Заместитель особого отдела Московского ЧК Ларин сидел за огромным письменным столом спиной к полукруглому окну во всю стену. Кабинетную тишину не нарушало даже плотное движение людей и транспорта, хорошо просматривающееся через стекло.
В двух шагах от стола стоял комиссар Антипов.
- Хорошо, что хорошо кончается, - после долгого молчания произнёс Ларин.
- По-другому, бон, и быть не могло, - сухо сказал Антипов.
Ларин возразил:
- Кабы не звонок председателя ВЦИКа Якова Михайловича Свердлова, по-всякому могло повернуться. Оружие получите внизу на вахте. Машина ваша у подъезда. Впредь попрошу все спецоперации согласовывать со мной.
- Поживём, бон, увидим. Может, не будет больше никаких операций.
- Это вряд ли. Вам, конечно, в Кремле виднее, но я дело говорю. В другой раз вот также сойдёмся – перестреляем друг друга к чертям собачьим. Согласитесь, глупо получится. А добычу … - чекист посмотрел на стул, на котором лежал холщёвый свёрток с серебряным гарнитуром и сапоги артиста Самойлова, - предлагаю по-товарищески поделить. Чего выберешь – сапоги или серебро?
- Сапоги, бон.
- Это по-хозяйски. Забирай, носи на здоровье.
- Всё что ли? Могу, бон, идти?
- Не спеши.
Ларин поднялся, обошёл огромный стол и, вплотную подойдя к комиссару, вонзил в него свои чёрные, блестевшие глаза и сказал:
- Ты вот чего, товарищ Антипов, дорогу в ту квартирку забудь. Не про твою честь.
- О чём это вы?
- Ты дурака-то не валяй. Я видел, как ты на внучку артиста смотрел. Ни к чему это. Забыл, сколько тебе годков?
- Не понимаю, бон, на что вы намекаете.
- Я тебя предупредил.
Ларин сказал что-то ещё в том же духе. Но Антипов его не слышал. Шрам на его щеке побелел и стал дёргаться.
- А мне, бон, начхать с высокой колокольни на твое предупреждение. Если пожелаю, пойду и тебя, бон, не спрошусь, - ответил Антипов.
Точнее сказать, что таким макаром комиссар Антипов хотел ответить чекисту Ларину, и что эта мысль пришла к нему уже после того, как он вышел из кабинета чекиста, так сказать, на свежий воздух.
Комиссар плюхнулся рядом с бойцом Соболевым на заднее сиденье «Лузьера» и крикнул сидевшему за рулём Нестерову:
- Гони, бон, мать твою!
Соболев и Нестеров переглянулись, но спрашивать командира ни о чём не стали – мало ли какой разговор у него вышел в кабинете Ларина. Очевидно одно, впереди у них неприятностей гораздо больше, чем позади, и Антипычу, как пить дать, достанется по особой программе, «по самое не балуй».
Сам комиссар не столько опасался неизбежного наказания, сколько остро переживал незнакомое ему ещё и крайне болезненное чувство недовольства собой. Он, не единожды рисковавший жизнью, побывавший в таких переделках, о которых и вспоминать без дрожи в коленях невозможно, не мог себе простить, что с чекистом Лариным повёл себя, как последний трус, дешёвка. На предупреждение наглого еврея – забыть о внучке артиста Самойлова он только и смог, что жалобно промычать, вроде того, что товарищ Ларин сильно ошибается, предполагая такую глупость, и, вообще, Варенька годится ему в дочери.
Продолжение - http://www.proza.ru/2013/02/26/2144