Популярность Шарля Бодлера в России чрезвычайно высока. Это не в последнюю очередь связано с творчеством поэтов-переводчиков Бодлера на русский язык. Достаточно упомянуть гениальный перевод Марины Цветаевой Бодлеровского "Плаванья". Наверное, число переводчиков Бодлера приближается к числу переводчиков на русский язык великого Байрона. Интересно сравнить в этой связи несколько переводов стихотворения Бодлера «Красота» из его знаменитой книги «Цветы зла».
Перевод Константина Бальмонта:
Стройна я, смертные, как греза изваянья,
И грудь, что каждого убила в час его,
Поэту знать дает любовь - и с ней терзанье,
Безгласно-вечное, как вечно вещество.
В лазури я царю как сфинкс непостижимый;
Как лебедь бледная, как снег я холодна;
Недвижна Красота, черты здесь нерушимы;
Не плачу, не смеюсь, - мне смена не нужна.
Поэты пред моим победно-гордым ликом
Все дни свои сожгут в алкании великом,
Дух изучающий пребудет век смущен;
Есть у меня для них, послушных, обаянье,
Два чистых зеркала, где мир преображен:
Глаза, мои глаза - бездонное сиянье.
Перевод Валерия Брюсова:
О смертный! как мечта из камня, я прекрасна!
И грудь моя, что всех погубит чередой,
Сердца художников томит любовью властно,
Подобной веществу, предвечной и немой.
В лазури царствую я сфинксом непостижным;
Как лебедь, я бела, и холодна, как снег;
Презрев движение, любуюсь неподвижным;
Вовек я не смеюсь, не плачу я вовек.
Я — строгий образец для гордых изваяний,
И, с тщетной жаждою насытить глад мечтаний,
Поэты предо мной склоняются во прах.
Но их ко мне влечет, покорных и влюбленных,
Сиянье вечности в моих глазах бессонных,
Где все прекраснее, как в чистых зеркалах.
Перевод Вильгельма Левика:
О смертный! Как мечта, что в камне спит нагом,
Я дивно хороша. Разбившись, платит кровью,
Кто хочет мной владеть. Поэт ко мне любовью,
Извечной, как сама материя влеком.
Я лебедя белей и холоднее льда.
Я непостижный сфинкс, и трон мой в тверди синей.
Я враг движения, смещенья форм и линий,
И знай, я не смеюсь, не плачу никогда.
Но, видя в волшебствах искусства и природы
Высокий образ мой, взволнованный поэт
Мне в жертву принесёт исканий трудных годы.
Над тем, кто избран мной, сильнее власти нет,
Чей взор мой, строгий взор, в чьём зеркале бесстрастном
При свете Вечности всё кажется прекрасным.
Перевод Эллиса:
Вся, как каменная греза, я бессмертна, я прекрасна,
Чтоб о каменные груди ты расшибся, человек;
Страсть, что я внушу поэту, как материя, безгласна
И ничем неистребима, как материя, вовек.
Я, как сфинкс, царю в лазури, выше всякого познанья,
С лебединой белизною сочетаю холод льда;
Я недвижна, я отвергла беглых линий трепетанье,
Никогда не знаю смеха и не плачу никогда!
Эти позы, эти жесты у надменных изваяний
Мною созданы, чтоб душу вы, поэты, до конца
Расточили, изнемогши от упорных созерцаний;
Я колдую, я чарую мне покорные сердца
Этим взором глаз широких, светом вечным и зеркальным,
Где предметы отразились очертаньем идеальным!
(Эллис – псевдоним поэта, переводчика, теоретика символизма Льва Львовича Кобылинского).
Все эти переводы помимо несомненного стремления их авторов воссоздать на русском языке основные мысли оригинала отражают также творческое лицо самого переводчика. Вот перевод Бальмонта. Вычурнось, красивости, присущие также многим оригинальным стихам Бальмонта, просто «выпирают» в этом переводе: «греза изваянья», «бездонное сиянье», «в алкании великом». Попытки сказать красиво приводят к малопонятным оборотам: « И грудь, что каждого убила в час его», «Не плачу, не смеюсь, - мне смена не нужна».
Чеканный стих Брюсова виден и в его переводе. Хотя по поводу некоторых его оборотов можно и поспорить. В частности, грамматически тяжеловатой смотрится первая строфа. Наверное, не слишком удачно и выражение «Поэты предо мной склоняются во прах».
Вильгельм Левик, бесспорно, один из лучших наших переводчиков. Можно, правда, "придраться" к обороту «Я непостижный сфинкс», который легко заменить правильным словом.«непостижимый».
Я, к сожалению, не владею французским языком, и поэтому не могу судить, каким стихотворным размером написан оригинал Бодлера. Отмечу только, что в отличие от переводов Бальмонта, Брюсова и Левика, написанных практически ямбом, перевод Эллиса написан анапестом. Впрочем, в переводе Эллиса есть некое своё обаяние, и некоторые места переведены очень удачно.