Глава 8.
Жизнь как экскурсия.
Человек, вступая в жизнь, долгое время читает брошюрку. Ознакомившись с материалом и выбрав маршрут, он спешит найти хорошего гида. Каждодневно находясь в предвкушении новых открытий, человек всё дальше отбрасывает мысли об опостылевшем доме, постоянных лицах знакомых и родных и вяло текущей обыденности, набившей, как он считает, оскомину ещё в детские годы. Воображение рисует прекрасные пейзажи гор, полей и лесов, богатых приключениями, неизведанными тропами, и безудержное веселье под чистым небом в эти минуты накрывает его с головой.
И вот, наконец, объявляется гид. Сразу видно, что человек он знающий, и поток лестных слов в адрес нашего путешественника нарастает день ото дня. Пейзажи обогащаются красками, зов первобытной природы заставляет сердце биться всё чаще, а горькая улыбка на лицах родных вызывает чувство отвращения. Как мог человек столь долгие годы не видеть дальше своего носа, сколько времени он потерял, пытаясь выжать из обыденности хотя бы каплю того, что издалека напоминает утопию воображения.
Собравшись с силами, он выбирает экскурсию. Семейные канаты рвутся со звоном струн, старые друзья, отдаляясь, идут по своему пути, и перед глазами человека лишь благородное лицо гида, надежды и опоры его терзаний. В эти минуты из маленькой, вечно дрожащей и боящейся малейшего шороха субстанции рождается Человек. Человек, которого не зазорно поставить в один ряд с Робертом Джорданом, Смоком Беллью и Робинзоном Крузо. Из глубины его глаз холодным огнём светит ясность ума, в осанке проявляется стройность кипариса, мир, затаив дыхание, смотрит на него снизу вверх, опоённый честью быть попранным Человеком. Экскурсия начинается.
Стойко и упорно превозмогая тяготы и лишения жизни, Человек, растит внутри себя стержень, который, не прогибаясь, долгие годы надёжно служит опорой в поисках и скитаниях. Оставив за собой тысячи дорог, Человек начинает видеть вдалеке то, ради чего он двинулся в путь. Гид разговаривает с ним как с равным, заменяя семью, друзей и всё то, чем так дорожил Человек в ранние годы. Прошлое дремлет на окраинах памяти, на истоке дня рвётся последняя струна, и горькая улыбка родных навсегда исчезает из памяти, перестав докучать отважному путнику. Он обрёл долгожданную свободу.
На крутых склонах гор растут львиные лапки белоснежных эдельвейсов, в глубоком ущелье нежно цветёт, переливаясь всеми оттенками розового, центурия акамантис. Человек, до глубины души потрясённый рассказами о невероятной красоте полулегендарных цветов, спешит, карабкаясь по склонам, петляя по козлиным тропам, дотронуться до неизведанного, согреваемый близостью цели. Он вновь попал во власть юности, и воображение его, дремавшее все годы странствий и потрясений, огрубевшее, вновь рисует картины идиллии и долгожданного покоя.
Перед ним распахнули врата уходящие ввысь горы, вершинами подпирающие небесный свод, и глухая громада ущелья, плода тысячелетней работы быстрых рек и юрких ручьёв, угрожающе нависла над ним. Он закончил путь. Слёзы счастья льются из покрасневших глаз, стекая по глубоким желобам морщин, и, подхватываемые ветром, уносятся вдаль, и мир внизу с восхищением смотрит на Человека. Усталый путник нашёл последний кров.
Но что это? Разве не играют цветы эдельвейса белизной любимого в детстве подснежника, и разве не похожа одинокая центурия акамантис на соцветие репейника из родного двора, оставшегося позади? Упоение жизнью сменяется отчаянием, стержень, все эти годы казавшийся несокрушимым, в один миг распадается осколками, и больное воображение, закостеневшее и пустое, тщетно пытается спрятаться в мире детства, пытаясь вновь связать порванные нити. Согбенный старик спешит вниз, глаза его смотрят вдаль и пытаются в дымке разглядеть родной дом, приветливые лица друзей и вечно печальные улыбки родных.
Холодный камень стоит на месте потерянного мира, тень его скользит по улыбкам прошлого, родные лица счастливо смотрят со страниц пожелтевших фотографий. Гид уходит, довольный своевременной оплатой, оставляя за собой развалины двух миров.
Следующая глава: http://www.proza.ru/2014/09/16/1230