Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2015/11/20/2310
Обычно девочки мне звонят и сообщают, где находятся. Если время позволяет пересечься, подруги по нелегальщине подтягиваются к супермаркету ARD, и поджидают меня. Мы отправляемся гулять по Лунгамаре.
В среду у многих выходной – на полдня после обеда.
Выйдя из нашего кондоминимума, прохожу между двух домов и оказываюсь у моря. Солнце светит, море, прерывисто вздыхая, катит стеклянные волны, загибая их в трубочки. Над Калабрией висят белые облака. У нас похолодало. Зимняя форма одежды – ветровки и утеплённые курточки.
Навстречу мне идут Тома, Мариша и незнакомая пока Нэля – девчонки предупредили, что они втроём. Поздоровались, обменялись телефонами с Нэлей, решили направиться в бар Parisi. Бар – это место, где продаётся мороженое, гранитто, кофе, пирожные, подарочные сладкие наборы к праздникам, лотерея, сигареты, вино. Сюда ходят дети и взрослые. Перерыва на обед в баре нет, что радует.
Мы расположились на уличной террасе, обсуждая курс валют и проблемы детей в России. Тамара махнула рукой: «Хотела купить себе новую куртку, но узнав курс евро, отослала зарплату детям». Молодая Марина из Славенска, сбежала от войны, тоже высылает зарплату семье. Дети, мама – ждут её помощи. Что делать, если спасение утопающих у нас всегда было делом рук самих утопающих… Нэля – питерская. Тоже помогает детям. Она уже на пенсии. Рассказала, как звонила Медведеву и спрашивала, каким образом можно прожить на пенсию в 7 тысяч рублей. Медведев ответил, что таких пенсий в России нет. Нэля пошла в пенсионный и попросила распечатку своей пенсии за всё время. Там спросили, зачем. Она честно ответила. Ей отказали. Потому что таких пенсий в России нет.
Мы пьём капуччино с дольчи (пирожными). Солнце светит, птички поют, всё цветёт.
Чтобы разогнать печальные думы, рассказываю, как работала в одной семье. Лето было жарким, я сидела с бабулей, которая целые дни проводила в кресле-каталке. Всё бы ничего, но настоящим мучением было отвозить старушку в туалет. В санузле имелось окошечко, постоянно раскрытое. Когда на улице +40 и больше, от вонизма это окно не спасало. Я усаживала синьру на унитаз и выходила на улицу, возвращаясь, когда та справит свои дела. Дышать в банье можно было только в противогазе, но противогаз условиями труда не предусматривался. Я просила хозяев купить освежитель воздуха, но они игнорировали эти просьбы. Тогда я слегка поиздевалась над подопечной. Сначала сказала детям старушки, что у той запоры, и они тут же купили слабительные таблетки. Два дня до своего выходного я пичкала синьору тяжёлой пищей: рис, яйца, хлеб. Естественно, что справить большую нужду она не могла. Вечером, накануне джорнаты либера, дала подопытной двойную дозу слабительного и молилась, чтобы той не приспичилов туалет до моего ухода. Утром смылась из дома пораньше. Вернулась ровно в восемь вечера. Что там творилось! Старушка сидела в кресле с совершенно счастливым лицом, весь дом провонял насквозь, двери и окна были распахнуты настежь. Хозяева, очумевшие от жары и туалетного амбре, позвали меня в туалет, показали флакон с освежителем воздуха, и удрали. Нехорошо, конечно, я поступила, но что делать.
Девчонки хохочут, тема общего разговора меняется.
Марина сейчас в горах, на бабушке. Синьоре Цесарине Бог дал крепкое здоровье, но взамен забрал разум. Цесарина спокойна и радостна. У неё до этого работали и Тамара, и Нэля. Они зовут старушку Красной Шапочкой. Потому что каждый день синьора берёт корзинку и ходит по дому и садику, собирая всё подряд. Корзинка потом с милой улыбкой приносится в гостиную и водружается на стол.
Работа при Цесарине несложная, зато синьоры прижимистые, экономят на электричестве. И дом в горах. Так что выходные у работающей с Красной Шапочкой баданты – условные. Транспорт не ходит. С гор надо спускаться пешком. Темнеет рано, так что до 8 вечера ждать не будешь. Три-четыре часа от силы – вместо шести, это плохо. Поехать тоже никуда невозможно, расписание поездов и автобусов под сиделок не подстроено. Поэтому от Цесарины все уходят, при первой же возможности. Марина тоже собралась уходить. Ей Ольга обещала другое место после Нового года.
Нэля рассказывает, как она познакомилась с Томой: «Выпустили с гор в джорнату либеру. Пришла к морю. Языка не знаю. Никого не знаю. Страна чужая. Села на лодку и разревелась. Вдруг слышу песню над головой: «О чём, дева, плачешь?!»
Тамара подхватывает: «Иду, гляжу – сидит женщина на перевёрнутой лодке и рыдает. Точно, наша, новенькая!»
Тамара приехала работать уже в третий раз. Два раза уезжала, клянясь, что больше не вернётся. А уже через месяц начинала скучать по Сицилии. «Наташа, веришь: как душу вынули! Не могу, хочу обратно!» Верю. Я не собиралась сюда приезжать во второй раз, но вспоминала Сицилию каждый день, все четыре с лишним года. Как говорит моя Галя: «Это – малатия (болезнь)». Мы все больны Сицилией.
Нэля интересуется: «У тебя, Наташа, какая работа?» Я философски пожимаю плечами: «Моей бабушке 92, больное сердце. Остаётся надеяться на лучшее. Первые два места, в сентябре и октябре, были настоящей дуркой. Здесь отдыхаю, но насколько долго это продлится…» Девчонки понимающе кивают. Все меняли места, насмотрелись всякого. Хорошее место – мечта любой нелегалки.
Я своих работодателей не нахваливаю. Когда попала к ним, освоилась чуток, через пару дней позвонила Гале, похвасталась. Галя резко меня оборвала: «Наташа, запомни: твоё место – самое ужасное, условия – отвратительные, старуха – хуже некуда! Никому не говори, что у тебя всё отлично! Знаешь, как тут бывает? Вот соберётся баданта в отпуск, на неделю, на десять дней или месяц. Найдёт себе замену, такую же нелегалку. А вернётся – её обратно не берут. Потому что сменщица прогнулась под хозяев, доказала быстренько, что она лучше. Потом, ты понятия не имеешь, какие отношения у других сиделок с хозяевами, кто кого знает. Нахвастаешься, тебя подставят, хозяева тебя вытурят, а сплетницу возьмут!» Я удивилась: «Да ладно, не может быть!..» Галя приказала: «Молчи. Никому ничего не говори. Будут спрашивать, отвечай: бедная я, несчастная, есть нечего, спать не дают, работы выше крыши!» Я попробовала уточнить: «А, если я буду жаловаться, и моим хозяевам это расскажут, неудобно же получится!» Галя рассердилась: «Пока у тебя всё плохо, ты и твои хозяева никому не интересны! Всё поняла?!» Я послушно ответила: «Да».
Мы часто созваниваемся с Таней, той, что меняла меня в Мотта Камастре. Таня сбежала из горного селения, переругавшись с Марио и Петрушкой. В один час собрала чемодан, за ней заехали знакомые, и теперь она работает в Джарре, на подмене. Ей нашли место на полтора месяца, пока полячка Дорота будет в отпуске. Таня сказала, что сыта по горло итальянской жизнью, и в январе, если не получится устроиться на приличную работу, вернётся домой. Я искренне сочувствую ей, многие сбегают не то что через несколько месяцев, а даже через несколько дней. Но большинство, всё-таки, остаётся.
Девочки на выходном, они собрались по магазинам, а мои два часа прогулки заканчиваются. Прощаемся, и я неспешно топаю к дому. Там меня ждут бумага, ножницы, клей. По вечерам усаживаюсь в столовой перед телевизором и украшаю дом к Рождеству, наряжаю ёлку, готовлю подарки для гостей. Старушка Пина глуховата, ей не мешают звуки. Она почти всё время спит, встаёт лишь для того, чтобы выйти в туалет. Я только приношу в её комнату еду и убираю тарелки. Каждый раз, открывая дверь в её комнату, всматриваюсь в тело под одеялом: «Дышит? Слава Богу».
Мне нравится Роккалумера. Город, где между автомобилей на улицах припаркованы катера и лодки. Где море выносит на берег такие красивые камушки. Мне совсем не хочется думать, что, возможно, скоро, я снова буду искать другую работу.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/01/01/81