В доме изумительно пахло едой.Оказалось, что Амалия готовила по папашиной просьбе пирог с капустой. Это случается не часто. В последнее время мы питаемся русскими народными блюдами, включающими пареную репу. Жизнь невольно заставляет следовать учению Льва Толстого - пахать землю и опрощаться.
Одним словом, щи да каша - пища наша. Хотя вареная брюква тоже бывает недурна, особенно, если посыпать ее толчеными сухарями... Жаловаться не приходится, потому что после революции жить стало намного хуже абсолютно всем, за исключением отпетых негодяев.
Конечно, Амалия Генриховна очень даже права в отношении козочки и курочек - молоко и яйца очень разнообразят рацион, а на рынке ни того, ни другого не накупишься - никакого жалованья не хватит. Придется мне проводить лето на пастбище.
Пирог был затеян по причине гостей.
Я спросила у Амалии Генриховны, кого ждем.
- Барышню, - ответила она. - Ту, что приходила на днях. Учительницу из вашей школы, Шурочка.
Похоже, что Галочка с Кланей говорили правду.
Допишу вечером. Мне нужно собраться с мыслями.
Марья Тимофеевна пришла к пяти часам. На ней была очень хорошенькая блузочка сиреневого цвета. Я и подумать не могла, что в Машерином гардеробе могут оказаться такие буржуазные вещи. Папаша тоже принарядился и выглядел не хуже Рудольфа Валентино.
Вначале пили чай.
Пирог получился замечательный. Это помогало преодолевать скованность.
Я молчала, а все остальные разговаривали ни о чем.
Может быть, все бы и обошлось благополучно, если бы папаша не придумал показывать Машере семейный альбом.
Во-первых, я терпеть не могу, когда меня начинают демонстрировать в виде пухлого младенца с толстыми короткими ножками, торчащими из-под кружевного платьица, или этакой хорошо упитанной малявкой с атласным бантом на голове.
Во-вторых… (о «во-вторых» я скажу потом).
Когда я была маленькой, папаша постоянно таскал меня по всем кабинет-портретам Санкт-Петербурга и не пропустил ни одного известного фотоателье на Невском проспекте. Поэтому у него собралась большая коллекция добротных неистребляемых фотографий с золотым обрезом и претенциозными вензелями в стиле арт-деко.
Как ни странно, папаше нравятся именно те мои портреты, которых я терпеть не могу и считаю совершенно недопустимыми в семейном альбоме. Но с моим мнением никто не считается.
Вот и сейчас он вытащил на свет два кожаных тома, размером с энциклопедию Брокгауза и Эфрона. Я надеялась, что Машера не проявит к ним большого интереса, но не тут то было. Папаша с Марьей Тимофеевной уселись на диван, как два голубка на открытке, и стали рассматривать фотографии.
Начали, конечно, с коричневого альбома с золотыми окошечками, увитыми акварельными розами вперемешку с ласточками, фиалками и прочей дребеденью. Это был тот самый альбом, в котором было больше всего моих карточек, на которых я выгляжу как дородный ангелочек с картины Рубенса.
- Шурочка всегда была очень болезненным ребенком, - сказал папаша.
- Очень заметно, - ответила Машера.
Я еле вынесла этот позор.
Во втором альбоме хранятся фотографии наших родственников. Это альбом с двойным дном. Все парадные карточки, на которых запечатлены люди в мундирах, орденах и эполетах, прикрыты сверху другими штатскими персонами. Конечно, папаша не удержался и показал Марье Тимофеевне фотографию своего дедушки, генерала от инфантерии … (пришлось зачеркнуть), у которого вся грудь в орденах, включая бриллиантовую звезду Святого Александра Невского.
Папашин дедушка был герой и отчаянный храбрец, в молодости служил под началом генерала Раевского… дальше писать не буду, потому, что об этом нельзя распространяться. Папаша очень интересно рассказывает разные семейные истории. И я тоже передам их своим детям, но только устно…
Теперь настало время рассказать о том, что было во-вторых.
Листая альбом, папаша дошел до фотографии Николая Николаевича Каразина и помчался в кабинет, чтобы показать Машере его акварели «Соколиная охота» и « Вид на озеро Иссык-Куль», которые хранятся в специальной папке, переложенные слоями папиросной бумаги.
В кабинете он вспомнил о книге «С Севера на Юг», которую подарил ему Николай Николаевич, и принялся ее искать.
- Шура, а где наши «Журавли»? - спросил он довольно обеспокоенно.
Обычно я не вру. Но и правду говорить не всегда удобно. Поэтому я ничего не ответила.
Но папаша не унимался.
- Я прекрасно помню, что она стояла на этой полке… Когда ты ее видела в последний раз?
Тут мне и врать не пришлось, потому что я видела ее позавчера, просто не сказала, где именно.
- Странно, - сказал папаша.
Потом он показывал Машере каразинские акварели, этюд Верещагина и другие интересные вещи, которые старается сохранить не смотря ни на что, потому что они связаны с историей нашей семьи и Отечества в целом, но было заметно, что он продолжает думать о пропаже.
В половине седьмого папаша поехал провожать Марью Тимофеевну домой на извозчике, а когда вернулся, перерыл весь кабинет в поисках книги.
Мне очень неудобно.
Но если папаша узнает, что я бываю у Лавреновых, будет еще хуже. А книгу я обязательно принесу назад и незаметно поставлю на место.
Правда, папаша может тогда подумать, что он сошел с ума.
А может, просто очень обрадуется. Нужно надеяться на лучшее.
В горле першит пуще прежнего. Пойду на кухню, запасусь чаем, чтобы не кашлять.
(Продолжение следует)
http://www.proza.ru/2014/05/08/1477