(кому интересно, первая глава здесь http://www.proza.ru/2014/03/10/2321)
Мама Сигизмунда торговала книжками.
На центральном рынке города в череде других стоял маленький металлический киоск, забитый книгами под завязку. Вдвоем внутри киоска было не развернуться. Но Сигизмунд в свои двенадцать был таким худым и мелким, что вполне уютно устраивался, протиснувшись в самый угол.
Это была его стихия. Запах книжной пыли благотворно влиял на детский организм. В духовном смысле. Представляете, все новинки проходили через его руки и глаза. Энциклопедии, словари, изредка фантастика. И любимая серия про военные приключения.
В физическом же смысле – буквально пять лет тому назад, когда Сигизмунду исполнилось семь лет, то вместо школы, под аккомпанемент маминых слез, он поехал в интернат. Потому что не подходил ни под какие критерии семилетнего ребенка. Он практически ничего не ел и начал расти почему-то вниз.
В интернате тоже учились, но как-то странно. Дети-то разновозрастные были, от семи до пятнадцати лет, а класс один. Вот и представьте себе, как учитель пытается этой группе физически недоразвитых глистоносцев объяснить что-нибудь такое, чтобы дошло до всех.
Всего два месяца интерната, и Сигизмунд начал меняться на глазах. Появился аппетит, хотя и только на отдельные виды пищи. Но с этим уже как-то можно было мириться.
Через год бабушка уже могла смотреть на внука почти без слез.
Через два года его уже можно было выпускать одного в ветреную погоду. Не боясь, что ребенка постигнет участь девочки Элли из «Волшебника Изумрудного города».
Через пять лет Сигизмунд начал отдаленно напоминать советского ребенка. Особенно в пионерском галстуке. И хотя двенадцатилетний мальчик стоял на уроке физкультуры последним, до предпоследней Маши Петровой ему оставалась буквально пара сантиметров.
Сигизмунд даже подозревал, что эта пара сантиметров кроется в Машиной пышной прическе, но тактично молчал. Это не главное. Страшнее было то, что Сигизмунд не мог ни разу подтянуться на перекладине. Он боялся этого снаряда, как пьяного отца Вовки Еременко. Их комнатки объединял общий коридор, и иногда Вовкин батя по ошибке рвался к Мандельблюмам. Спать, видимо, хотел. А двери рядом. А Вовкина мать тоже не хотела пускать пьяного мужа. Вот он и колотился, на всякий случай, во все двери. Хорошо, хоть его не надолго хватало. Зато утром комнаты было не открыть. Коридорчик узенький, а спящий в нем Вовкин батя – здоровый.
Вернемся к перекладине, хотя и не хочется.
Когда подходила очередь Сигизмунда показывать свое мастерство, весь класс замирал и наблюдал за его муками. Слышались подбадривающие реплики, от которых мальчика покидали последние силы.
Учитель физкультуры Валерий Сергеевич только вздыхал и ставил очередную тройку. Жалел Сигизмунда. У него это вообще была единственная тройка.
Как-то после урока Валерий Сергеевич задержал Мандельблюма в раздевалке.
– Тебе надо спортом заняться, – с сомнением сказал он.
Сигизмунд с неменьшим сомнением посмотрел на учителя.
– Может, бЕгом, – покачал головой учитель. – Ты худой, легкий. Приходи на стадион часам к пяти, я там тоже тренируюсь.
Так Сигизмунд впервые приобщился к спорту не по телевизору, а личным примером.
В пять вечера в манеже стадиона «Локомотив» занималась только одна детская группа. Бегуны с барьерами. Видела бы бабушка Сигизмунда этот барьер вблизи, она бы грудью перекрыла попытки внука его перепрыгнуть.
– Привет, – сказала высокая спортивная девушка Сигизмунду. – Ты из какого общества?
Вы представляете? Такие вопросы и в такой момент! По его реакции девушка догадалась, что новичок из общества глухонемых.
– Ну, ничего, – ободряюще улыбнулась она. – Все так начинали.
И Валерий Сергеевич хлопнул Сигизмунда по плечу:
– Я в тебя верю, парень.
Вот, всем нам нужно, чтобы кто-нибудь когда-нибудь хотя бы раз крикнул нам такие слова.
Вокруг не было насмешливых одноклассников, вокруг не было мальчишек и девчонок со двора, не было расширенных от ужаса глаз мамы и бабушки.
Было только «я верю в тебя, парень» и девушка с крепкими ногами.
И Сигизмунд побежал на барьер.
Никто не сказал ему, что в момент контакта нужно подпрыгнуть. Это и так было ясно. Но явно не Сигизмунду, хотя он был и смышленым мальчиком. Первый барьер почему-то упал, не удержавшись.
– Не обращай внимания! – крикнула девушка.
И Сигизмунд продолжил движение. Его обуяла радость. Второй барьер постигла участь первого.
А мальчик бежал! Болело колено, два раза снесшее барьеры, сбилась и без того слабая дыхалка, но он, сильно прихрамывая, бежал дальше.
Третий барьер он сбил грудью, потому что сил подпрыгнуть уже не было. Хотя их особо не было и до того.
Четвертый или какой-то там еще он уронил руками.
Финиш! Сигизмунд упал на лежащий у стены мат.
Может, вы подумали, что это был мат Валерия Сергеевича? Нет, это такой спортивный матрас для прыгунов и гимнастов.
Полежав немного, Сигизмунд с опущенной головой побрел к старту.
Он уже думал попрощаться и покинуть этот манеж навеки.
– А я не поняла, – крикнула девушка с крепкими ногами. – Барьеры кто будет за тебя ставить? Или ты больше не собираешься прыгать?
– А можно? – обрадовался и одновременно испугался Сигизмунд.
– Нужно, – ответил Валерий Сергеевич. – Ты думаешь, все с первого раза чемпионами становятся?
Не буду описывать эти еврейские страдания. Скажу лишь, что если бы хоть кто-то посмеялся в тот момент над Сигизмундом, то его попытки в манеже на этом прекратились бы навсегда.
Но никто не смеялся. Это было какое-то абсолютно новое ощущение.
Правда, следующим утром на теле мальчика не было ни одного миллиметра, который бы не болел.
– Ты здоров? – испугалась мама, приложив ладонь ко лбу.
– Здоров, – чуть не застонал Сигизмунд, натягивая школьную форму.
– Шобы все так были здоровы! – вмешалась бабушка. – Сиди дома, а школа один день переживет без Мандельблюма! Ребенок еле ходит, а ему еще тащить этот неподъемный портфель. Давай, хотя бы я его понесу, внучек, а ты медленно понесешь себя.
– Ты что, бабушка! – крикнул Сигизмунд. – Надо мной и так все смеются.
– Над Райкиным тоже все смеются, – резонно ответила бабушка. – И я вас уверяю, за хорошие деньги.
Сигизмунд схватил портфель и поковылял в школу.
– Этот ребенок далеко пойдет, – любовно сказала бабушка. – И я еще успею застать такое счастье. Ты же помнишь, твой папа, Сигизмунд Шмулевич, тоже был большим человеком! Его приглашал на чай директор филармонии!
– Я тебя умоляю, – вздохнула мама.
А Сигизмунд теперь почти каждый день бегал в манеж. И в манеже тоже. Успехи в спорте были налицо. Через неделю он ронял не каждый барьер, а только через один. Еще через неделю умудрялся сохранить все препятствия в неприкосновенности. Правда, прибегал в своей группе последним. Но прибегал же!
Учитель физкультуры ничего не говорил в классе про занятия Сигизмунда. Только подмигивал ему незаметно. И посоветовал купить гантели.
Занятия спортом тогда были бесплатными. А вот на покупку гантелей нужны средства. Обращаться с этим вопросом к маме Сигизмунд не решился. К бабушке тем более. Он слышал вечные разговоры в семье про нехватку денег и на более важные вещи. Какие уж тут гантели.
Где же взять двенадцатилетнему ребенку несчастный рубль с мелочью? Расскажу про этот случай с замиранием сердца.
Я уже писал о том, что мама Сигизмунда торговала книгами в ларьке. Кроме художественной литературы, в ассортименте была так называемая книжная лотерея. Представьте себе, такие свернутые в несколько раз и скрепленные металлическим колечком билетики. По двадцать пять копеек, вроде бы. Сидя в мамином киоске, Сигизмунд не раз с завистью наблюдал, как счастливые покупатели выигрывали в лотерею то рубль, то три. Деньгами мама не отдавала. Надо было на сумму выигрыша набрать в киоске книг.
Хранились билетики в картонном футляре с крышечкой, как кости домино. По сто штук в футляре. На двадцать пять рублей. Огромные деньги. Сравните, Сигизмунд получал от мамы на перекус в школьном буфете десять копеек.
Итак, пришел Сигизмунд после школы к маме в киоск, а она обрадовалась, как всегда, и попросила сына присмотреть за товаром. Отлучиться ей надо было к директору в магазин ненадолго. Закрыла окошко, повесив табличку «обед», заперла дверь снаружи и пошла.
Сигизмунд сразу увидел футляр с лотерейными билетами, убранный мамой под прилавок. Нераспечатанный еще.
«Возьму один билетик, – решился Сигизмунд. – А если выиграю, мама обрадуется. И на гантели хватит, и на новую шапку, может быть».
Азарт охватил мальчика сразу же. Он разрывал одну лотерейку за другой, а выигрыша все не было. Десять, двадцать. Но остановиться было невозможно. «Без выигрыша», – лихорадочно читал Сигизмунд и хватал следующий.
Начали попадаться и с другой надписью. «Пятьдесят копеек» – три раза, «Рубль» – два, «Три рубля» – один. Мальчик, чтобы не терять время, совал эти счастливые мгновения в карман куртки.
От полной упаковки оставалось пять билетиков, когда мама вернулась. Сигизмунд сунул оставшиеся лотерейки туда же, где лежали несколько выигрышных.
Ворох разорванных билетов по всему киоску, перепуганный сын и страшная мысль о том, где брать двадцать пять рублей недостачи?
Мама выгнала сына из киоска, не сказав ни слова, а только застонав, и, закрывшись, стала перебирать билеты, складывая безвыигрышные в пустой футляр. Думаю, не надо говорить, что сверху она обильно сдабривала их слезами.
А Сигизмунд, стоя между киоском и рыночной стеной, вскрыл последние пять билетов. В двух из них оказалось по десять рублей выигрыша!
Сложив цифры на счастливых билетах, мальчик получил в сумме двадцать шесть рублей пятьдесят копеек!
Счастливый Сигизмунд постучал в киоск и крикнул что-то радостное. Мама открыла, сначала ничего не понимая. Когда до нее дошло, она схватила счеты и пересчитала сама. Полтора рубля в плюсе!
– Если еще раз, – слабым голосом прошептала мама. – Я тебя убью.
– Убивай, мамочка! – крикнул Сигизмунд. – Но сначала купи мне на эти деньги гантели!
(продолжение http://www.proza.ru/2014/11/11/1405)