Лора Маркова. Маска, я тебя знаю

Пространство Текста
о повести http://www.proza.ru/2013/02/14/1372

Это не то, что ты думал, но лучше?  Или  Повесть о Питере и Трубе? Что же это на самом деле?   
Автор данной повести  http://www.proza.ru/2013/02/14/1372  предлагает читателю смело окунуться в атмосферу городского дна и поближе познакомиться с его обитателями, ведущими бродячий, свободный от социальных запретов, условностей и обязанностей, образ жизни.  Волею судьбы многие из героев повести  оказались на улицах холодного мегаполиса, без определённого места жительства, занятий и целей. Что привело их в Петербург, кто они, откуда, и как город встречает подобных гостей, жесток ли он, снисходителен ли,  терпим ли,  радушен? Обо всем этом автор предлагает читателю узнать из почти документального повествования, композиционно оформленного как переплетение эпизодов  реальности с глубоким авторским погружением в подсознание, в галлюцинации, во сны, в мечты, в сказки. Петербург в авторской интерпретации приобретает черты одушевленного персонажа, он - любим, он – красив, он – непредсказуем…

Можно ли ему верить?

Я то верила: город вышит
И распят на оконных пяльцах
Улыбается: «Здравствуй, гость!»
Оказалось, что город слышит
Хруст, с которым сжимают пальцы,
Вздох, с которым идут – насквозь,
Оказалось, что он – как омут:
Неразборчив, и тих, и жаден,
И всё время глядит в упор…
Что от шепотов темных комнат
И до самых интимных ссадин -
Всё годится ему на корм…
Что играй, да не заиграйся,
Не теряй головы, подруга,
Покупаясь на пятачок…
Город памятлив и опасен,
Переулки ведут по кругу,
Круг сужается, как зрачок…
Неприкаянность,  или совесть
Только ноет, и ноет, и ноет…
(Стихи Аси А. "Город")

Существуют и такие версии. Менее оптимистичные. Более реальные… Жизненные.

Автор просит  читателя  не судить строго своих героев, избегая оценок «что такое хорошо и что такое плохо». Попробуем. Обойдемся без «крошки сына и отца».

Глава первая. Героиня повести, с которой знакомится читатель в этой главе - Нетти. «Нетти – профессиональный «аскер». Она «аскает» так легко и непроизвольно, будто дышит или говорит. Я ей благодарна: она научила меня многому…». Нетти – двадцать лет, она – «питерская», но дома не живет. В двух словах: безответная любовь, порезанные вены, лечение в психиатрической клинике и сложные отношения с родителями. «Козлы…» - это о родителях. Что тут скажешь? Сия история стара, как мир. Вдруг, правда, «козлы» вместо мамы с папой? Не повезло. «Аскать» звучит более романтично, чем «попрошайничать», «выпрашивать», «просить». Почему бы и нет? Людям, вообще, следует быть добрее и щедрее по отношению к друг другу… С миру – по нитке, голому…

Кто там следующий?  Абрек? Это - «… молодой Челентано», буйный темперамент, алкоголь, «травка». Ко всему прочему очень обаятельный… А это уже много. Наверное. Но мы ещё узнаем о нем подробнее, это дальше по тексту. Сейчас  же мы уже там, в легендарной «Трубе» и будем слушать музыку. Кто здесь у нас? Вижи, подруга Абрека, «самая яркая обитательница «Трубы». Говорит быстро, и так же быстро перемещается в пространстве. И музыканты. Рысь, Вискас, Сэнс. Как-то так…

«Текли песни, текло пиво», текло время, проходила жизнь… Была потрясающая гроза… Босиком по лужам. Восторг. Медный всадник. Мелкое хулиганство. Зато весело. Жизнь ведь только начинается.

Однако пора уж  и в Хижину, на ночлег. Хижина – это удивительное место. Тусовочное.  А «заночевать» там - это значит «вписаться». На самом деле, это - чья-то грязноватая бесхозная трехкомнатная квартира, постоялый двор, притон, где попискивают крысы, постояльцы  балуются алкоголем, травкой, и так далее, кто чем может и чем хочет. Свобода самовыражения заводит иногда слишком далеко. А крайний эгоцентризм всегда оправдан. Здесь читатель кратко знакомится с новым приятелем Росси – Красавчиком, ещё «одним из самых ярких людей в «Трубе». Большие глаза и немытые волосы.  «Народ» в Хижине бывает «в отрубе» уже в одиннадцать часов вечера, поэтому всем остальным, вновь прибывшим тоже – спать, спать, спать.  День был трудный.

Заканчивается первая глава повести описанием беседы автора повествования, шестнадцатилетней Росси, со Спутником, существующим в её воображении, в образе человека, на лице которого улыбающаяся карнавальная фарфоровая маска с золотыми разводами и нарисованными глазами. Здесь он рассказывает сказку о внезапном исчезновении Солнца из жизни людей. О холоде и голоде, они неотвратимо последовали позже. И о счастливом возвращении Солнца на небеса, не без участия бескорыстной девушки, принесшей в жертву свои чувства и эмоции на пути к святой цели. Девушка исчезла, а Солнце взошло. «… солнцем может стать каждый, убитый ритуальным ножом…» Кто-то был убит. Но это не важно. Никто никогда не узнает точно, как всё это было. Возможно, что солнцем стало некое злое существо. И тогда – о, как жаль этот мир! Такая вот философия… Почти Корней Чуковский. Но со своим личным крокодилом.

Начало любого повествования – это всегда «зачин». Его задача – заинтриговать, увлечь читателя. В данном случае, после прочтения первой главы, читатель может быть крайне разочарован. Необходимой динамики нет. Формат дневниковых записей, в которых автор добросовестно описывает свои похождения, почти лишен выразительных, предметных описаний быта, среды, обстановки. Внешность героев обозначена банальными штрихами, индивидуальности не просматриваются, ассоциативные связи не возникают. Картинка отсутствует. Есть лишь обнаженность чувств и переживаний автора. Натянутая струна гитары, звенящей в суете подземного перехода у Гостиного Двора.

Дальнейшее чтение добавляет трудности идентификации тех или иных персонажей в общем контексте. Судьбы у всех героев разные, но в итоге все они сливаются в общий фон тщеты существования на этой грешной земле. И тоска, что является к автору в образе Спутника, наивно философствующая галлюцинация, не дающая покоя – всё это свидетельства явного душевного неблагополучия, тотальной оторванности от истинной гармонии мира. Не будем о наркотическом бреде. Это – по умолчанию. И там, где надо.

Узнавая о похождениях автора больше и больше,  от главы к главе, нельзя не задаться вопросом – и где же здесь интрига, когда же она, в конце то концов? В том ли она, что Росси случайно узнает о своей смертельной болезни? Но, позвольте, она удивительно равнодушна к своей участи. Росси не пытается бороться, не считает необходимым даже засомневаться по поводу страшного диагноза. Здесь нет соответствующего ситуации накала трагедии, страсти, нет уместного случаю сожаления или раскаяния. Ни бури, ни натиска.  Никаких разрывающих душу сцен и слезливых дополнительных акцентов. Тишь, гладь, божья благодать. Умерла – так умерла…  И даже неудачная попытка самоубийства ничего не добавляет.  Слишком просто, слишком обыденно, слишком вяло. Чудеса самообладания на грани полного пофигизма. Читатель не проникается ни сочувствием, ни жалостью. Будничная констатация фактов. Желание Росси оградить своих непутевых друзей от участия в её смертельной трагедии выглядит благородно. Да и чем они могут помочь? В данной ситуации собственная смерть выглядит чрезвычайным осложнением жизни сотоварищей. Умирать следует тайно, скрытно, вдали от всех. И чтоб никто не догадался…

В последних главах мы узнаем о том, что же  явилось причиной того, что Росси оказалась в роли такой вот романтичной бродяжки. И лишь тогда повествование обретает некую логику. Из конца – в начало. Всё  это время мы, оказывается, бежали впереди паровоза. Описание последней одинокой ночи Росси в чужой квартире и телефонный звонок родной матери в далёкий сибирский город – это, пожалуй, самое яркое, стилистически выверенное и запоминающееся описание из всей повести. Финал же несколько  надуман, хотя и имеет право быть именно таким, вызывая некий диссонанс. Это не то, что ты думал, но лучше? Вряд ли.

Повесть, безусловно, спасает светлая искренность автора, чей субъективизм в описании личных похождений  по городским трущобам скорее завораживает, чем заставляет сомневаться. Слепая же вера Росси в то, что все эти люди, встреченные ею в подземном переходе, в чужих квартирах, в подвалах и на чердаках, хорошие, потому что ей лично ничего не сделали плохого, выглядит невинным, хотя и опасным для автора, заблуждением, которое читатель готов просить. Ибо «блажен, кто верует». Когда люди оказываются под открытым небом, без куска хлеба, вдали от родного очага, они бывают рады любому доброму человеку, протянувшему им руку помощи. Это – инстинкт самосохранения. Эти беспечные люди умеют быть благодарными судьбе. Иногда. И особенно в шестнадцать лет.

Вопрос редактирования текста остается открытым, здесь нужно много потрудиться, чтобы привести массу всевозможных словесных конструкций к единому знаменателю. Дневниковые записи, разбавленные около философскими сказками, выглядят эклектично, но далеко не стильно. Говорить о том, что название повести далеко не самое удачное, излишне. Совершенно очевидно, что подобное название тяжело для запоминания, сложно синтаксически и не концептуально. Впрочем, имеет место быть. На всё, как известно, воля автора. Как огонь, вода. И медные трубы. Судьба часто играет человеком, а человек иногда играет в «Трубе».

На картинке - работа Т.Стрежбецкой.


Ещё один взгляд на повесть Ники Созоновой: http://www.proza.ru/2013/02/21/1829