешенька, отмеряя шаги негнущимися, одеревеневшими ногами. Крошечные масляные плошки, покачиваясь под потолком, испускали тусклый безжизненный свет. Черная тень, то удлиняясь, то укорачиваясь, скользила по исписанным бетонным стенам. Зачем она шла вперед? Куда направлялась? Анжелика не задавалась подобными вопросами. В голове у нее было пусто – никаких мыслей, никаких сомнений. И никакого страха…
Она остановилась перед дверью, такой же серой и непримечательной, как все остальные. Маленькая кукольная ладошка повернула металлическую ручку, не ощутив при этом холода метала, или физического напряжения. Все произошло само собой – быстро и бесшумно, как во сне. Впрочем, это ведь и был сон!
…Войдя внутрь, Анжелика отдалась покою. Не той фальшивой неподвижности, что являет собой одну только видимость, но подлинному, совершенному покою, который свойственен неодушевленным вещам. Сердце в ее груди не билось, дыхания не было. Широко открытые глаза не моргали. Не было движения ни в ресницах, ни в кончиках пальцев.
Зато кромешная темнота, обступившая Анжелику со всех сторон, стала медленно изменяться. Впереди обозначились проемы трех небольших, зарешеченных окон, через которые в комнату заструился слабый багровый свет. Смутные, неясные тени, словно проявляясь из небытия, обрели контуры предметов: появились шкаф, стулья и стол...
На столе, который располагался прямо против среднего окна, Анжелика увидела ложе и человека, вытянувшегося на нем во весь рост. Багровый свет за окном между тем разгорался все ярче, так что взору Анжелики открылась не только вся фигура незнакомца, но и его лицо. Покрытое мелкими царапинами и ожогами, опухшее, с затекшим левым глазом и опаленной бородой, оно выглядело ужасно. Впрочем, все остальное оказалось не лучше. Почерневшие, изъявленные руки были сложены на груди, как у покойника. От жакета, имевшего когда-то голубой цвет, остались жалкие лохмотья. Белая сорочка почернела от копоти и крови. Верхняя левая часть груди несчастного была пробита насквозь. На месте сердца зияла ужасная рана, окруженная черной, обуглившейся кожей. Казалось, дух навсегда покинул это истерзанное тело, однако, вопреки всякому вероятию, незнакомец был жив…
Тихие и как будто вкрадчивые шаги послышались за спиной Анжелики. Бесшумно отворилась дверь, и в комнату вошел кто-то третий.
Раненый приподнял голову.
- Я ждал тебя, Кай, - медленно произнес он.
Мимо Анжелики, едва не задев ее, проскользнул низенький старичок в черном поношенном пальто с длинными седыми волосами. С минуту он стоял возле стола, разглядывая лежащего на нем человека. Одна его рука взволнованно комкала шляпу, другая – рассеянно подергивала короткую бородку. В профиль было видно, что у карлика огромный крючковатый нос.
Внезапно Кай узнал говорившего, и это открытие показалось ему настолько невероятным, что он с тихим восклицанием отступил назад:
- Гвальхмаи ап Гвиара!
- Оказывается, меня еще можно признать, и это радует, - хрипло проговорил раненый. - Садись.
Кай ощупью нашел стул и присел на него у изголовья ложа.
- Где мы? – спросил он и быстро огляделся.
- В Межмирье, разумеется. Как не легка моя бренная оболочка, у меня осталось слишком мало сил, чтобы удерживать ее в Аирбе.
- Еще бы! После того, что ты сотворил с Сагрит! – воскликнул карлик.
- Надеюсь, она не скоро оправится, - сказал Гвальхмаи.
- Ну, и что? - с издевкой спросил Кай. – Теперь, когда у Хозяина есть Копье, помощь Сагрит ему больше не требуется. Его могущество безмерно возросло. А ты? На что ты годишься без своих солдат и без своего замка?
- Замок для меня сейчас не главное, - спокойно произнес Гвальхмаи.
Похоже, его ответ несколько озадачил Кая. Он хмыкнул, с сомнением покачал головой и спросил:
- На кого ты в таком случае рассчитываешь?
- На тебя! – ответил раненый. – Я ждал, когда ты окажешься в Межмирье и намеренно исказил твой путь.
- Значит, ты задержался в Промежутке и терпишь здесь адские муки только потому, что решил поболтать напоследок со стариной Каем? – спросил карлик.
- Да, - подтвердил Гвальхмаи ап Гвиара. – Я хочу узнать, верно ли ты служишь Хозяину?
Его вопрос явно не понравился Каю.
- Пусть это тебя не беспокоит! – огрызнулся он, но все-таки ответил:
- Я служу ему верно!
- Надеюсь, он это оценит, - заметил раненый, и в голосе его послышалась неприкрытая ирония. - Ты ведь говорил, как тягостно для тебя твое бессмертие?
- И не раз.
- Значит, скоро твоей службе конец.
- Конец? – повторил Кай дрогнувшим голосом.
- Разве не так? – спросил Гвальхмаи. - Разве Хозяин не дарует тебе свободу, когда достигнет пределов своих желании? Я имею в виду, - пояснил он, - когда мистерия будет сыграна и Копье сделает его владыкой Аирба? Он ведь даст тебе уйти?
- А какое твое дело? – воскликнул Кай с яростью. - Конечно, даст! Должен дать… Ведь он обещал.
- Мне кажется, ты в этом не очень уверен.
Гвальхмаи произнес эти слова без всякого глумления, как бы констатируя очевидное.
- Чем думать обо мне, - посоветовал Кай, - лучше подумай о себе.
- Но я свободен, - спокойно ответил раненый. - Ты знаешь об этом не хуже меня. Стоит только захотеть, и я окажусь там, где нет ни бед, ни страданий. А ты… ты можешь сказать о себе тоже самое?
Воцарилась долгая, очень долгая пауза. Карлик, сгорбившись, сидел на стуле и о чем-то напряженно размышлял. Но вот он поднял голову, и Анжелика его не узнала. Казалось, что Кай стащил с лица маску, и это второе лицо, скрывавшееся под первым, было совсем иным: полное, круглое с румяными щечками. На маленьком как пуговка носике возвышались круглые старомодные очки.
- Да, я раб Хозяина, - заговорил Кай тихо (голос его тоже стал другим – мягче и тоньше). - Но не потому, что я когда-то по глупости принес ему клятву и подписал договор. Я раб, от того, что Тот отверг меня навсегда. Я глумился над Ним и Он… Он никогда мне этого не простит.
Последние слова Кай произнес с невыразимой мукой.
- Ты ошибаешься, - мягко возразил Гвальхмаи. – Его природа совсем иная. Он никого и никогда не отвергает от Себя навсегда. Разве ты не знаешь про Его доброту и благость? Мы сами уходим от Него, но каждый волен вернуться, когда пожелает, ведь Он не помнит зла.
- Это одни слова, - с тоской произнес карлик. – Есть предел всему! Разве можно принять меня, после того, что я сделал тогда? И после того, что я сделал позже? И если он простит меня, остается другая моя половина, проклятая и отвергнутая. Она не знает раскаяния. У меня волосы встают дыбом, когда я думаю о ее злодеяниях
- Это не слова, Кай! – ответил раненый. – Но ты прав: прощение не приходит само собой. Ты должен победить то зло, которое носишь в себе, должен совладать со своей темной половиной. Поверь мне - это в твоей власти. И когда это случится, когда Клориндор одержит победу над Кукольником, – ты порвешь со своей смертной природой, и обретешь вечное успокоение...
- Одержать победу над Кукольником – немыслимо, - глухим голосом ответил Кай.
- Но ты уже начал с ним борьбу! Ты ничего не сказал Хозяину о Веронике! Он ничего не знает о «второй половине»!
- Да не сказал! – воскликнул толстяк. – Выдать эту девочку после того, что она сделала для меня, было бы величайшей подлостью.
- Ты на верном пути, Кай!
Гвальхмаи ап Гвиара еще продолжал говорить, когда с его израненным и обожженным телом стали происходить удивительные перемены. Началось с глаз, которые вдруг увеличились в размерах, сделались лучистыми и глубокими. Сначала можно было подумать, что их подсвечивает какой-то посторонний источник света, но потом оказалось, что они сами излучают из себя таинственное сияние. И сияние это становилось все ярче. Через несколько секунд голову раненого окружил радужный нимб, а его одежды, избавившись от грязи и копоти, приобрели необычайную, сверхъестественную белизну.
Карлик, открыв рот, наблюдал за этим чудом.
- Каждому дана возможность для искупления! – донесся то ли со стороны, то ли сверху звучный музыкальный голос. - Он никому не откажет в прощении.
Принадлежали эти слова Гвальхмаи или Кому-то другому теперь уже нельзя было понять. Вся комната была озарена ослепительным светом, который источало тело раненого. Как маленькое солнце пылало его лицо, сияли руки, но особенно сильные, нестерпимо яркие лучи прорывались сквозь его рану. Казалось, смертная оболочка разрывается и расплавляется необычайно сильным, все более и более усиливающимся пламенем. Минуло еще несколько секунд, и не осталось самой оболочки. Кожа и одежда утратили всякую материальность и обратились в сплошной переливчатый свет. Тело (или то, что раньше было телом) воспарило над столом и исчезло.
И сейчас же комната погрузилась в непроницаемый мрак…
29. Гаапа http://www.proza.ru/2015/03/22/613
«Заповедные рубежи» http://www.proza.ru/2013/07/08/294