Глава восемнадцатая
Александр
Он был мал ростом и тщедушен. Со стороны быстрые движения его казались, по-птичьи, забавными. А красная жилетка его мундира и вовсе делала его похожим на снегиря. Речь его, афористичная до крайностей, почиталась многими балаганом.
Незнакомым людям он казался бы шутом. Если бы не его глаза. Светлые, и даже белесые, его глаза не имели чувственных переходов, даже тогда, когда он делал гимнастику, шутил, размышлял, или пребывал в скорби. В них не было ни радости, ни грусти. Ни злобы, ни ярости. Ни томления, ни мечтательности. Ни жажды власти или богатства. Ни честолюбия, ни тщеславия. Ни любви, ни вожделения.
Но холодный лед его взора обжигал сильнее любой из страстей. Взор человека, без колебаний посылавшего на смерть тысячи и тысячи своих боевых товарищей, и обрекшего на убиение десятки и десятки тысяч врагов. Таков был Суворов. Великий и простой, понятный и непостижимый. Гений войны. Слава России и предмет лютой ненависти её врагов.
Генерал-аншеф, граф Суворов-Рымникский, прибывший рано утром, проводить в последний путь Светлейшего князя Григория Александровича Потемкина-Таврического, сел на походный стульчик.
Александр Васильевич Суворов, Острейший меч Империи, разивший без промаха всех её врагов, пребывал в усиленном размышлении. Князь Потемкин, Великий шахматный игрок на мировой карте, был убит, и это не подлежало сомнению.
Итак: Светлейший князь внезапно покинул Яссы в самый разгар мирных переговоров с Блистательной Портой. К нему в тот злой вечер приходил на приём некто высокий, в черном плаще с капюшоном. Больше никаких сведений о том таинственном посетителе узнать не удалось. Ни Тайной Канцелярии, ни людям Суворова. Стало известно, что появился он внезапно, и сразу на лестнице дома, где остановился Светлейший.
Непостижимым образом нежданный гость миновал охрану, придворных, и проник в покои князя. Светлейший Князь тотчас переменился в лице, лишь увидев позднего посетителя, прогнал от себя четырех благородных девушек, с коими музицировал на клавесине, и играл в фанты. Чрез четверть часа, вместе с Незнакомцем, Григорий Александрович покинул город. Как оказалось – навсегда.
Бездыханное тело князя Потемкина обнаружили в карете в пятидесяти верстах от города. Ни ран, ни следов борьбы, на теле Светлейшего не было. Не оказалось также ни слуг, ни сопровождающих. Дознаватели из Тайной Канцелярии, презрев чины и званья, несколько раз допросили тех девиц, но никто не смог вспомнить внешность незнакомца. Лишь одна из них припомнила запах, как при грозе. Охрану же и челядь трясли без сожаленья и устали. Через малое время прибыли пластуны Суворова, и изрыли всё чуть не носом. Но ничего не нашли.
Однако, за два дня до смерти Светлейшего, произошло еще одно событие: по несчастному случаю от взрыва пороху погиб начальник Елисаветградской кавалерийской школы, граф О., и трое служилых людей. РапОрт по гибели от несчастливого случая Суворов прочел три раза. Никаких зацепок, только упоминание о намерении встречи с мелким чином – сотником Аршиновым, прибывающим в последующий день для получения докладу. Но прибывший Аршинов докладов никому не делал и рапОртов не писал. Суворов знал, чем на самом деле занимался покойный граф О., и решил неведомого сотника Аршинова навестить сам.
Ноября двадцать второго дни лета от Рождества Христова одна тыща семьсот девяносто первого, маленький человечек, сухой, как стручок, в полевом мундире генерал-аншефа самолично откинул полог палатки, и быстро вошел внутрь. Три казака вскочили в приветствии. Два человека, в мундирах драгунских полковников, внесли по корзине. Сухонький генерал взмахом руки усадил на место вытянувшихся во фрунт чернявых молодцев.
- Кто таков? - Строго спросил драгунский полковник с крупными чертами лица. Один из казаков, самый молодой и высокий, споро подскочил к полковникам, представился сотником Аршиновым, пристально посмотрел в глаза каждому, беззвучно шевеля губами.
- Ай, улым, ай малацца! Исян месес! – Коротко улыбнулся Суворов, поняв, что сотник непрост. – Вот, пришел, героев Измаила навестить, хотя и по горестному поводу. Преставился Светлейший. Октября, пятого. Лихорадка. Третьего дни сюда, в Херсонес, привезли. Жахнут таперича разов с десяток пушками да ружьями, пройдутся строем, и всё. Земельку всклянь выровнят, будто и не было.
Генерал-аншеф, нисколько не гнушаясь мелкими чинами, самолично достал обильную, но нехитрую снедь, казачки кинулись ему помогать. Суворовский ординарец, полковник Фон Бок чуть наморщился. Суворов присел за стол, к нему присоединились казаки, драгунские полковники остались сзади, как и предприсывал Устав. Сотник Аршинов стянул с головы черную баранью шапку. Сзади он был коротко стрижен, но с маковки спадал длинный чуб-оселедец, уже обильно осыпанный стрелками седины. Казак был высок, сух и крепок, как корабельная сосна, лоб его пересекала глубокая черта хмурой сосредоточенности.
Сотник взглянул на полковников, те стояли хорошо, стояли правильно, отрешенно глядя перед собой. Натертый от бесчисленных ударов с подтягом мизинец сотника едва сгибался, казак держал серебряный стаканчик, неуклюже отставляя два нижних пальца. Суворов же сжимал свою чарку обеими сухими ладонями так, будто чарка была горяча, и он желал от нее согреться.
- Биссмилля! Закатилося солнце империи Российской! – Живой глаз генерал-аншефа прищурился. Суворов, наполнил маленькие серебряные чарочки хлебным вином, встал, и, заглянув в чарку, добавил. – Не чокаясь!
Все молча выпили. Баронет Альбрехт Мария Фон Бок, присягнувший российскому престолу два года назад, и страшно не одобрявший русского пьянства, пригубил вместе со всеми. Таких посиделок с солдатнёй фон Бок терпеть не мог. Особенно фон Бок не любил встреч с ветеранами и инвалидами, не любил, когда его шеф предавался воспоминаниям, таким далеким, что чуть не начала века.
- Рогаццо! – Суворов перешел на италийский. Если этот Аршинов и впрям при службе графа О., то понять должен. – Дальше Османскую Порту душить будем? Как думаешь?
Молодой казак, посмотрел на графа своими большими внимательными глазами, и качнул головой в знак понимания. Суворов, не заставляя себя ждать, сам себе ответил.
- Не будем мы её душить. Вот замиримся, и хватит пока. Держава турчанская, ежли помрет, своим трупным ядом начнет всё вокруг разлагать. Южный берег и так недавно русский, не прижился еще. Мы его у Ногайской Орды недавно совсем оторвали, кожица нежная покуда. Зараза ей ни к чему. – Суворов глянул на фон Бока. Фон Бок смотрел, как завороженный, на окорок, что нарезал один из казаков.
- Времени встретиться со Светлейшим, и поговорить, не дал Господь. – Суворов грустно замолчал, и нахмурился. Фон Бок продолжал смотреть на окорок.
Суворов положил себе в рот кус свинины. Фон Бок проводил взглядом закуску. Второй полковник, из русских, не отрываясь, смотрел на бутыль темно-зеленого стекла.
- Теперь я тебя слушаю, вьюнош.
- Двадцать пятого сентября погибли начальник Елисаветградской кавалерийской школы, граф О., Ахмет Ахметзянов и двое пластунов. В случае его смерти, Ахметзянов велел мне передать это графу О., ежели и его не будет в живых, тогда князю Потемкину, а если и тот помрет, то Суворову – Молодой кареглазый казак протянул графу сверток. Молодой казак был хмур и сосредоточен, но в глубине его выразительных глаз читалось беспокойство. Фон Бок, казалось, был загипнотизирован видом свиного сала.
- Царствие небесное! – Суворов широко перекрестился, его примеру последовали все присутствующие, даже фон Бок быстро рукой крест-накрест. – Что в свертке?
- Записка.
Суворов не медля отделил маленький пакет и вынул крепкий, исписанный пергамент. Их сиятельство сразу понял, что сему посланию не надлежало быть понятым постороннему. Шифр Суворов хорошо знал: он часто пользовался им в переписке с Потемкиным. Быстро пробежав по строчкам, коротко кивнул, поднял глаза, и очень внимательно посмотрел на сотника.
Содержание записки озадачило генерал-аншефа. Суворов знал, кому выгодна смерть Светлейшего, но записка направляла разведку совсем в другую сторону! Светлейший Князь Потемкин был против полного крушения Османской Порты. Султан выигрывал менее всего от смерти князя, ведь по его смерти вперед выступала партия, желавшая восстановления православной Византии и полного изгнания османов, но посмертный наказ велел следовать именно к туркам!
- Тебя как зовут, Аршинов? – Снова по-италийски спросил Суворов.
- Иосиф. – Ответил Иосиф, тоже на италийском. – Из Херсона.
Оставшись без начальника и покровителя, Иосиф чувствовал себя потерянным. Видно, точно также чувствует себя птенец трясогузки, коего злая судьба в виде подросшего кукушонка выбросила из гнезда. Душа его тряслась, не зная, что принесет ему следующее мгновение жизни.
- Понятно. – Повисла секундная пауза. – Собирайся вместе со всеми своими молодцами в путь, завтра, до рассвета.
Иосиф снова бросил быстрый взор на полковников, они стояли в том же виде. Ахметов заговор действовал.
- Куда? – Иосиф быстро поднял взор.
- Для начала все твои люди скрытно должны прибыть в Истамбул, Под каким видом – решай сам. Деньги у тебя на это есть. Найдешь эфенди Гасана Ататюрка. Скажешь уважаемому эфенди: «Керван йирми деве. Бир деве гериде калди ». Отдашь ему то, что досталось от Айдозле, взамен получишь то, о чем там упомянуто.
- Есть! – Коротко ответил Иосиф, на душе его сталось чуть спокойнее, неопределенность отступала.
- Тебя Аршиновым по росту прозвали? – Вдруг весело и по-русски спросил граф Суворов-Рымникский.
- Так точно! – Ответил высокий сотник, и первый раз за вечер улыбнулся.
Суворов кивнул, и бодро встал. Иосиф поднялся вслед за непобедимым «Снегирем», поднялись и другие казаки. Иосиф слегка тронул обоих ординарцев Суворова за плечо. Оба полковника встрепенулись, как ото сна, обождали, покуда генерал-аншеф покинет палатку, коротко кивнули головами, натянули кивера, и вышли вон.
Фон Бок шел хмуро, у него разболелась голова, и он никак не мог вспомнить, что именно говорил Суворов о припасах, о каком-то свином сале и об окороке. Мысли его путались, и о том пустяшном разговоре совсем не хотелось думать. Через час баронет уселся писать донос по Тайной Экспедиции, но ничего путного отписать по вчерашнему дню не смог, и отписался чисто формально.
Иосиф еще с вечера быстро начеркал короткое письмецо.
«Вот и пробил мой час, Ави! Отправляюсь ныне я в свой первый самостоятельный поход. Мои мудрые наставники, граф О., и Ахметзянов Ахмет, а также верные боевые товарищи, Ерофей Семенихин, и Эзра, сын Элазара, покинули сей бренный мир. Такова военная доля. Эзра, верно, пребывает сейчас в небесных чертогах Отца нашего, и ежли он обратится к тебе с просьбой что-либо передать мне, то не отказывай, и помоги ему. Я знаю, Ави, ты мудр, и найдешь способ. Твой Иосиф».
Клочок бумаги, с еще непросохшими чернилами, Иосиф макнул в желтое пламя сальной свечки, дождался, покуда прогорит, растер пепел, и споро побежал к ростовщикам с распискою от их Елисаветградских коллег за звонкой монетой. Что услышали ординарцы Суворова, за то Иосиф не опасался, он давно научился у покойного Ахмета отводить глаза и слух, и ни в жисть им не вспомнить ничего из вчерашнего разговора.
Двадцать казаков Израилевского конного Его Высочества Герцога Фердинанда Брауншвейгского полка, сотворив молитву, просто легли спать. Чтобы еще до рассвета отбыть в сторону Николаева, имея полевое снаряжение, и по ста пятидесяти серебряных рублика на человека.
Незадолго до обедни, гроб с телом Светлейшего, обтянутый розовым бархатом с золотыми позументами, сняли с возвышения, одиннадцатикратный пушечный залп, возвестил начало похорон. Все храмы Херсона принялись звонить во все колокола. Вскоре началась панихида.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/03/23/568