Предыдущее - http://www.proza.ru/2012/11/14/657
– Надежда Петровна! А можно мне посмотреть какую-нибудь из ваших таблиц, чтоб иметь представление о характере задачи, которую мы, безусловно, с успехом решим, – бодрым голосом Сергей прервал, наступившее было, молчание.
– Конечно, Сережа.
Хозяйка встала и прошла в соседнюю комнату, из которой вернулась с рулонами бумаги.
Это были рулоны тонкой и прочной бумаги от неизвестных приборов, расчерченной цветными горизонтальными и вертикальными линиями, в квадратиках которой были какие-то значки и цифры.
Сергей посмотрел их.
– А можно мне побыть с ними какое-то время на кухне, – улыбнулся он, вставая.
– Конечно, Сережа. Я вам сейчас освобожу стол там, и заодно покажу – где пепельница, – улыбнулась Надежда Петровна.
Мария осталась одна в комнате.
Она опять стала рассматривать картины, на которых, в основном были пейзажи, пытаясь как-то разобраться в том чувстве, которое её охватило.
Тревога сменилась ожиданием чего-то неизвестного, нового. Это ожидание было заманчивым и волнующим. Наступило необычное, неиспытанное, неведомое ранее чувство удивительного спокойствия.
Хозяйка вернулась ещё с одной вазочкой какого-то печенья.
– Чуть не забыла. Попробуйте обязательно. Это пекла моя подруга – Верочка. Вы знаете – она из Сибири. Столько лет прошло, а она все скучает по ней. Удивительно притягательная сила есть в малой родине. Удивительная сила.
Вы, Маша, приходите к нам. У нас бывает очень и очень интересно. Вы когда-нибудь играли в лото?
– Это такие листочки и бочоночки? А цель – закрыть линию на карточке? – улыбнулась Мария.
– Что Вы, Мария! Цель «лото» не в этом. Цель этой игры – разговор. Разговор с близкими тебе по духу, по настроению. Это сложная игра. Иногда очень тяжело настроиться на общую тональность. А «лото» помогает.
Мария улыбнулась и посмотрела на картины: – Хорошие репродукции. Правда, я слабый знаток живописи.
– А это и не репродукции, – засмеялась Надежда Петровна, – это все подарки. И вы знаете, я тоже слабый ценитель. Я воспринимаю картину всю целиком. Как-то не умею я по частям разглядывать. Не научилась. Надо мной друзья смеются. Да, и пусть смеются.
Вот это, где зима – это работа Юлия Клевера, а вот эта, как будто в дымке – это Куинджи, а это – берег моря – работа Батурина. Странное время было. Они были немодными. Что-то творилось с людьми. Людям не хотелось реальности, хотелось абстракции, небрежности в письме в мыслях.
Странное время было. Отголоски и сейчас можно встретить. Я когда вижу или слышу голоса оттуда, мне кажется – эхо отзывается. Как много всего непонятного, непознаваемого всего было.
Машенька, а ведь когда-нибудь с годами, возможно, и наше время назовут непонятным? Не хотелось бы. Ведь судьбы людей в истории, как кирпичи в кладке дома, перекрывают друг друга, стыкуются, образуя удивительные формы. И попробуй – убери хоть один – нарушается гармония, красота.
Маша слушала тихий говор хозяйки, разглядывала картины, и ей казалось, что она уже видела и эту степь, и этот ручей, пробившийся сквозь снег в овраге и этот лес, покрытый золотом и светом осени.
– Маша. Пока нет Сергея скажите мне – «Как Вы считаете, сколько лет было Татьяне Лариной?» Мне всегда хотелось кого-нибудь спросить об этом, но знаете… как-то было неудобно, – Надежда Петровна чуть наклонилась к столу.
– Я Вам тоже скажу по секрету, Надежда Петровна. Я интересовалась этим, – Мария, с улыбкой, посмотрела на неё, – и тоже взвешивала все аргументы.
Решила для себя – на Татьян день ей исполнилось четырнадцать. В январе, когда была дуэль, Ольге было двенадцать. А в момент знакомства её с Ленским, возможно, – одиннадцать, – улыбнулась Мария.
– Вот! Вот! И я так всегда считала. А сказать некому. Я даже для себя думала – пусть восемнадцать… Пусть! А Володя-то погиб! Какие все юные…
… Как хорошо, что Вы с Сережей пришли, – Надежда Петровна откинулась на спинку стула. – Вот! Ах, Ленский… Ах, Володя… Хотя Чацкий влюбился в Софью, когда той было четырнадцать. А про Лауру и Петрарку… Да!
…А у вас есть… А кто Ваши родители?..
– У меня есть мама, папа и сын – Миша. Очень взрослый мальчик, – сказала Мария, насторожившись.
– Миша! У меня тоже сын – Миша. И тоже очень взрослый мальчик. И очень занятый. И знаете… я скоро буду прабабушкой…
...А мать Гоголя обвенчали в четырнадцать лет… – сказала Надежда Петровна, думая о чем-то своем.
…Машенька… милая, а Вы интересовались декабристами, а?
– Конечно, Надежда Петровна, – Маша внимательно её слушала.
– А вот… – Надежда Петровна понизила голос, – дело ли было то, что они планировали распустить армию и дать право отделиться любой губернии от империи? Ох, не дело! Ох, уж эта Великобритания… Что же это им Россия покоя не дает? Неужели стыд за то, что они колонизаторы, а в России не было рабов? Такое бывает. Бывает, что не любят за то, что другой не такой же как ты.
Ах, Великобритания, – островок в океане.
Она замолчала ненадолго.
– Мне кажется, что тут, что-то недодумано ими. Мальчишество или заговор против Родины? А?.. И вот это… – натворить дел, а потом просить пощады… Как-то не по-мужски… Жалко мальчишек. И девчонок их жалко. Да и родителям несладко было… И солдат жалко. И опять, как всегда в истории, «для себя чужими руками…»
… Машенька… Я видела у Вас в формуляре воспоминания Александры Осиповны Смирновой-Россет. Как Вам показалось – Пушкин грустил, когда читал стихи Лермонтова?
– Надежда Петровна, мне показалось, что он что-то предвидел, коль жалел, что того не сослали в деревню, от греха подальше, как его самого когда-то.
– Вот! Вот, и мне так показалось. Я долго искала, что же мог читать Пушкин у Лермонтова… Вот! Вы это хорошо сказали – «что-то предвидел»…
А он ведь его не видел. Глаза… Ах, как плохо и несуразно получилось, что Пушкин не видел глаз Лермонтова. Как жаль… Как для нас всех плохо это…
А как бы было интересно взглянуть на них рядом! Оба невысоки, дерзки, обижены, некрасивы и любимы…
Машенька, а Вы знаете, что я поняла? Я поняла, что с годами больше и сильнее жить хочется.
Машенька, а как Вам в моей фразе слово «больше»? Согласитесь – так говорят только с очень близкими людьми. Только с близкими людьми…
– Да. У Вас очень хорошо! И чай у Вас необыкновенно вкусный, – тихо сказала Мария.
– А Сереже с нами не скучно?
– Думаю, что «нет». Мне показалось, что он обрадовался, что может Вам помочь.
– Вы приходите, приходите к нам, – напомнила Надежда Петровна. – Машенька, а Вы смогли бы принести мне фотографии своих родителей. Мне очень интересно. Вы знаете, я ведь такая любопытная! Я всегда была очень любопытной. Меня даже папа иногда называл Варварой. Ну, это та, которой за любопытство нос оторвали.
Они засмеялись.
Мария подумала, что ответить, а потом сказала: – Я принесу фотографии мамы и папы. При случае.
Надежда Петровна внимательно посмотрела на неё.
– Ну, вот! Вроде я понял, что должен был понять, – Сергей зашел, неся рулоны. – Мне понадобилось бы около получаса, чтоб эти формы представить в вашем компьютере. А Вы бы, Надежда Петровна, потом их не спеша заполнили бы. А потом мы бы их – эти базы данных «поломали» немного. Покрутили бы, повертели бы с разных сторон. Но… Времени у меня, к сожалению, на сегодня нет. Если я приеду следующий раз, то Вы не будете против того, чтоб я немного покопался в Вашем компьютере?
– Сережа! Ну, что Вы. Я буду очень рада. Вы будете «копаться» в компьютере, а мы с Машей будем, копаться в её бумагах.
Машенька, вы же к следующему приезду привезете то, что у Вас уже оконтурилось. Расскажите мне? Может, и я на что сгожусь. – Надежда Петровна хитро посмотрела на Машу.
– Да, у меня все в черновом варианте. Мне там и самой-то не все понятно, – засмущалась та.
– А вот и хорошо! А и хорошо это! Вот к приезду и подготовите. Время – оно быстро летит. Быстро! Нет его, чтоб сегодняшнее откладывать на завтра.
Хозяйка продолжала улыбаться.
– Маша! Я покину вас. Если тебя устроит, то часа через два, три я могу за тобой заехать – куда ты скажешь, или забрать отсюда?
– Машенька, оставайтесь. Пусть Сережа отлучится, – Надежда Петровна коснулась Машиной руки.
У Сергея зазвонил телефон.
– Отпечатки. Отпечатки пальцев надо сравнить. Возьмите у неё отпечатки пальцев, я сравню их с Машиными, – раздался возбужденный голос Димки.
– Как ты себе это представляешь? – спросил Сергей с удивлением.
– Я никак не представляю! А ты представляешь, что будет, если они совпадут? Ты представляешь? А раз представляешь, то скажите мне – где я могу их взять и я поползу отсюда на коленях туда. Я поползу, даже не одеваясь.
– Дима, но это же «не горит», – сказал Сергей, глядя на Марию.
– Это у кого не горит? У тебя не горит? У тебя не горит! У тебя ничего не горит! А вот у меня горит! – раздались гудки.
Мария вопросительно посмотрела на Сергея.
– Димка, – сказал он, не комментируя, – заведенный уже.
Сергея проводили до самых дверей, и он пообещал перед тем, как заехать, позвонить.
– А Вы знаете, Маша, Ваш Сережа очень похож на одного молодого человека. Но тот, к сожалению, погиб. Давно. Нелепая и трагическая смерть.
Они прошли и опять сели за стол. Мария взглянула на камею. Розы в ладони девушки не было. Она просто рассматривала свою ладонь, как бы стараясь разглядеть на ней свою судьбу. Лицо из радостного и веселого превратилось в грустное и печальное.
Надежда Петровна заметила это настороженный взгляд.
– Роза пропала или появилась? – спросила она.
– Пропала, – тихо сказала Мария.
– Вот такая она – эта камея.
Историю её уже, видимо, не знает никто. Когда-то моя бабушка выменяла её на хлеб. У женщины было двое детей и она предложила эту брошь в обмен на еду. Давно было это и далеко. Бабушка, почему-то не смогла отказать и отдала последнее, что было в доме им. Надеюсь, тот хлеб помог кому-то. А бабушка ей очень дорожила. Это сердолик.
Это было далеко отсюда. Очень далеко и давно.
Посмотрите, – она сняла брошь и протянула Марии.
– Видите, тут есть элементы и интальо. Может поэтому, в зависимости от угла взора, у юной девушки, то есть роза, то она превращается в линии на её ладони.
Конечно же, я показывала её ювелирам. Они ничего определенного сказать не могут. Говорят, что аналогов не встречали, и описания подобных вещей в наличии у них нет.
Её возраст? Это надо делать специальные анализы. А я не хочу. Еще сказали, что виноград на ней… Говорят, что такого винограда уже около тысячи лет нет на земле.
Мария с удивлением рассматривала камею, поворачивая ей на ладони под разными углами.
– А ещё хироманты сказали, что линии на ладони у девушки предсказывают трудную и счастливую жизнь ей.
Как это все похоже на нашу русскую литературу. Если счастливым быть – то обязательно через трудность, лишение, а иногда и горе.
Бывает ли счастье без них? Без этих трудностей и огорчений. Нет, видимо. Так и хотят они вместе.
Надежда Петровна замолкла и стала смотреть на Марию.
– Замечательная работа, – та протянула брошь хозяйке. – Ничего подобного не приходилось видеть!
– Я её очень люблю. И надеваю только по великим праздникам, или для дорогих гостей.
А давайте-ка ещё чайку, – Надежда Петровна надела камею, поправила воротничок и пошла на кухню.
– Его сбила машина, – сказала она, входя с чайником. – Тогда и машин-то не было столько, а вот…
Он ждал меня. Сидел в машине, когда с автобусом что-то случилось, и он, наехав на машину, вдавил её в стену дома. Это было около библиотеки. Я там очень часто прохожу. Просто сидел и ждал меня.
Врачи сказали, что все произошло мгновенно.
Сидел, ждал меня, а вот… Я никому не рассказывала. А Вам рассказала. Ваш Сережа очень похож на него. Нет, не лицом, а как-то… То ли поворотом головы, то ли речью своей, то ли улыбкой. А может мне так кажется просто.
Они сидели и молчали.
– Маша. Сколько всего невосполнимого происходит от нашего непонимания того, что каждая секунда, проходя сквозь нас, уходит в прошлое. Уходит и никогда не возвращается.
Я слышала, что сказал товарищ Сергею. Я так понимаю, что нужны мои отпечатки пальцев. Он так сердился на Сережу громко.
Вот, – она протянула Маше ленточку скотча, сложенного вдвое. – Я тут… как смогла.
Только все это очень печально.
Так хочется загадки, тайны. Замки, рыцари, клады, погони и чудесные спасения. Любовь. Как это прекрасно – любить.
Конечно, все то, что мы видим – необычно. Но жизнь и без этого удивительна.
Что может быть удивительнее жизни человека? Вот мастер, который резал эту камею – даже в своих фантазиях не смог бы представить, что она будет лежать в шкатулке рядом с компьютером. Что для него такое – компьютер? Ниче-е-его!
Что нам его работа? Источник вдохновения, радости, печали, а может и предначертание событий в нашей жизни.
А Вы как думаете, Машенька?
– Я не знаю, Надежда Петровна. Для меня все, что происходит, кажется какой-то экранизацией, неизвестного мне романа. А я просто актер, исполняющий задумку режиссера. Мне сложно судить обо всем.
Это Дима – наш с Сережей друг. Он известный ученый. И очень увлекающийся человек. Он знает, что мы очень похожи и хочет найти причину.
– А Вы?
– А я, теперь, не знаю.
– Мне показалось, Машенька, что Вы раньше узнали о том, что мы несколько похожи?
Мария потупила взгляд и стала рассматривать свои руки.
– А Вы знаете, – если не готовы обсуждать свою работу, хотя надо бы, это позволит избежать для Вас заблуждений, давайте обсудим мою. Поспорим. Друг друга лучше узнаем. Вы же не потеряетесь теперь? – хозяйка грустно смотрела на Машу. – Вы знаете, со мной уже давно никто не спорит.
Все считают меня такой старой, что и спорить со мной не хотят. Разве я плохо выгляжу?
– Что Вы, Надежда Петровна! Вы замечательно выглядите. Я Вам просто завидую, – улыбнулась Мария.
– А я Вам, Машенька. Как много Вы ещё успеете сделать и узнать. Так жить интересно.
Только надо определиться для себя – «Что такое жить?» И все сразу станет на свои места.
А у меня ведь могло бы быть уже очень много правнуков. А ещё только внуки. Вот!...
А вы с Сережей, когда придете ко мне? Завтра? Вы заберите, заберите скотч, не стесняйтесь. Пусть вашему Диме будет чем заняться, а то он так сердился.
Продолжение http://www.proza.ru/2012/12/21/1700