Радости жизни - 2. Гл. 4

Леонид Блох
(предыдущая глава http://www.proza.ru/2014/12/13/1086)


Надо честно признать, что и дисциплина, и учеба в шестом «А» резко ухудшились. Так оно ж и понятно. Только и разговоров было, что о предстоящих соревнованиях.

К тому же, класс разделился на два лагеря. Один – приверженцы старых порядков и старосты Пряткиной. Второй – проголосовавший за Сигизмунда. И инициатором этого раскола была сама Алена. Эх, блин, не дай нам бог стать врагом оскорбленной женщины! И возраст ее тут не имеет значения.

В понедельник в класс на урок физкультуры неожиданно пришла Марья Кирилловна, а с ней директор школы Петр Иванович. Они привели с собой двух братьев Карасевых из шестого «В» класса. Вся школа знала, что они спортсмены, легкоатлеты.

– Эти ребята теперь будут учиться в вашем классе, – тоном, не терпящим возражений, заявил директор. – А взамен двоих из вас мы переведем в шестой «В». Согласитесь, что спортсмены вам не помешают.

– А кого забираете? – неожиданно для себя осмелился спросить Сигизмунд.

– Марья Кирилловна, сообщите, – неохотно буркнул директор.

Классная, потупив взор, тихо сказала:

– Маша Петрова и Алик Клейн.

И тут же она подняла глаза, оправдываясь:

– Это всего на полгода. А в седьмом классе Алик и Маша снова будут учиться у нас!

– Но почему нельзя их оставить? – уже у Марьи Кирилловны спросил Сигизмунд.

– Мандельблюм! – крикнул директор. – Заявка подана на двадцать два человека. Вас не может быть больше! А пофамильный список мы еще не относили.

– Полковник знает? – спросил Валерий Сергеевич.

– Да ему-то, – фыркнул Петр Иванович. – Главное – результат! Вы за всю школу сражаться будете!

– Алик, Маша, собирайтесь, – сказала классная. – Вам на ботанику.

На уходящих товарищей никто не смотрел. Да и чего там интересного.

– Это Пряткина, – шепнула Люська Сигизмунду.

– Вижу, что Пряткина, – ответил тот. Он как раз прямо на нее смотрел, на ее ухмыляющуюся физию.

– Ты не понял, – продолжала шептать Люська. – Алена к директору ходила, как староста. Даже Марью в известность не поставила. О результатах она, видите ли, печется.

Мне, человеку взрослому, сложно подобрать определение, которым Сигизмунд назвал Пряткину. Но даже Люська отскочила, как ошпаренная. Он  подошел к Валерию Сергеевичу и попросил отпустить с ним Вовку Еременко.

– Ладно, – сказал физрук, глядя в решительные глаза командира отряда. – Действуйте.

Сигизмунд с Вовкой нашли в учительской Марью Кирилловну и вызвали ее в коридор.

– Это не обсуждается, – вздохнула классная руководительница.

– Да мы не о том, – покраснел Мандельблюм. – Нам бы с полковником пообщаться.

– А он теперь только в среду будет, – ответила Марья Кирилловна. – На репетиции концерта.

– Не, до среды никак, – мотнул головой Вовка. – У нас дело важное.

– Знаю я ваши дела, – вздохнула классная и повернулась, чтобы скрыться в учительской. Правда, на ходу бросила. – Ждите.

Через минуту она вернулась с листом, вырванным из тетрадки. На нем крупным учительским почерком был написан адрес Ткачука.

*** 

Друзья добирались минут сорок. Пешком, потом на трамвае, потом опять пешком. Сигизмунду бегать еще было нельзя. Он сначала попытался, забыв в горячке про болезнь, но в правом боку так зажало, что потемнело в глазах.

Сверяясь с листом, они приближались к намеченной цели. И с каждым шагом Сигизмунд понимал, что дорога эта ему знакома давно. Здесь же проживала другая его бабушка с неродным дедушкой. И не просто на той же улице, а в том же доме! Только во второй его половине. И входы были в разные калитки. Забор делил дом пополам. У бабушки адрес был три «А», а у Ткачука – три «Б».

Мало того, навстречу ему и Вовке с хозяйственной сумкой брела сама бабушка!

– Сигизмундик! – воскликнула она. – Вот радость! Решил навестить старушку! Пойдем, пойдем. Успею еще в магазин сходить. А ты чего не в школе?

– Уроки отменили, – буркнул мальчик.

Вовка делал ему какие-то знаки, типа, что ты, иди с бабушкой, а я к полковнику. Но Сигизмунд показал другу кулак, отвечая этим, что к Ткачуку они пойдут вместе.

– Заходите, детки, заходите, – суетилась бабушка. – Присаживайтесь. Только тихо. Дедушка отдыхает.

Дедушка отдыхал всегда, когда Сигизмунд приходил сюда. И в его отсутствие тоже. Если, конечно, не ел. Но кушал он обычно в какое-то другое время, потому что к приходу Сигизмунда еды уже никакой не бывало. Только чай и хлеб с маслом.

Вовка уселся в комнате за стол, а Сигизмунда бабушка вызвала на кухню.

– Зачем же ты с другом пришел? – укоризненно сказала она. – Мне что, и его кормить? И разговаривать при нем неудобно.

– Да я только что поел, – покраснел внук. – А зашел узнать, не было ли от папы новостей.

– После вашей поездки, – поджала губы другая бабушка, – у моего сына большие неприятности по партийной линии! Его заставили платить алименты!!! А на что ребенку жить прикажете? Если бы твоя мама не поперлась туда сдуру, он бы через полгода вернулся домой!

Сигизмунда душили слезы.

– До свиданья, мне в школу надо! – промычал он и махнул Вовке, чтобы тот тоже выметался.

– И передай ей, что надо написать ему письмо с извинениями, – кричала вдогонку другая бабушка. – Может, простит!

Друзья отбежали на порядочное расстояние. И спустились к реке. Даже печень не дала о себе знать.

Вовка молча наблюдал, как Сигизмунд приходит в себя.

– Переждем немного, – сказал Мандельблюм. – Она сейчас в магазин пойдет, а мы к полковнику.

Так и вышло. Подождав, пока спина другой бабушки исчезнет за углом, ребята подошли к калитке Ткачука и позвонили.

На крыльцо вышел какой-то дядька, чем-то напоминающий их бравого полковника. В тельняшке, спортивных штанах с пузырями на коленях и тапках. Волосы торчали, как будто дядька только что смотрел фильм ужасов.

– Хлопцы? – воскликнул хозяин и подошел к калитке. При ближайшем рассмотрении он оказался полковником. – А ну, заходьте в хату!

В доме друзей встретила маленькая, сухонькая старушка.

– Мама, – сказал ей полковник. – Это мои бойцы. Надо бы покормить их.

– Ой, – всхлипнула старушка. – Совсем детей стали в армию брать. Шо, постарше никого нету?

– Это игра, мама, – пояснил Ткачук. – Игра для школьников. Не ворчи. Налей-ка лучше борща. Будете?

Друзья пожали плечами.

Сели за стол, на котором тут же появились крупно нарезанный черный хлеб, прозрачное сало с прослойкой, чищеный чеснок, желтоватая сметана в кувшине со стоящей в нем строго вертикально ложкой. Полковник, было, достал из серванта графинчик, но, подумав, убрал обратно. Старушка принесла борщ в глубоких мисках. На поверхности плавали аппетитные шкварки. Такую порцию в семье Сигизмунда обычно съедали на троих.

– Перекусим, – улыбнулся Ткачук, – а потом расскажете мне, зачем пришли.

Вовка весело застучал ложкой, положив на хлеб сало. Сигизмунд скромно откусил от краюхи.

– Ты чого? – удивился полковник.

– У меня диета, – вздохнул мальчик.

– Он желтухой переболел, – добавил Вовка, сделавший себе второй бутерброд с салом.

– Что же тебе можно? – подошла мама Ткачука.

Сигизмунд пожал плечами.

Старушка ушла на кухню и принесла в миске кусок отварной говядины. Грамм на пятьсот.

– А? – спросила она.

Командир отряда кивнул.

Женщина подала столовый нож и вилку.

– Дай-ка, я сам, – улыбнулся полковник и, пододвинув к себе мясо, разрезал его на несколько частей.

Сигизмунд и не заметил, как навернул почти всю говядину. С хлебом, конечно.

За чаем полковник спросил:

– Ну? Вы ж не просто так адрес мой узнали, с уроков сбежали? Рассказывайте.

Вовка и Сигизмунд, перебивая друг друга, сообщили все последние новости.

– Так! – Ткачук ударил кулаком по столу. – Сейчас переоденусь и поедем. Допивайте.

*** 

В это время в кабинете директора школы происходили следующие события.

Впервые за шесть лет в школу явился папа Алика Клейна.

– Кум на месте? – спросил он у секретарши.

– Кто? – поперхнулась та конфетой.

– Петр, блин, Иванович, – сказал Клейн, прочитав с таблички на двери кабинета.

– Он занят, – вспыхнула секретарша. – У него совещание.

– Сейчас он со мной совещаться будет, – хмыкнул папа Алика. – И всем говори, что в домике никого нет.

– Что вы себе позволяете! – вскочила секретарша.

– Это я еще вежливый, – сказал Клейн и вошел в кабинет.

Петр Иванович пил какао с молоком. Любил он, знаете ли, этот детский напиток. Да еще вприкуску с гематогеном. Профессия, наверное, накладывала свой отпечаток.

– Где справедливость, кореш? – спросил папа Клейна с порога.

Рука директора, почуявшего какое-то свое упущение в педагогической деятельности, сильно задрожала. Несколько капелек какао упали на стекло, покрывающее его директорский стол.

Папа Алика снял пиджак, под которым оказалась рубашка с коротким рукавом и расстегнутыми почти до живота пуговицами, и повесил его рядом с плащом директора на вешалку.

Петр Иванович, мгновенно вспотевший, увидел, что широко открывшаяся мускулистая  грудь посетителя и его жилистые руки покрыты разнообразными татуировками.

– Пацан обижается, с уроков сбежал, плачет, – укоризненно сказал папа Алика. – У него и так детства нет. Я по зонам, мама на трех работах. А тут еще ты, козел. Какао любишь?

Петр Иванович кивнул. Чего ж не кивнуть, если спрашивают.

– Ты мне только пообещай, – вздохнул Клейн, – что завтра Алик в своем классе будет. И я пойду. Нехорошо мне тут отсвечивать, авторитет сына портить.

– Я подумаю, – машинально ответил директор. Он не нарочно. Он привык всем так отвечать. – Зайдите завтра.

– Как думаешь, кум, – вкрадчиво поинтересовался папа Алика. – Большая разница, семь раз отсидеть или восемь?

Петр Иванович пожал плечами.

– За хулиганку много не дадут, – продолжал рассуждать папа Алика, обходя директорский стол. – Если повреждения средней тяжести.

– У кого? – сглотнул директор.

В этот момент и ворвался в кабинет полковник.

– Почему, – не обращая внимания на Клейна, заорал он, – со мной не согласовали? Я отвечаю за результат! Не позволю разрушать коллектив!

– А, это ты ими руководишь? – спросил у Ткачука папа Алика. – А я как раз по этому же вопросу. И мы почти договорились. Правда, куманек?

Петр Иванович кивнул.

– Завтра Клейн и Петрова будут в своем классе, – сказал он. – Но я снимаю с себя всякую…

– А будешь снова безобразничать, – перебил его папа Алика, – я сам с тебя сниму. И всякую тоже. Не, ну ты подумай, полковник. Мало того, что папа у ребенка рецидивист, так еще и в школе зажимают. Ты присмотри здесь. Мне скоро уезжать, а ты, сразу видно, человек порядочный. Очень мне нашего смотрящего Туза напоминаешь.


(продолжение http://www.proza.ru/2014/12/15/818)