А потом приехала из Воронежа сестричка Лара. С тайной надеждой остаться у Маши навсегда. Пока был жив Леонид, она обитала в отдельной комнате под нежной опекой старшего брата. Отношения с его женой, Зоей, у Лары были непростыми, но обе скрывали это от главы семейства. Веселая, с легким характером, Лара не жаловалась на мелкие придирки снохи, и та, зная привязанность мужа к своей младшей сестренке, тоже помалкивала. Но как только Леонид умер, скрывать взаимную антипатию стало невозможно.
Пару раз Лара уходила из родного дома – замуж. И оба поспешных замужества оказались неудачными. Возвращение в родной дом (слава Богу – без ребенка!) было тягостным и убеждало: здесь она чужая. Надо прибиваться к другому берегу. Сестричка Маша - добрая душа, пригреет, все поймет. Вон как терпеливо она возилась с больной мамой много лет!
Лару встретили, как всегда, ласково. С нею было легко и празднично. Петенька обожал тетку за ребячливость. Они вместе ходили на детскую площадку в парк Чкалова, смотрели лебедей на пруду, кормили уточек.
Иногда Лара делала вид, что хочет уехать, чтобы не мешать.
– Скоро мне на работу возвращаться, – говорила она как-то безрадостно.
– А мы тебя здесь устроим. Учителя иностранных языков в школе всегда нужны. Да живи у нас сколько захочется. Я же понимаю, что Зоя – не подарок.
И вдруг веселая да шустрая Лара стала хромать на одну ногу… А потом пошло-поехало! То у нее голова болит, то слабость такая, что лежать охота. Стала забывать отдельные слова…. Жалобы у нее были такие разнообразные, а симптомы такие размытые, быстро возникающие и тут же проходящие, что все разводили руками. Начался учебный год, но отпускать в Воронеж больную сестру Мария Денисовна уже не решалась.
Сначала поставили самый простой, модный диагноз – вегето-сосудистая дистония по смешанному типу. Со всеми признаками нервного истощения. Но болезнь быстро прогрессировала, и Маша забегала по разным врачам. Все они вели себя странно, словно не хотели произносить окончательный приговор. Но вот кто-то осмелился предположить, что у Лары рассеянный склероз, и сразу все подхватили эту догадку.
… Это уже позднее стало понятно: присоединившийся к рассеянному склерозу боковой амфиотрофический и путал общую картину.
Первые десять лет болезни, пока та шла по нарастающей, но с ремиссиями, Лара провела на ногах, последние пять – почти не вставала, хотя передвигаться самостоятельно по квартире могла. Просто не хотела.
Медленно, но неуклонно она превращалась в существо незнакомое, даже чужое. Ничего не осталось от Лары, кроме внешней оболочки. Но это пока она спала. А проснувшаяся Лара криво усмехалась и хитро щурила глазки. На мелкие подлости у нее ума хватало…
Это сбивало с толку всех окружающих. Даже любимую сестру.
– Я вам говорю, Маша, что в нее бес вселился, – повторяла Неля после очередной выходки больной. – В церковь надо сходить. Или сдать в дом инвалидов.
Мария Денисовна только вздыхала.
Лару перевели из общей с Машей спальни в детскую, вытеснив повзрослевшего Петеньку, который обожал свою комнату. Любимая музыка, бившая по ушам всем «старикам» в квартире, была тоже перенесена в наушники.
И тогда обиженный Петенька, лишенный удовольствия приводить друзей, нашел себе девушку и стал надолго пропадать из дому.
А вскоре он женился на своей Лиде. Обоим было по восемнадцать, но на протесты у Марии Денисовны сил не оставалось.
– Мамочка, я жить буду у Лиды. У них комната свободная есть. И тебе будет спокойнее, – заявил Петя, отводя взгляд.
– То есть, помощи от тебя не ждать. Я имею в виду…физическую. Ты же единственный мужчина в доме, а места всем хватит.
– Мама, не потяну я это. – Петя повел глазами в сторону оккупированной детской. – А приходить буду, если надо что-то …передвинуть или отремонтировать. Зови, короче.
Переселение Петеньки не обошлось без маленького шантажа с его стороны. Тот заговорил о выделении ему доли в квартире, для чего требовалось ее разменять. Мария Денисовна уже готова была удобную квартиру покинуть, но тут встала на дыбы Дина Семеновна, к этому времени бывшая уже не просто подругой, а ангелом-хранителем добросердечной Марусечки.
– Пока Лара лежит, дорогой Петюня, вопрос закрыт, – сказала она, когда ее подопечная отправилась в магазин. – Понял? И не суйся к матери. Она у тебя святая. Отдаст все. Но я лягу поперек. Решил свалить, чтобы маме не помогать? Катись, уже большой мальчик. Но мы пока не знаем, сколько этот ад продлится. И сколько придется платить за хороший уход. Усек? Молодец. Жди.
« Вот, дождались: ад кончился», – подумала Дина Семеновна сгоряча после похорон, жалея одинокую подругу. – И сынок может вернуться домой вместе со своей Лидой и маленьким Васильком, который приходил в гости к бабушке Маше очень редко, пока жила эта сумасшедшая, Лара.
Но понаблюдав за Петром и его избалованным сыночком с нежным цветочным именем, вернулась к своим тайным планам насчет Маши. Не нужна той еще одна беда – в виде родственников. Хватит с нее! Машу надо выдать замуж, пользуясь фактом ее удивительного внешнего нестарения.
Сама Дина жила как хотела, то есть – подчиняясь чувствам. Разочаровалась в муже – ушла от него, предпочитая свободу. Не смогла найти ему достойную замену – не парилась (по ее словам), жила с дочкой и планов на будущее не строила. Был у нее многолетний ухажер, то пребывающий в статусе любовника, то просто друга.
Возвращение Марии Денисовны на работу было встречено с радостным облегчением. Дежурные соболезнования она принимала немного рассеянно, но обязанности свои исполняла так ретиво, словно хотела кому-то доказать, что она отработает за все отгулы одним махом.
В первую очередь она побежала в третью палату. И там ее встретили как родную:
– Мария Денисовна, мы так рады, так рады! – засуетилась Лена. – Посидите с нами хоть пять минут! Ой, извините, у вас горе, а я, дура, ляпнула такое!
– Вы как тут без меня? Анечка, как переносишь капельницу?
– Вроде нормально…
– Ну да, рыгает каждый раз, – отозвалась со своей койки Вера Ефимовна.
– А врачу сказали? Не молчите. – Мария Денисовна глянула в сторону Инны и Веры Ефимовны, которые смотрели на нее настроженно. – Я вижу, дорогие женщины и знаю - у вас с все нормально? Скоро попрощаемся?
– Ну да, если считать, что от груди отпанахали третью часть – это норма, то все у нас шикарно! Или мы симулянты! – возмутилась Инна.
– Не сгущайте краски. Все осталось при вас. Только маленький шрамик будет. Какая третья часть? Я там была, забыли?
– Врете все.
– Инка, ты что хамишь?! – вскинулась Лена. – Может, поменяемся местами? Тебе – моя дырка от груди, а мне твоя почти нетронутая сиська?Вам повезло, вы должны втроем прыгать от счастья, а ты…
– Ладно, женщины, – сказала Мария Денисовна, поднимаясь со стула, который ей подставила Лена. – Дел много, а у вас сейчас обход.– Вы тут не сердитесь друг на друга. Выздоравливать лучше, когда нервы в порядке.
Она вышла, а Лена накинулась на Инну:
– Я бы тебе с радостью по морде дала! Жаль, правая рука болит, а левой неудобно! У человека настоящее горе, родную сестру похоронила, а она – сразу к нам, нас утешить, а ты, подлюка…
Резникова запыхтела, вставая с койки, сказала негромко:
– Лена, уймись, хватит! Инну просто не научили, , как и с кем надо разговаривать.
– Вот Яшке своему пусть и хамит!
Приход Дины Семеновны всех утихомирил. Вера Ефимовна так и не успела внести свою лепту в перепалку.
А потом пошли всякие процедуры, затем все потянулись в столовку на завтрак. Кроме Резниковой – ту забрали на перевязку.
12
После обеда Мария Денисовна в ординаторской пыталась за чаем выяснить у Дины Семеновны, как обстоят дела у больных палаты номер три.
Доктор Бессмертная уводила разговор в сторону, пока не надоело, а когда ее подруга попросила папочку с историями болезни этой палаты, возмутилась:
– Маш, тебе оно надо?! Ты у меня кусок хлеба хочешь отбить?! У них что – врача нет? Это я, забыла? Но ты же – чок-ну-тая! Зачем тебе еще чужие проблемы, если только что от своих избавилась? Чем, например, ты можешь помочь Аньке? Этот недоумок Толик, которого я недавно оперировала вместе с тобой, Ромео недоделанный, серьезно решил жениться на девочке. Тайком от предков, как он говорил мне. Просил не выдавать. И станет вдовцом через пару месяцев. Я ему, дураку, объяснила, что медовый месяц Анюту и добьет. Гормональный взрыв. Подождать нужно! Получили результаты цитологии из Киева. Беспросветная картина. Вот такая подлянка, Маруся: первый раз действительно удалили диффузную липому. А узелки саркомы притаились под соском, в самом низу, еще и крошечные. И хорошо, что один такой узелок проник в липому. Ну, ту, что у нас выявили на вторые сутки. Иначе бы девочке каюк.
Дина Семеновна помолчала. Ее подруга имела такой вид, словно только что вернулась с похорон.
– Ты на себя в зеркало давно смотрела? А ну встань! Идем, идем!
Мария Денисовна покорно дала подвести себя к большому зеркалу в простенке между окон.
– Видишь, на что похожа стала? На седое чучело. Сегодня же идем в салон красоты, так нынче называют себя парикмахерские, к моей Раечке. Снимем твой пучок, распустим волосы, нет… их к чертовой бабушке, обрежем. Покрасим в твой цвет, натуральный. А дома, на ночь, сделаем тебе маску из огуречного сока. А можно просто нарезать огурчик и на морде разложить.
Дина Семеновна улыбнулась в ответ на слегка ожившее лицо своей ненаглядной Марусечки. Может, та представила себе эту картинку – огурцы на лице…
– В общем, так. Я запрещаю тебе входить в третью палату без надобности. Ты сестра у нас операционная, я тебя приветствую на перевязках и прочих важных процедурах, а исполнять еще при этом роль психиатра или психотерапевта не дам. Сама свихнешься. Обещаешь?
После работы, шагая к одной трамвайной остановке, они этот разговор продолжили. Вернее, это Дина завела свою песенку:
– Так ты мне обещаешь за себя взяться?
– В каком плане? У меня и так все хорошо.
– Нет, сейчас мы к Райке едем.
– Я устала.
– И я. Но не отступлюсь, учти. Салон красоты у меня под боком. Сначала – туда, потом – ко мне. Или к тебе.
– Дина, я хочу домой.
– Ладно. Тогда завтра после работы. Надо спешить. Ты же мне обещала!
– Что, Динуля, не помню?
– Как что? За себя взяться! А в третью палату на всякие душеспасительные беседы не входить! Кстати, спрашивал тут о тебе один симпатичный дядечка. Из терапии, тот, что на каждом общем собрании подсаживается к нам.
– Так это он на тебя глаз положил.
– Господи, слепая ты курица. Этот… его, имя такое мудреное…Ага, вспомнила! Как Смоктуновского зовут: Иннокентий. Кажется, Валерьевич. Язык сломать можно. Короче, Кеша. На меня он ноль внимания, а все глазками – в твою сторону.
– Он моложе меня, Диночка. Не суетись. Вот узнает, сколько мне лет…
– Ты выглядишь на сорок. А ему лет пятьдесят восемь.
– Какая точность в постановке диагноза, – засмеялась Мария Денисовна.– А мне скоро стукнет шестьдесят.
Она не догадывалась, что точность диагноза определена не на глазок, а просто в лоб. Дина Семеновна прекрасно помнила, как зовут этого приятного мужика из терапии, который явно симпатизировал Маше. И только вчера он спросил Дину Семеновну в больничном скверике:
– Что-то не видно вашей операционной сестрички… Не больна ли?
– Маша сестру похоронила.
И рассказала в красках, какая мужественная и замечательная у нее подруга. А он так ей внимал, что Дина Семеновна отважилась спросить:
– Вы такой… видный мужчина, но холостяк. Почему? Вам же лет пятьдесят пять?
– Ну, это вы перегнули палку, – улыбнулся Иннокентий. – Мои пятьдесят восемь подходят к финишу.
– Быть холостяком в наше время – это пре-сту-пление! Столько одиноких женщин вокруг, а вы… сачкуете, молодой человек. Вот и моя подружка, Марусечка, мается в одиночестве.
– Я не холостяк, а вдовец. А это уже диагноз. Все время сравниваешь, сравниваешь.
Разговор на этом оборвался – им помешали, но Дина Семеновна поклялась себе, что она этого Кешу и заарканит для Машки. Вот пройдет пару недель, та успокоится, почувствует радость свободы и – вперед, к новой жизни!
Вечером Марии Денисовне захотелось подробно рассмотреть себя в зеркале, куда раньше заглядывала лишь на бегу. На нее смотрела женщина неопределенного возраста, но с такими молодыми глазами, словно они попали на это лицо случайно. Она не догадывалась, что многих сбивал с толку такой диссонанс. Одни считали ее хорошо сохранившейся старухой, другие не верили, что ей шестьдесят лет. Ведь в паспорт никто к ней не заглядывал. Все строилось на догадках. Бывают такие постаревшие девочки, которым не хватает только умелого макияжа, чтобы тягаться с теми, кому в паспорте на десять лет меньше.
Впрочем, вопрос о возрасте Марии Денисовны никого особенно и не волновал, кроме Дины Семеновны – с ее тайными планами.
Как всякая женщина, отлученная от естественного процесса внешнего старения с ежедневным его анализом перед зеркалом, Мария Денисовна не задумывалась , что есть еще – помимо лица – нечто, определяющее образ в целом. Это мимика, улыбка, манера двигаться, говорить, смотреть на собеседника. Ее легкая фигурка среднего роста, как-то свободно подчиняющая пространство любого помещения, даже тесного, улыбчивый взгляд карих глаз в темных ресницах, сохранившихся вопреки всем законам старения, ее привычка поднимать удивленно тонкие брови, не задавая вопросов, сразу располагали к себе.
Иннокентий Валерьевич из всех своих коллег женского полу выделил Марию Денисовну еще лет десять назад – до появления седины в пучке ее волос и рассеянности в прекрасных карих глазах. Казалось, она все время думает о своем, куда-то торопится. Так и было, пока в ее доме доживала свое сестра Лара.
Нет, Иннокентий, не страдающий от мужского одиночества даже после смерти жены, просто симпатизировал Марии Денисовне, никак не связывая с нею личных планов. Это активность боевой подруги Марусечки, Дины Семеновны, подтолкнула его к шагу навстречу. Шаг был только занесен – не сделан.
продолжение http://www.proza.ru/2012/06/22/666