Галочка как всегда принесла кучу новостей.
Поливановы очень сердиты на Карла Эдуардовича за давишнюю статью в «Красной Коммуне» и сначала подозревали его в умопомешательстве, а после того, как Лидия Михайловна повстречала на рынке его сестру Марту Эдуардовну, утвердились в этом мнении окончательно.
Марта Эдуардовна сказала, что ее брат заперся у себя в мансарде и не выходит даже к обеду, опасаясь мести Алексея Ивановича (то есть, моего папаши), который, якобы, грозился при свидетелях окончательно свести с ним счеты, называя Карла Эдуардовича старым дураком и другими непристойными словами.
Петр Ефграфович пошел к ним домой, увещавать безумца, но тот отвечал через запертую дверь, что работает над книгой о живых атомах вселенной и угрозы Алексея Ивановича не имеют к его затворничеству никакого отношения.
Поливановский Гриша сказал Ксении Львовне что-то такое, от чего она очень расстроилась и даже потихоньку плакала у себя в комнате. Галочка пришла к заключению, что Гриша негодяй и сплетник. Чем именно он третирует Галочкину тетеньку, узнать пока не удается.
Товарищ Петя скорее всего освобожден губкомом РКСМ от производства бумаги, потому первые полдня клеил с Ксенофонтовым какие-то чучела, а после обеда устроил репетицию антирелигиозной постановки « Сказка о попе и работнике его Балде».
Попа будет играть Ксенофонтов, Балду - автор инсценировки. На роль черта желающих пока не нашлось. Среди действующих лиц попадья, поповские дети, красноармейцы, пролетариат, крестьянская беднота и безграмотное батрачество.
Очень даже похоже, что Кланька влюбилась в товарища Петю, потому что все время говорит только о нем и даже собралась идти в клуб рабочей молодежи при писчебумажной фабрике на встречу с пролетарским писателем Иваном Бесстрашным. Галочка пыталась ее отговорить, но Кланя уперлась, как баран.
Зига Вельепольский явно что-то замышляет. Галочка находит его интересным и загадочным.
Я сказала, что в высокомерии нет ничего привлекательного, и мы чуть было не поругались.
Последней «новостью» были Володька Прянишников с Февралевым. Галочка сказала, что Февралев заявил обо всем в милицию и даже предъявил пуговицу, оторванную им в драке от бушлата грабителя, но милиция не выказала к этой пуговице ни малейшего интереса, и, скорее всего, не собирается никого разыскивать: подлетов много - милиция одна. Сказали, «если попадется бандит без пуговицы, вызовем вас для опознания». Володька в земской, едва ни при смерти - ему разбили голову.
Я на всякий случай не стала говорить, что уже видела Володьку на одре болезни, и выразила надежду, что он скоро поправится.
В этот момент в окошко кинули снежком. Галочка слегка изменилась в лице. Я полезла на подоконник и открыла форточку.
Конечно, это был Жоржик.
- Шура, вы заболели? - крикнул он.
- Немного, - ответила я. - Завтра буду в школе.
Жоржик рассказал мне о нападении на Володьку и Февралева с новыми неизвестными доселе подробностями. Оказывается, в городе орудует целая шайка подлетов, которые прячутся в склепах на кладбище. Все это напоминало дешевый роман о разбойнике Ренальдо Ренальдини.
Потом Жоржик сказал, что идет к Володьке. Галочка немедленно захотела пойти с ним и помчалась на улицу с шубой и капором в руках, даже не попрощавшись, как следует.
Это было неприлично и невежливо по отношению ко мне. Ну да ладно, не в первый же раз…
Красавицы - это особые существа, к ним нельзя предъявлять никаких требований.
Папаша пришел со службы поздно.
Ему уже было известно, что я не была в школе.
Во всяком случае, точно не от Амалии, потому что та после обеда ушла в свою комнату шить при закрытых ставнях новое постельное белье для Ксении Львовны.
Амалия большая мастерица. У нее много всяких выкроек и рисунков для вышивки. Она умеет делать красивые прошвы, плести кружева и вязать крючком всякие узорные штуки, чтобы украшать ими наволочки и занавески. Когда-нибудь я попробую поучиться у нее всему этому, но пока мне не очень интересно...
Так вот, Амалия Генриховна целый вечер строчила на машинке и никак не могла сообщить папаше о моей мнимой болезни.
Остается только догадываться, откуда он все узнал.
Спрашивать бесполезно, все равно ничего не скажет - отшутится как-нибудь.
Пришлось измерять температуру. Оказалось, тридцать семь и два, но я потихоньку встряхнула градусник перед тем, как показывать его папаше - иначе ни за что в школу не пустит.
(Продолжение следует)
http://www.proza.ru/2014/05/27/1717