Челентано считался пиццерийским котом, хотя с рождения чувствовал себя «человеком независимым».
Итальянской пиццерии он достался в наследство от предыдущего заведения с незамысловатым названием «Кафетерий», в котором, кроме буфетной стойки, стояло несколько шатких столиков для вечно голодающих сезонных посетителей. Бутерброды со скрюченным сыром, капустный салат, ослизлый винегрет, холодная котлета, пропаренный чай да бурдёшный кофе, замешанный в эмалированном ведре – весь репертуар тогдашней приморской забегаловки. Меню здесь не менялось годами, и ни один приличный кот не мог позариться на такое, тем более Челентано, он и жевать-то сам ещё не умел – зубы не выросли. И никакого имени у него тогда ещё не было.
Это был первый и единственный котёнок вольноотпущенной кошки Анфиски. Посмотрев на приплод, рыжая бестия Анфиска вынесла его из подвала, бросила в траве, тряхнула хвостом и пропала. Всю ночь малыш плакал, кричал, звал на помощь, искал мамку, но никто не услышал, не пришёл. А тут ещё и дождь припустил… Промокший, голодный, холодный и несчастный выполз котёнок из травы на тропинку, из последних сил дотянул до ближайшей лужи, в которой решил от отчаяния утопиться, как вдруг получил под дых. Буфетчица Марьяна, торопясь поутру на работу, пихнула мыском своей лакированной туфли чёрный комочек, а он взял и ожил у неё под ногами.
- О-ой, ма-а-асенький…
Марьяна виновато оглянулась, присела на корточки и вынула котёнка из лужи.
«Нельзя его здесь оставлять, ещё утопнет», - подумала буфетчица, достала из сумочки носовой платок, завернула в него свою находку и ускорила шаг.
В буфете Марьяна положила малыша в коробку из-под печенья, задвинула под батарею и вспомнила о нём только на следующий день.
- Фёдор! - окликнула Марьяна дворника, ковыряющегося в мусорном баке. – Подь сюда!
Дворник вытер руки о засаленные штаны и подошёл к стойке.
- Посмотри там, в коробке? - попросила буфетчица.
- Шо там? – спросил Фёдор.
- Иди, посмотри, есть там кто?
Сама Марьяна боялась смотреть, думала, что котёнок издох.
Дворник наклонился прямо через буфетную стойку, смахнув по пути алюминиевую миску с чистыми чайными ложками, Марьяна зажмурилась, а Фёдор заглянул в коробку и удивился:
- Да это ж котёнок!
- Живой? – спросила Марьяна с зажмуренными глазами.
- Кажись, живой.
- Возьми, посмотри.
Фёдор пошёл к коробке, наступая на рассыпанные ложки, наклонился к котёнку, ткнул пальцем, потом приподнял и показал Марьяне.
- Вот он, живёхонький! Шо с ним будет? Чёрные, они же ж самые живучие.
- Положь на место! – приказала Марьяна и стала собирать ложки с пола.
Когда дворник ушёл, она поставила миску с ложками на прежнее место, достала из холодильника молоко, капнула в него кипятку, нашла возле мойки резиновую перчатку, отрезала от неё мизинец и, наполнив его молоком, пошла выкармливать своего найдёныша:
- Ешь, ма-асенький, ешь, масик мой…
Котёнок был весь чёрный, только на правом ухе – маленькое рыжее пятнышко. Он быстро освоился, стал выбегать на улицу, гоняться за собственным хвостом, играть с дворовыми детьми, охотиться за дворницкой метлой.
- Ишь ты, серьга у тебя, как у цЫгана! - заметил Фёдор, подметая возле кафешки, и стал называть котёнка Цыганом (с ударением на первом слоге).
- Ладно, пусть будет Цыганом, - согласилась Марьяна, но чаще называла его, как привыкла, масиком.
А масик вырос в огромного чёрного кота ростом с булгаковского бегемота. Соседские кошки повадились в кафешку, приглашали его «для разговора», устраивали конкурсы невест, не обращая внимания на жующих и глотающих посетителей. Цыган деловито выводил их на улицу, объяснял в кустах, как должны вести себя девушки, чтобы ему понравиться, возвращался на своё место под цветущую герань на подоконнике и жмурился на солнце.
Черты независимого характера стали проявляться в нём все ярче. Ни одно из имён коту не нравилось, не реагировал он ни на Цыгана, ни на Масика, ни тем более на панибратское кис-кис, хоть укискайся.
Закрывая кафетерий, Марьяна оставляла для кошака открытую форточку, чтобы через неё можно было ходить туда-сюда, но кот не хотел через форточку, ходил, как все люди, через двери.
А то вдруг объявил голодовку. Бедная Марьяна не знала, что и думать, ведь она ни разу в жизни не подсунула своему масику «котлет-а-ля-буфет», готовила для него отдельно, рыбу или мясо, всё, как он любил, и вдруг кот стал воротить нос от её угощений. Вначале отказался от мяса, а потом и вовсе перестал подходить к своим плошкам. Чего только Марьяна ему не предлагала – отворачивался и всё тут.
- Да шо ж ты над ним дрожишь? – возмущался дворник Фёдор, глядя, как нервничает буфетчица. – Он же ж кот, он же ж, небось, мышей ловит! И бабки ему таскают, я видел. Из шестой, из одиннадцатой квартиры, и эта, ненормальная в шляпке, каждый день что-то вываливает на газетку под кипарисы.
Бабки и вправду выносили остатки со своего стола под кипарисы, Фёдор даже поставил там коробку для мусора, и кошки туда действительно наведывались, но Цыгана он там никогда не видел. Не заглядывал кот и на помойку, хотя приморскими помойками не брезгуют даже чайки.
- Ну что с тобой, масик мой? – всматривалась Марьяна в глаза кошаку, брала его на руки, но не могла удержать, кот вырывался и прыгал под свою герань на подоконник, укладывался и начинал мурлыкать. Буфетчица шла за ним, трогала нос, прислушивалась к мурчанию – кот был вполне здоров и счастлив. «Значит нашёл, где столоваться», - решила буфетчица и успокоилась.
В ноябре, когда кафетерий закрыли на ремонт, Марьяна пригласила Цыгана перезимовать у неё, но тот даже в квартиру не стал заходить, убежал назад, во двор бывшего кафетерия. Здесь он был хозяином. Местные собаки обходили его стороной, а случайно забредавшие во двор, увидев Цыгана, бежали, поджав хвосты.
Был у кота один только друг-собеседник – полуслепой старик Аншлаг.
Когда-то пудель Аншлаг был артистом Дома культуры «Моряк», ходил на задних лапах, прыгал через обруч и считал до десяти, изображая Артемона в детском спектакле «Буратино» для самых маленьких. Работу свою Аншлаг знал и любил, но при замене «Буратино» на «Красную Шапочку» роль волка без всякого грима досталась молодому артисту Серёже, выпускнику театрального вуза, и Аншлаг был с почётом отправлен на пенсию. Его забрала к себе одинокая билетёрша. Она страшно гордилась артистическим прошлым своей собаки и поначалу даже не отпускала во двор – выводила на коротком поводке, стригла подо льва и сама пыталась делать собаке маникюр. Потом билетёрша тоже вышла на пенсию и перестала делать маникюр не только собаке, но и себе. Постепенно они перестали стричься и вместе гулять. Всё чаще Аншлаг выходил во двор один, взбирался на треснувшую скамейку, на которой никто никогда не сидел, и ждал своего друга. Цыган появлялся внезапно, запрыгивал, садился рядом с чёрным пуделем, и начиналась их молчаливая беседа.
Впервые кот и пёс столкнулись возле Дома культуры.
Цыган сидел в кустах барбариса, он давно облюбовал для охоты этот скверик, здесь всегда было много голубей.
Неподалёку на лавочке в тени платанов крымская бабушка пичкала пирожками своего толстого внучка:
- Ешь, Вовочка, ешь. Худой ребёнок – это нездоровый ребёнок, - приговаривала бабушка и держала наготове корзинку с пирожками.
Мальчик жевал с аппетитом, но не успевал проглотить – бабка толкала ему в рот бутылку с компотом.
Голуби-попрошайки топтались рядом в надежде, что им достанутся хотя бы крошки.
Цыган в засаде ждал момента.
Перед спектаклем чёрного пуделя полчаса выпасали в скверике. Сделав все свои дела, пёс, заметив птиц, затаился за красным противопожарным ящиком с песком. Пудель Аншлаг тоже не мог спокойно смотреть на разгуливающих голубей. С рождения он был птицеловом и всегда помнил об этом, хотя вот уже несколько поколений людей пытаются сделать из пуделей артистов.
И охота началась.
Цыган поджал уши, вытянул правую переднюю лапу и начал медленно выдвигаться из засады, пригибаясь к земле.
В это же самое время Аншлаг прикинулся мёртвым крокодилом – распластался на асфальте, вытянул морду, выглядывая птиц из-за угла красного ящика.
Голуби выхаживали вдоль скамеек, озираясь по сторонам в поисках корма.
Прозвенел первый звонок, открылись двери Дома культуры, бабка подхватила мальчика, малыш выронил из рук свой пирожок, голуби взметнулись, кинулись наперегонки, мешая друг другу, кто вперёд. Цыган, улучив момент, в несколько прыжков оказался возле птиц, ударил лапами и столкнулся нос к носу с чёрной собакой, пытающейся прихватить с другой стороны его, Цыганову, добычу.
- От-дай! - рычал пёс и тянул голубя к себе.
- На тебе! – Цыган хватил когтистой лапой по собачьей морде и вздыбил шерсть.
Дэкашный хозяин Аншлага, увидев схватку, испугался за артиста, кинулся на помощь, закричал на кота, потом на пуделя. Но Аншлаг крепко держал свою добычу и огрызался с котом. Голубь бил свободным крылом по асфальту, пёс рычал, хозяин кричал, а возмущённый кот не собирался отдавать свой улов. Он подпрыгнул и снова заехал пуделю прямо в глаз.
Хозяин завопил, будто это ему, а не его собаке попали когтем в глаз, схватил пуделя на руки, стал осматривать рану:
- Это ж надо, а, перед самым спектаклем (трам-тара-рам!) перед самым… чтоб вас всех!
Он отобрал у собаки голубя и отбросил в траву под платан, с ветки которого за ними наблюдал хулиганский кот: Цыган успел уже отскочить к дереву, взобраться наверх и затаиться. Кот видел свысока, как мужик потащил собаку на руках прямо в ДК, и добычу свою – подбитого голубя, брошенного в траву.
Теперь никто и не помнит, как они стали друзьями, два птицелова, чёрный кот и чёрный пёс. Вместе (в паре) они давно уже не охотились. Аншлаг постарел и почти ослеп. А кот по-прежнему был хозяином округи, царственным покровителем бездомных хвостатых. Теперь друзей часто видели рядом на заброшенной лавочке под гранатовым деревом за молчаливой беседой…
После ремонта вместо кафетерия открылась итальянская пиццерия с замысловатым названием «Челентано». Говорят, на открытие приехал сам завтрестом столовых и ресторанов, для которого натянули шёлковую ленточку, положили ножницы на расписном подносе, заготовили речь. И только он примерился к ленточке, отрезать – откуда ни возьмись огромный чёрный котище.
Не дожидаясь начала церемонии, кот стал подниматься по ступенькам и первым вошёл в «Челентано».
Народ зааплодировал, воздушные шары полетели в небо, завтрестом показательно сплюнул через левое плечо и, выстригая ножницами кусок стартовой ленточки, про себя подумал: «Чёрный кот – плохая примета».
Зав. пиццерией, встречающий на крылечке гостей, увидев чёрного кота, решил: «Хорошая примета!» - и откупорил шампанское.
Кот тем временем обошёл пиццерию, запрыгнул на подоконник, где до ремонта стояла герань, повёл носом, увидел на зеленой стене перед собой портретную галерею и удивился. Зал был увешан фотографиями в стиле ядовитого Энди Уорхола: красный Че Гевара, оранжевый Честертон, жёлтый Челентано, зелёный Черчилль, голубой Чемберлен и – вот те на! – синий Чехов…
«Странная компания, - подумал кот, - все цвета радуги. По какому такому фэншую их поместили рядом?» И догадался: все на Че. Чего только не придумают!
Марьяна не стала возвращаться на работу. В «Челентано» набрали молодых и красивых со всего полуострова Крым. Марьяна вышла на пенсию и решила открыть своё дело – жарила пирожки на балконе и выносила на пляж.
- Пирожки! – кричала Марьяна, приближаясь к пляжу. - С ка-апустой, ка-артошкой, «па-авидлой», са-асиской! – и не успевала даже войти в ворота, как всё у неё раскупали и просили ещё. Марьяна возвращалась за новой порцией. В дело пришлось вовлечь всю семью: муж бросил работу – замешивал тесто, свекровь готовила начинку, дети все лето лепили пирожки, Марьяна стояла на балконе и жарила. К осени можно было переехать в новую квартиру, но Марьяна решила купить дом с участком, чего мелочиться. Там для пирожков можно и отдельную кухню в саду поставить.
А Цыган и в новом заведении стал хозяином. Заходил, как к себе домой, и уходил, когда хотел. Администраторы поначалу гоняли кота, но заведующий, узнав об этом, задал им такую взбучку, что весь персонал «Челентано», стараясь угодить начальству, стал заискивать перед котом. Только кот не терпел подхалимажу, тем более что угодить ему было невозможно, никаких почесываний за ушком, никаких поглаживаний по пузику. Попробуй только коснись – такое услышишь в ответ, у самого шерсть дыбом встанет. И деликатесами из кухни кота было не заманить, он вообще никогда, ни разу не ел в пиццерии. А там, надо сказать, меню было будь здоровчик, не то, что у Марьяны. Там и сёмужка водилась, и курочка, и кальмары с чёрной икрой, и перепелиные языки – для избранных. Но Цыган не мог быть избранным, чёрный кот везде был хозяином. А хозяева, как известно, с холопами едят только по праздникам и то за разными столами. В общем, ни разу не соблазнился кот никакими изысками, никакими деликатесами. Никто никогда не видел, что он ест. И никому из посетителей, даже детям, не приходило в голову его погладить. Никаких фамильярностей!
Пиццерийского кота больше не называли Цыганом, за чёрным котом закрепилось новое имя – Челентано.
Несколько дней просидел Челентано на щербатой лавочке под гранатовым деревом, выглядывая своего верного друга. Ждал, но Аншлаг всё не появлялся. А когда вышел, выполз из своего подъезда, Челентано даже привстал от удивления: старого пуделя было не узнать, совсем поседел и ослеп на оба глаза. Он и ростом стал будто меньше и, не успев выйти, присел отдышаться, потом притих, прислушался, повёл носом, почуял друга:
- Ты здесь! – обрадовался Аншлаг.
Он хотел запрыгнуть на лавочку, но то ли силёнок не рассчитал, то ли нюх подвёл - угодил мордой об асфальт.
- Кульбит-твою! – ругнулся старый пёс, но тут же извинился.
- Давай уж без эвквилибристики, - попросил кот.
Аншлаг через силу улыбнулся, попытался встать, но снова завалился.
- Что? что с тобой? – подскочил к нему Челентано.
- Прости, друг, - просипел обессиленный пудель. - Кажется, за мной finita…
После смерти Аншлага Челентано не видели под гранатовым деревом. Зато всё чаще стал появляться кот во Владимирском соборе в Херсонесе. Только запоют Херувимскую – Челентано тут как тут. Стоит в дверях, не шелохнется, будто православный. В храме к нему сразу привыкли, даже придумали подходящее имя – Базилевс, хотя все в округе знали, что это пиццерийский кот Челентано.
А настоятельская внучка, четырёхлетняя Маринка, вернувшись из Почаевской Лавры, увидев в храме кота, решила: непорядок. Она схватила Базилевса за ухо и хотела потащить к выходу, только кот не двинулся с места. Тогда Маринка встала рядом и стали они молиться вместе, девочка и кот.
Когда служба закончилась, Маринка сказала:
- А сейчас я тебя буду кормить, пойдем на улицу.
И кот послушно пошёл за ней, и ждал, пока Маринка сварит борщик из розовых лепестков в игрушечной кастрюльке и пожарит рыбку из плоских морских камушков. Потом Маринка кормила кота из пластмассовой ложки, и он ел, обливаясь и облизываясь, а сторожевой пёс рвался с цепи, даже охрип, выпрашивая хотя бы ложечку Маринкиной стряпни, но Маринка, чтоб не шумел, загнала его в будку. Накормив Базилевса, девочка достала из своего кармашка носовой платок и утёрла коту нос и рот.
- А сейчас я тебя буду лечить, - сказала Маринка, принесла «детскую больничку», разложила рядом с котом градусник, «укол», «слушалку» и начала, как все врачи:
- Откройте рот, больной!
Кот не хотел, чтобы Маринка лезла к нему в горло палочкой из-под эскимо, поэтому рта не раскрыл и даже отвернулся.
- Тогда я поставлю вам укол!
Уколов кот не боялся, и Маринка сделала ему сразу два, а заодно взяла кровь из вены.
- А теперь сидите смирно и не разговаривайте, я вас послушаю!
Девочка воткнула в уши пластиковый стетоскоп и стала сосредоточенно прислушиваться к ударам кошачьего сердца, как вдруг заметила красные ножницы из «детской больнички».
- Ну вот, сердце чисто, теперь вы здоровы и мы можем поиграть в Почаев.
Она взяла ножницы и бросила перед котом.
То же самое видела Маринка в Почаеве, когда присутствовала на постриге своего старшего брата Андрейки. Батюшка трижды бросал ножницы на пол, а Андрейка трижды их поднимал и подавал батюшке прямо в руки. Потом батюшка постриг Андрейке волосы, мама заплакала, а Андрейке надели большой деревянный крест и сразу стали называть его не Андрейкой, и даже не Андреем, а странным именем, Маринка такого никогда не слышала.
- Мама, - спросила девочка, когда её брата увели и оставили в алтаре, - наш Андрейка теперь что, Ангел?
Мама ничего не могла сказать, она плакала и прижимала Маринку к себе. А папа объяснил:
- Наш Андрейка теперь монах Агафангел. Агафангел – это такое монашеское имя.
Девочка несколько раз попробовала повторить новое имя брата, но язык не хотел слушаться, всё выходило: Ангел да Ангел…
Она вспомнила о Почаеве, увидев игрушечные ножницы. Чёрный кот сидел рядом с ней смирнёхонько, и когда девочка бросила перед ним ножницы, удивлённо на них посмотрел, склонив голову к земле.
Недолго думая, Маринка схватила ножницы и отстригла у кота клок на макушке.
Базилевс только привстал.
Тогда Маринка решила постричь коту уши, сначала правое, потом левое. Базилевс и это стерпел.
- А теперь усы, - сказала Маринка,– и станешь ты у нас аки Ангел Агафангел…
- Агафангел! – закричала Маринка, обрадовавшись, что вспомнила монашеское имя, и с обеих сторон оттяпала коту усищи.
Так у Базилевса не стало усов, зато появилось новое имя, о котором знали только трое: сам кот, Маринка, постригшая кота в монахи, да цепной пёс, наблюдавший за постригом из своей будки.
Коту очень понравилось новое монашеское имя, только больше никто и никогда не мог называть его этим именем, потому что Маринка тут же придумала новую игру – открыла парикмахерскую, принесла всех своих кукол и про кота забыла. А цепной пёс, на то и цепной, чтобы сторожить чужие тайны.
До сих пор чёрного кота в «Челентано» зовут Челентано, а в Херсонесе – Базилевс.
Один дворник Фёдор помнит его Цыганом, да бывшая буфетчица Марьяна по привычке сюськает-маськает, если встречает. Впрочем, чёрный кот по-прежнему не откликается ни на одно из своих имен, потому что с рождения чувствует себя «человеком независимым».