Кукла. I. 6

Прошу, позови меня, назови меня по имени.
Энджел.
Не страшись призрака
Забери мою душу и, принеся в заботливых руках,
Спрячь под защиту хрупкого фарфора



***

  Вход в дом Этьена находился с противоположной стороны от дороги, совсем рядом со старой часовней, в густой тени. Квартира его находилась в мансарде и попасть туда можно было по задней лестнице, минуя парадное крыльцо. В отличие от подъезда, которым пользовались большинство жителей дома, задняя лестница сохранила зримыми следы сменяющих друг друга поколений. Пол пролетов украшали старые плиты с истертым рисунком, со стен осыпалась охрового цвета краска, а незамысловатые перила покрылись паутинкой ржавчины. Стук каблуков по ступеням звенел пугающим эхом в той стороне дома, где кипела жизнь, а коридоры были убраны дотошными и строгими старушками, поддерживавшими там консервативный порядок уже более полувека. Но показывать свои длинные носики и волшебно сиреневые кудри на эту забытую сторону они не решались и не считали её даже частью своего королевства, и даже его окраиной. Пара крохотных квартирок на последнем этаже и мансарда обычно сдавались никому не знакомыми владельцами бедным студентам, как это было уже долгие годы, либо городским сумасшедшим и любителям искусства - либо слишком принципиальным, либо слишком непрактичным, чтобы найти себе хотя бы угол в каких-нибудь современных апартаментах, где избалованная молодежь всё так же считала своим долгом беззаботно пропускать жизнь сквозь пальцы, как песок, не замечая как она медленно и бесследно растворяется подобно сладковатому дыму их сигарет. Если бы не современные молодые люди и суетливые старушки на той стороне, то этот господин в цилиндре с вуалью и старый дом, чьи окна даже не замечали блеска зеркальных стен офисных зданий в новой части города, казались просто созданнными друг для друга. Либо господин вполне мог бы оказаться призраком. Эта часть дома сильно отличилась от его фасада и было заметно, что претерпела немало изменений своего облика - фасад его был отреставрирован, а стиль его приведен в соответствие с эстетикой классицизма, в то время как часть, невидимую со стороны пешеходов, оставляли все это время почти нетронутой, за исключением приложения рук и умений тех, кто занимал верхние комнаты раньше. Поэтому выглядело оно в силу своей неухоженности довольно мрачно и эклектично... Металлическим страшным эхом разносился по всему дому скрежет механизмов, поднимающих и опускающих лифт... Как и стальной лязг и скрип его открывающихся дверей. Стоя на лестничной площадке рядом с этим странным человеком и наблюдая приближение поднимающегося лифта, Себастьяну казалось, что лифт придет пустым... Невидимая рука распахнет дверь и шаги человека-невидимки простучат мимо них и удалятся куда-то за пределы стен дома, отдаваясь незатихающим эхом. Но лифт не был пуст. Как клетка, он освободил из своего плена пожилую супружескую пару, одетую в бережно хранимые с незапамятных времен одеяния, давным-давно вышедшего из моды фасона. Но пара эта на господина в цилиндре смотрела с явной настороженностью в то время, как Этьен их приветствовал с поклоном и помог закрыть дверь лифта. После чего, положив руку на плечо Себастьяна, он проводил гостя туда, где лифт сочли лишним. И правда - зачем он призракам, да одержимым бесами душам, обитавшим под самой крышей? Они могут либо летать, либо десяток лестничных пролетов просто не заметят, спеша за полетом своей фантазии.

На двери квартиры Этьена не было ни ручки, ни замков - лишь искусно вырезанная в дереве роза и витиеватая надпись золотой краской "Я ждал вас... Прошу!". Толчком ладони он открыл дверь... В темноту... И жестом пригласил Себастьяна войти.

За дверью было темно, тихо, и пахло розами. Тяжелые шторы были плотно задернуты, но слабый свет, упорно пробивающийся сквозь ткань, перламутром отражался от шелка на стенах.
За неуклюже свесившейся с потолка портьерой, у стены, в углу стояло нечто похожее больше на гроб, чем на кровать. Или на очень большую кукольную коробку, украшенную ажурной резьбой и укрытую пышным кружевом. Со стен, как стражи, пустыми глазницами пугающе смотрели маски - венецианские, ритуальные, театральные... Множество масок. Тяжелые подсвечники отражались в крышке пианино, заваленной нотными альбомами. В тени возле окна, как монумент, стояло тяжелое кресло, обтянутое фиолетовым бархатом, на изогнутых ножках. За креслом висела большая золотая рама. Без картины. Место картины украшали только перекрещенные стебли роз с острыми, но бесполезными теперь шипами. Полупрозрачная ткань, накинутая на угол рамы, наполовину скрывала эту "картину". Поперек кресла был брошен длинный черный плащ с широкой пелериной, который показался Себастьяну знакомым, но где он его мог видеть, вспомнить не смог.

- Так что же ты хотел у меня попросить, милый юный друг? - спросил Этьен своего растерянно глазеющего по сторонам гостя.

Себастьян наконец вернулся к реальности и вспомнил, где и с кем он находится и, впервые прямо глядя Этьену в глаза, тихо ответил:

- Почему-то мне кажется, что вы знаете, о чем я хотел спросить вас, господин Этьен.
 
- Возможно... Но я могу и ошибаться, поэтому прошу тебя не смущаться. Располагайся и расскажи мне всё, о чем ты хочешь поговорить. Раз уж ты решил доверить мне сокровенные свои мысли, то я готов выслушать абсолютно всё. Вижу, что тебя терзают противоречивые мысли и побуждения, но постарайся забыть об этих спорах. Хотя бы на время. Ведь не за этим ты пришел сюда? Возможно, на какие-то твои вопросы могу и ответить и я. К тому же я не твой наставник, не охающая матушка и не притворяюсь твоим другом. Не мне тебя судить или учить. Кроме этого... Закрой на несколько минут глаза и забудь все, кроме того, что тебе по-настоящему важно. - Нагнувшись, Этьен тряхнул Себастьяна за плечи и легко ткнул пальцем туда, где торопливо стучало его сердце. - А я пока поищу что-нибудь, чтобы угостить своего первого за столь долгое время гостя, дабы не прослыть невежливым и негостеприимным хозяином и не снискать ещё большую нелюбовь нашего чудесного общества. Хм, жаль, что не в силах я накрыть стол с помощью какого-нибудь заклинания. - Задумчиво произнес хозяин, оставляя своего нерешительного гостя в комнате.

***

- Ведь ты не отвергнешь теперь то, чего ты так желал и то, ради чего ты пришёл ко мне? Прими все самое сокровенное, что живет внутри тебя, откройся и отпусти на волю всё то, что спрятано глубоко в твоем сердце! И поверь в это! И позволь этому жить. Правда и реальность всё то, что однажды коснулось тебя, подарило тебе неясные образы, мысли и чувства.

В полумраке тихой комнаты пламя свечей неожиданно колыхнулось, словно потревоженное дуновением ветра. И за спиной Себастьян услышал звук нажатой клавиши пианино... Потом второй, третьей... Себастьян не отрывал глаз от лица Этьена, пока тот не сделал ему жест рукой, чтобы он обернулся к пианино. Себастьян закрыл глаза на секунду и, сделав глубокий вдох, обернулся. Задумчиво, низко опустив голову, за пианино, сидел молодой человек, одетый в темный пиджак и джинсы. Пепельно-русые волосы тускло блестели, словно поймав в их прядях сияние луны... Лицо его было едва различимо в полумраке, но едва ли Себастьян сомневался... Тихая мелодия мягким эхом наполнила комнату. Сыграв последний аккорд, молодой человек повернулся и, скользнув взглядом по лицу Этьена, остановил его на Себастьяне, глядя ему в глаза. Он слегка нахмурился. Несколько секунд, показавшихся Себастьяну бесконечно долгими, царила тишина... Абсолютная глухая тишина. До того неподвижный Этьен, сидевший, подперев подбородок сцепленными пальцами,  видя, что Себастьяну не хватает решимости заговорить или он просто перестал замечать ход времени, решил прийти ему на помощь.

- Валентин... - начал Этьен, но тот неожиданно перебил его, задумчиво сказав:

- Спасибо... Я так рад снова прикоснуться к клавишам, как когда то, кажется, бесконечно давно.

Себастьяна поразило то, насколько приятный и красивый у этого человека голос. И ему все ещё казалось, что это иллюзия - то, что он так мечтал увидеть. Валентин, не оборачиваясь, сидел со склоненной над клавишами головой. И так же, не оборачиваясь и не меняя позы, он повернул лицо к Себастьяну и посмотрел на него сквозь пряди упавших на лицо волос. И, прищурившись, улыбнулся:

- Ты хотел меня видеть? Почему?

- Я..., - Себастьян смущенно замялся, - Я хотел сказать вам спасибо, Энджел! Хотел, чтобы вы знали, что вы любимы и что ваши творения живы и как никто и ничто другое вдохновляют и пробуждают... И я хотел спросить вас, нет ли чего-то такого, что я мог бы сделать для вас здесь как друг? Скажите! И ещё я хотел попросить вас... У вас такое неправдоподобно тонкое и неземное ощущение гармонии, красоты... Дайте мне, пожалуйста, совет. Любой! Просто скажите что-нибудь, что вам сейчас кажется важным. Что бы вы могли сказать тому, кто вас любит как друга... Пожалуйста!

Валентин тихо рассмеялся:
- Ах, что ты! Ты добрый мальчик! Юный, милый и очень добрый. Оставайся таким, какой ты есть. Это мой единственный совет. Оставайся добрым и искренним.

В глазах Себастьян блеснули слезы.

- Я бы больше всего на свете хотел бы иметь такого друга, как вы, или хотя бы знать кого-то, в ком живёт родственная вашей душа... С таким другом мир для меня изменился бы и, возможно...
 
Валентин неопределенно посмотрел на Себастьяна и приблизился к его лицу, сделав движение рукой вдоль пряди его волос и наклонившись к нему так низко, словно собираясь поцеловать.

 Он улыбнулся, глядя мальчику в глаза и, низко опустив голову, ответил:

- Мне очень обидно и больно за все мои ошибки, что я совершил, и за всю боль, какую я причинил другим. И то творчество, за которое ты сейчас меня благодаришь, тоже в чем-то стало ошибкой. Последнее, что я делал... И груз этих ошибок и боли стали невыносимыми для меня, а последствия моих разрушительных действий лишили смысла саму мою жизнь. И, наверное, никогда не найду я покоя. Не было его у меня тогда и сейчас нет. Но признаюсь, твоя искренняя благодарность и признание спустя столько времени очень дорогого стоят. Спасибо тебе.
Как всё-таки трагично - знать, что ты наверняка совершаешь ошибку, но не переступить через эту черту не можешь... Все люди живут иллюзими и это единственное, за что они готовы сражаться до последней капли крови и последнего вздоха. А попытайся эту иллюзию отнять и ты завоюешь себе врага, подари или укрепи веру в уже созданную - обретешь "друга". И сам станешь иллюзией. Глупо, не правда ли?
И вот тебе ещё один совет, юный Друг... Если ты захочешь стать художником, не продавай и не приноси в жертву свои душу и разум во имя искусства. Не лишай своё творчество жизни и частички твоей души, биения твоего седца. Не пытайся никогда умерщвлять живую и переменчивую красоту каждого мига ради того, чтобы превратить в бездушное мертвое изваяние из золота с идеальными пропорциями. Пытайся изо всех сил оставаться на той тонкой линии между жизнью и искусством, не принимая ни одну из сторон. Оставайся всегда между ними, открытый сердцем к каждой из них каждый миг.

- Я навсегда запомню ваши слова! И я бы очень хотел быть вашим учеником, быть с вами, услышать ваши истории и узнать все, что вы хотели бы сказать теперь...

Печально смотревший в окно Валентин, улыбнулся.

- Ах, забирай меня, забирай себе мою душу! Только, прошу, вырви и спрячь подальше мои воспоминания! А лучше сожги в пламени вечности!

- Но всё же, почему вы ушли, зачем вы это сделали? - внезапно спросил Себастьян.

- Я больше не мог выносить своей боли, но решающим для меня стало то, что я не чувствовал, что кому-то ещё здесь нужен, что кто-то услышать меня и творить со мной. Ведь тебя рядом не было! Я решил, что в таком случае мне больше нечего делать в этом мире... Я не жалел об этом. И сейчас не жалею. Я бы лишь хотел получить новую жизнь, вдохнув в другое создание то, что было лучшим во мне... И это всё.


***

Валентин на мгновение вспомнил, как собрал все свои фотографии, которые нашел у себя, случайно попавшую к нему открытку с надписью "Энджел", все свои старые записи и стихи, и выйдя к озеру, поджег их. Ленивым взмахом руки он бросил ворох пылающих воспоминаний в озеро, глядя как охваченные огнем, обрывки, словно бабочки, медленно кружась, опускаются с шипением на воду и тихо идут ко дну. Следом он бросил и свою зажигалку. Он жалел лишь о том, что нельзя так же легко выжечь прошлое внутри себя, но...
Широко улыбаясь, Валентин шел вдоль забытых улиц своего детства и юности, заглядывая в глаза спящим домам, глядя на все ещё горящие на фоне утреннего неба фонари... Он пытался вспомнить, как давно он перестал замечать все вокруг, как давно скрылась от него ускользающая красота простого и неторопливого существования, способность радоваться природе и каждому её проявлению, каждому вздоху ветра, каждой незначительной мелочи, которая может показаться драгоценностью, когда точно знаешь, что больше ты её не увидишь. И точно зная, что кто-то все так же будет пробегать мимо, не глядя, не замечая, забывая по-настоящему жить, по-настоящему радоваться каждому мигу. Улыбаясь искренне и счастливо, он, словно впервые после долгой болезни, снова оказался на свободе. Он отчетливо вспомнил весь свой путь и то, с каких именно чувств и эмоций он начинался, все, через что он прошел отсюда и куда пришел. Но вот он снова оказался тут. В самом начале своего пути. Или в конце.


***

- Ах, Энджел, милый Энджел! Несмотря на твой строгий и печальный вид, твои черные волосы и мрачный наряд, тебе так идет это имя. Дорогой Энджел. Позволь мне теперь звать тебя именно так. Ведь это имя выбрал ты сам. Почему? Я так и не спросил, но, возможно, это уже не так важно. А, возможно, ты мне когда-нибудь сможешь рассказать? - Сидя на кровати, Себастьян повернул Куклу к себе спиной и обнял, обхватив обеими руками. - Мне всё ещё кажется, что я видел сон. Сон, увидеть который я был счастлив. Спасибо тебе, Энджел. Знаешь, Этьен сказал, что всё, к чему мы прикасаемся, на что смотрим и о чем думаем - это всё нас слышит и чувствует... Всё-всё, что находится вокруг нас, слышит наши мысли, ощущает нашу энергию и движения нашего духа - доброту ли, любовь, восхищение или неприязнь. И потом всё окружающее нас ответит тем же и отразит из своей глубины всё то, что мы неловко в них обронили. Я часто об этом думаю. А ты, Энджел, кажешься таким хрупким и ранимым. Но я буду рядом и постараюсь сохранить твою красоту, буду твоим другом и помогу почувствовать любовь и преданность. А ты поможешь мне. И вместе мы станем сильнее! Ведь так и будет?

Он весело засмеялся, но спохватился и затих, услышав, как где-то, за многочисленными стенами и дверьми, часы пробили один раз. Себастьян улыбнулся и бережно уложил Куклу на комод, пожелав ему спокойной ночи. Он выглянул в окно, любуясь зримой тишиной и покоем ночной улицы, залитой янтарным светом фонарей и темными окошками домов, которые казались такими мирными и беззащитными. Себастьян заметил улетевший под комод альбомный лист, выпорхнувший, видимо, из его сумки и, не глядя, положил на подоконник.  Перед сном он вспоминал всё, что произошло с ним в последнее время и не заметил, как крепко заснул.