О том как Иван, княжий сын, Кощееву смерть искал 7

Франк Де Сауза
10.

…И тут же полетел куда-то вниз! Казалось, что я попал в какой-то крутой ледяной желоб, трубу, залитую изнутри льдом, по которой стремительно скользил, болтаясь по стенкам. Видимо, это и впрямь был лёд, потому что внутри было холодно, как зимой. Я летел вниз в полной темноте, стараясь держать меч так, чтобы не выронить его, ни напороться на его острие. Я слышал, как где-то внизу с грохотанием металлического панциря по льду несётся впереди меня Кощей. Труба иногда совершала плавные повороты, шла то более полого, то опять обрывалась в крутизну. На одном из поворотов я больно ударился головой – как раз тем местом, где на лбу никак не заживал шрам, оставленный когтями ведьминого кота,  и искры заплясали у меня в глазах. Не могу сказать, сколько продолжалось наше стремительное скольжение вперёд и вниз. Спина моя, прикрытая лишь рубахой (кафтан я скинул перед тем, как лезть на дуб) совсем закоченела и страшно болела. Полная темнота колола глаза и сводила с ума. Коленки и локти были изрядно отбиты на поворотах… И вдруг откуда-то снизу стал просачиваться неясный свет.  И по мере моего продвижения вниз, свет становился ярче. Вскоре я уже различал, как блестит лёд впереди, видел своё тело; а труба тем временем пошла более полого, скольжение моё замедлилось, и вот, после очередного поворота, я увидел яркий круглый выход… но куда? По мере приближения к концу движение всё более замедлялось, и наконец, я не вылетел, а буквально вывалился из трубы в какое-то помещение.  Вскочив на ноги, с мечом наизготовку, я принялся озираться. Рядом никого не было, я опустил меч и стал яростно растирать замёрзший зад, не переставая оглядываться. 

Я стоял у стены обширного зала, будто вырубленного в толще серого камня и обшитого деревянными панелями из резного мореного дуба. Резьба на некоторых панелях изображала сцены битвы, поверженных врагов, обезглавленные тела, терзаемых пленников. А на других я увидел какие-то адские рожи, чудовищные уродливые создания, с рогами и без рогов, но с клыками, с кабаньими рылами и козлиными мордами, драконов и змей, свивающихся в причудливые клубки. На третьих, в каком-то странном контрасте с первыми двумя, были вырезаны прекрасные лики мужчин и женщин – красивые, но жестокие и гордые. Повсюду стояли статуи – пустые немецкие рыцарские доспехи, увенчанные шлемами. Истуканы держали в «руках» различное оружие: мечи, топоры, копья, арбалеты… По стенам тут и там развешаны были щиты разных форм и с различными неизвестными мне гербами. Зал освещался горевшими факелами, что были вставлены в бронзовые гнезда, укреплённые на стенах. В дальней стене зала был устроен большой камин, в котором багрово мерцали раскалённые черные угли. У противоположной стены на постаменте со ступенями, покрытом красным ковром, стоял огромный высокий трон – сработанный из того же мореного дуба, что и панели стен, и тоже покрытый причудливой резьбой. Я не мог представить себе такого человека, который мог сидеть на таком троне: это должен быть настоящий великан. Высокая прямая спинка трона была увенчана резной головой волка. В зале не было ни души, но на серых камнях пола виднелись следы свежей темной крови, ведущие через весь зал. На той стороне, в боковой стене я заметил низкую дверь из толстых, плотно сбитых гладких досок, обитых железом. Следы вели к двери. Я подбежал к ней, толкнул, и она бесшумно отворилась. За дверью тянулся широкий сводчатый коридор, освещаемый, как и зал, вделанными в стены факелами. Коридор уходил влево, потом направо, потом шёл полого вниз, как будто для того, чтобы по нему удобнее было катить какие-то тележки. Этот пологий спуск заканчивался тупиком, в котором была еще одна дверь – полуоткрытая. Из-за нее струился желтоватый свет. Я подошел к двери, рванул её на себя, и в глаза мне ударило яркое сияние… За дверью находился низкий зал, почти полностью покрытый грудами золота: монетами самых разных стран, украшениями, слитками, кубками, золотыми статуэтками. Тут и там лежали россыпями драгоценные камни – и ограненные, вставленные в кольца, диадемы, короны, и дикие, грубые, неотделанные. На стенах и низком потолке зала играли желтые, серебристые, разноцветные блики.

На длинном пологом холме из мелких золотых монет лицом вниз лежал Кощей. Там где его черный бархатный костюм не прикрывал железный доспех, он был вытерт до блеска долгим спуском в ледяном жёлобе. Одна рука цеплялась за золото, вторая был неестественно подвёрнута – видимо, она зажимала рану в животе: из-под панциря на золото вытекала кровь. Кощей был недвижим. Я осторожно подошёл и слегка уколол его мечом в бедро. Злодей даже не вздрогнул. Тогда я отложил меч и схватив тело за плечи развернул к себе лицом. Но что это?!.. Передо мной предстало спокойное умиротворённое лицо того мужичка с рыбачьей сетью, которого я встретил на дороге к дубу! Только на этот раз он был совершенно бледен. Я наклонился проверить дышит ли он. И тут мужик открыл глаза. Я опешил на секунду, и не заметил движения его руки, а ещё через мгновение в мое горло, касаясь его остриём, упирался узкий клинок кинжала.

— Тш-ш, Ваня! — ласково улыбаясь, произнёс мужик. — Не дёргайся, порежешься!

Я нервно сглотнул. Кинжал колол  мне кадык.

— Ты кто такой? — пробормотал я.

— Хочешь сказать, что не узнаёшь меня? — так же приветливо ответил мужичок. – Я же тебе говорил: свидимся ещё.

— А Кощей... где Кощей?

— А я что –  не похож? — захихикал мужик. — До чего ж ты глупый, Ваня! И на что только ты годишься? Зло, Ваня, является в том виде, в каком от него ждут! Так вернее, что человек клюнет, хе-хе!

— Я тебя видел… Там, на дороге… Ты сеть чинил, а я мимо ехал, дорогу у тебя спросил, я ещё тебе про зверя говорил, мол нет никакого зверя в тутошнем лесу, а ты мне… — я нёс какой-то вздор, только бы мужик не заметил как я медленно вытаскиваю нож из чехла на поясе.

— Вот что я тебе хочу сказать, Ваня, — осклабился мужичок. — На прощание. Ещё раз. Пойми: бессмертный я! Бессмертный! А ты – нет. Прощай!


* * *

Где-то далеко на востоке, в глухом непроходимом лесу с мало кому известными, а людям – и вовсе неизвестными, тропинками, где деревья были такими твердыми, что казались железными, на небольшой поляне стоял диковинный дом: старая, почерневшая изба с крышей из соломы и дёрна, опиравшаяся на четыре похожих на куриные ноги столба с косыми подпорками. Дом был обнесен плетнем из ольхи, разделенным жердями. Всего жердей было двенадцать, и на одиннадцать из них были надеты битые горшки, напоминающие потемневшие человеческие черепа. С высокого крыльца избы спускалась сгорбленная старуха в сером одеянии из грубого льна, линялом синем платке на плечах; голова её была повязана красной тряпицей. Старуха что-то бормотала, пожёвывая запавшими тонкими губами, так что кончик крючковатого носа чуть ли не касался острого выдающегося вперед подбородка, поросшего редкими седыми волосинами. Спустившись, старуха доковыляла до плетня и  водрузила на пустую двенадцатую жердь еще один битый горшок. Закончив, она полюбовалась на свою работу, погладила и похлопала горшок по донышку и посмеиваясь неспешно побрела обратно в избу…



11.

Факелы в большом подземном зале мгновенно погасли, и тут же снова вспыхнули – но уже холодным голубоватым пламенем. И тут зал, погружённый в синий сумрак, запел. Пели стены и пол, и сводчатый потолок, пели истуканы в рыцарских доспехах, и факелы, и бьющее их них холодное пламя. «Аннг!... Аннг!... Аннг!» — висел, звенел в воздухе призывный стон. И тогда прямо с потолка над троном хлынул вдруг поток голубого света. Он падал на трон прямыми, как клинки, лучами. И трон начал быстро покрываться льдом. Оттуда иней стал быстро распространяться по полу, по стенам, покрыл изморозью металлические доспехи истуканов, добрался до потолка. Слой инея быстро превращался в лёд, и вскоре весь зал представлял собой огромную ледяную пещеру. И тут грянул хор неведомых голосов. Голоса пели, взывали, молили…


Славься, Царица Снега и Льда!
Славься, Девица Краса Исполинов!
Славься, Старуха Железного Леса!
Вечная дева и вечная мать!
Утроба твоя изрыгнула Владычицу Смерти,
Ту, что тенями и тьмой верховодит;
Волка могучего, солнцеглотателя;
Змея, что Землю, обвившись, задушит -
Ужасны твои порожденья!
Славься, несущая в детях своих
Миру погибель и возвращение
В лоно твоё, о мать матерей!

Там, где на трон изливался яркий голубой свет, возник снежный вращающийся вихрь – такой густой и плотный, что казалось, это вращается снежная колонна. Внезапно снег разлетелся, как от взрыва, и тут же смолкло пение неведомых голосов. На гигантском троне восседала великанша – дева невиданной  холодной и ужасной красоты, в струящемся платье из жидкого льда, со стальным, покрытым серебристой изморозью жезлом в руке. На плечи ей падала пышная волна пурпурных волос, а глаза цвета аметиста смотрели будто сквозь время и пространство, проникая в сущность всякой вещи. Дева словно светилась изнутри в синем полумраке тёмного зала.

На какое-то время в зале воцарилась тишина. А потом зазвучал одинокий голос. Голос был глубокий, могучий, своим холодом леденящий всякую человеческую душу, если бы тут нашлась такая, что могла слышать её.


Я – Великая Мать,
И лёд – стихия моя
Бездна меня породила, и бездной
Была я сама.
Прежде любого начала
Я уж была,
Из бездонной утробы моей
Всё происходит,
И в бездну утробы моей
Всё возвратится.
Я - дева, Я – мать, я – старуха:
Три лика во мне;
В должное время каждый из них
Я являю.
Трижды сжигали меня, пронзали оружьем,
Но  трижды
Из пепла и праха я вновь восставала
Всё более сильной.
Ужас и зло, разрушенье и смерть –
Дары мои миру
Дети-чудовища мной рождены
От мужа, который
Для мира – изгой ненавистный.
Ныне в плену он, а дети  – в изгнанье.
Их мать и жена
Одиноко в веках ожидает
Битвы последней:
Муж мой полки поведёт.
Не выдержит привязь и вырвется
Сын мой, и солнце
В пасти его пропадёт.
Владычица мёртвых восстанет –
Дочь дорогая моя.
Яд, убивающий светлых,
Сын мой второй изрыгнёт.
Пламя на Землю обрушится,
И кончится всё!
И вернётся в меня!

А покуда я тайно
Зла бесконечную тку пелену.
Нитка за нитку,
Слово за словом, дело за делом,
Воля за волей
Глупых созданий земных,
Крепко цепляясь,
Новое зло порождают
И тянется так
Бесшовная ткань непрестанно.
Из этой материи прочной шью одеяния
Слугам моим:
Надевший его добровольно воли своей
Впредь не имеет,
Но, волю мою исполняя, бессмертием
Он наделён
Ибо, лики свои бесконечно меняя,
Зло умножается злыми.
И этим пребудет в веках!
В мире пребудет в веках!
Зло да пребудет в веках!

Когда голос умолк, дева наклонила свой жезл, и вырвавшийся из него голубой луч залил холодным светом распростёртую перед троном фигуру человека, покрытого ледяной коркой. Потом она подняла жезл, и тут же вновь поднялся снежный вихрь, окруживший гигантскую фигуру на ледяном троне, а когда он утих, трон оказался пуст. Голубые огни в факелах тихо угасли, и тотчас же в них вспыхнуло обычное пламя, осветившее зал желтым колеблющимся светом. Нигде не было видно никаких следов льда или инея.

Он лежал ниц перед троном, и когда всё закончилось, поднялся и осмотрел зал.  Потом медленно направился через боковую дверь в хранилище. Равнодушно взглянул на труп, лежащий на окровавленной груде золота, и не стал его трогать. Выбрал из груды драгоценностей золотую табакерку и какую-то серебряную булавку и сунул в карман. Сгодится.  Запер дверь на замок, и произнёс заклинание. Тут же факелы в хранилище погасли.

Пора было подниматься наверх. Он уже чувствовал отдаленные позывы жажды, но предстояли еще дела – хоть и пустяковые. Нужно было где-то раздобыть новых зайца и утку. В зале он помедлил у огромного серебряного зеркала и пристально взглянул на свое отражение. Пожалуй, недурно… Он откинул прядь волос со лба и досадливо сморщился: вот только эта незажившая рана от кошачьих когтей на лбу! «Наверное, шрам останется, — подумал он. — Ладно. Заживёт. Время есть. Много, очень много времени…»

**** Продолжение следует  http://www.proza.ru/2013/08/12/790