К О Г Д А Р Е К И Т Е К Л И В Г О Р У
ВОСПОМИНАНИЯ О ТОМ, ЧЕГО МНОГИЕ НЕ ЗАМЕТИЛИ
Роман-эссе
М.А. Булгаков говорил,
что он ненавидит редакторов,
и будет ненавидеть их всю жизнь.
Не все редакторы одинаковы.
Анатолию Яковлевичу Загороднему,
моему первому учителю в редакторской работе,
посвящаю.
Автор
ОБ ОЛЕГЕ ПОСТНИКОВЕ
Даже не могу вспомнить, в какое время года приехал к нам в Алма-Ату поэт Олег Постников. Кажется, это было летом... Вошел в редакцию. Освещенный солнцем, голубоглазый, улыбчивый, в белом элегантном костюме – так и светится весь.
Наши взгляды скрестились, сплелись – не развести. Мне трудно было оторвать от него глаза: мужчина, о котором только мечтать можно, сказочный король – его хотелось рассматривать. Наверное, он к этому привык. Он же смотрел на меня, очевидно, пытаясь понять, что же за новое лицо появилось в редакции русской литературы издательства «Жазушы».
До этого он и раньше наведывался из своей Тмутаракани в столицу. Тогда он, может, и не заметил новую сотрудницу, сидящую со скромно потупленным взором над чьей-то рукописью. Но как бы я не скрывала свой взгляд, я все же заметила его дивные синие глаза. И не могла не вдохновиться такими глазами и не написать стихи. «Ваши сине-васильковые глаза». Оказалось, что и у него есть что-то подобное – его стихотворение «Чайка», которое созвучно моим «Глазам»:
Чайка над волной качнулась -
В сумерках белым-бела.
Твоего лица коснулась
Тень от быстрого крыла.
И сама ты,
словно чайка,
С лёту падала в прибой...
В моих же стихах эта чайка, наоборот, рвется в небо:
Я - белая птица
Лечу в небеса.
Мне чудится,
Мнится:
Я - белая птица,
Я рвусь в небеса,
В Ваши синие-
Пресиние глаза.
Странно, что писала я свои строки, совсем никогда не читая его стихов. Но некоторая созвучность моих и его стихов – дар свыше, некий знак, дающий мне возможность думать, что я могла иметь с ним одну общую духовную струну, рождающую поэтические строки. А я свой мир в стихах строила, совершенно не зная, что у него есть похожие темы. Олег Петрович меня вдохновлял своим только одним видом. И не было мне дела никакого, к кому он приезжал, с кем проводил время. Важно было то, что он приехал, он есть, он улыбается.
Каким светлым ангелом он приезжал! И каким зелено-серым, почти смертельно больным уезжал. Друзья и близкая женщина требовали отдачи. Он – гений светлый, вырывался из своей песчаной дыры – Чимкента, провинции. Ему там не хватало общения, и в Алма-Ате он пускался во все тяжкие...
Боже упаси! Я только своё – со стороны – впечатление излагаю. А может, было-то всё у него по-другому. Для меня это не важно! Ведь глядя на него, мне хотелось писать стихи. У меня вырастали крылья. Меня тянуло к нему. Теперь я знаю, что это его талант, его светлый дар меня привлекал.
Из коллекции:
Когда я его в первый раз увидела, он подарил мне свою книжку «Соленая роса», которую подписал степенно: «Катерине – с огромной радостью, дружески! 26 янв. 1983 г. Алма-Ата».
Кстати:
Я даже не смею писать «когда мы с ним впервые встретились», чтобы не бросать какую-либо тень на его память. Это я впервые его увидела. Действие только одностороннее: я увидела, я восхитилась, я написала… Олег Петрович жил своей жизнью, даже не предполагая, какие эмоции он мог вызвать в молодой женщине, скромном редакторе по прозе.
Как часто бывало в то время, мне дарили свои книги многие авторы, но не все я читала своевременно. Так и со сборником этого поэта произошло – он долго оставался мною непрочитанным. Это уже когда готовила к изданию свой поэтический сборник «Завалерианство», решила как-то запечатлеть память о хорошем человеке. И светлой памяти поэта Олега Постникова посвящены мои строки, написанные под воздействием его творческой поэтической ауры. Я решила включить «Молитву», написанную под впечатлением от его приездов в этот сборник. Но поставить задними числами то, что это посвящено ему, я не могла. Ведь, когда стихи писались, я такое посвящение не делала. Я задумалась, открыла его книгу «Соленая роса»... И снова созвучность нашей творческой темы себя обнаружила. Он сразу же дал мне подсказку. Хотя и было это писано не мне, но ситуация возникла в точности, как в его стихотворении «Рассвет», строчки из которого я и сделала эпиграфом к своей «Молитве»:
Луч прозвенит, и распахнутся двери,
И ты с порога позовешь меня.
А дальше мои стихи, которые уже имели совсем иной смысл:
I.
Пусть повторится твой приезд!
Откроешь дверь - шагну навстречу.
Мы окунемся в теплый вечер.
Пусть повторится твой приезд.
Пусть повторятся наши встречи!
С весенним ароматом гроз
В белокружении берез.
Пусть повторятся наши встречи.
Пусть повторится наша жизнь!
Не на Земле, в ином размере –
Ведь мы с тобою в это верим.
Пусть повторится наша жизнь.
II.
Вы уедете завтра...
Но всему наступает черед.
Бесконечными будут повторы:
И весна,
что в душе
распускается
алой зарею.
И фиалочный дух
будет маревом
нежным
висеть над землею...
Будут ласточки
петь,
а трава
зеленеть.
И у древа любви
лопнут почки,
и закаплет
живительный сок.
У синицы
заплачет душа,
и услышав ее,
на поляну
присядет
журавль.
«... А Вы были неравнодушны к О. Постникову? Очень славный товарищ был, многие его любили. Ваше стихотворение, посв.[ященное] ему – очень трогательное, душевное...», – это строки из письма Надежды Георгиевны Поведёнок, «моего» автора, с которой мы в Алма-Ате выпустили две её книги. Писано оно уже 27.01.2003 года, из Петербурга, двадцать лет спустя после моей с ним встречи. Поводом для таких осторожных выводов, сделанных Надеждой Георгиевной, оказался мой первый поэтический сборник «Полёт над гнездом», куда я включила фрагмент «Молитвы», а в письме ей я пояснила, что это – посвящение Постникову.
На этот вопрос писательницы я написала всю историю об Олеге Постникове и себе. На что Надежда Георгиевна сообщила мне новые сведения:
«В твоем письме о Постникове... Сколько видела, всегда в баре. Сколько слышала, всегда восторги. И всегда удивлялась, потому что белый свет был всегда заслонен другой фигурой. И только после рецензии, на мою рукопись, увидела душу Олега и его щедрость. А Надежда, уж не знаю, как присвоила себе пальму первой женщины Постникова. Была издана книга – их переписка и стихи. Одни приняли, как должное, другие – отрицательно. У меня такой книги нет, а то бы прислала тебе».
Я никогда не интересовалась, что за женщина была рядом с этим поэтом в Алма-Ате. Некоторые факты из жизни поэтессы Надежды Черновой я узнала только из нашей переписки с Надеждой Георгиевной Поведёнок. Вот первая весть, сообщена давно, еще 13.04.90:
«Надя Чернова схоронила мужа… (а в прошлом году умер ее любимый Олег – Постников)».
Вот более свежая весть от 17.02.2005:
«Сегодня узнала о смерти Игоря, мужа Н. Черновой. Надежда вторично овдовела…».
Думаю, что мне интересна была бы книга, выпущенная Надей Черновой: я бы больше узнала о поэте Постникове. У меня много подаренных поэтами книжек. Они требуют большего внимания и более подробного описания: Саша Шмидт, Геннадий Кругляков, Бахытжан Канапьянов, Любовь Шашкова – это кто часто бывал в нашей редакции. О Вячеславе Киктенко, поэте, я, написала в статье о его студенческом друге и моём однокашнике Юрии Доброскокине. Но здесь я хочу ещё об одной встрече рассказать. Потому, что, когда вспоминаю рано ушедшего Олега Постникова, то тут же и другой образ возникает – Тамары Мадзигон. Наверное, потому, что она тоже талантлива и тоже рано ушла. И, как Олег, была со своим светом, от неё исходящим.
Она несколько раз заходила к нам в редакцию, у неё были какие-то дела: то рецензировала, то своё что-то готовила издавать… Как-то так случилось, что мы с ней постояли в холле у окна на нашем пятом издательском этаже. Месяц был какой-то летний: это мог быть и май, и сентябрь – в Алма-Ате тепло стоит почти полгода. А мы с ней были одеты в лёгкие одеяния. Беседа была не памятная, но настроение, с которым это происходило, можно назвать радужным. От прямого значения слова «радуга»: в нём и праздник цвета, и благость расположения, и душевное тепло. При этом для неё я была просто – новая молодая сотрудница русской редакции, а она для меня – просто посетительница этой редакции.
Всего-то раз я с Тамарой Михайловной пообщалась, но почувствовала её доброжелательность, разглядела её лучезарность. Кажется, так и угасла она покорно и спокойно, заранее почувствовав, когда и как это произойдёт.
Когда мне уже объявили
Диагноз, то бишь, приговор,
Казалось, меня не убили,
Но вынесли тихо во двор…
(Как это мне напоминает Сергея Дрофенко, поэта, который тоже умер молодым:
Август стоял тихий и странный.
Я же просил: без оркестрантов…)
Книги своей она так и не дождалась. Сборник стихов Тамары Мадзигон «Контур счастья», выпускала редактор Вера Галактионова, книга вышла в 1986 году. А стихи о приговоре написаны в 1981 году. Только после смерти Тамары её муж пришёл к нам в редакцию и всем, кто был, в память о ней оставил по новому томику стихов… Без подписи. Как раздают конфеты, чтобы поминать ушедшего…
Не трудно высчитать, что умер Олег Постников через год после моего отъезда из Алма-Аты – 1989-м. А я, помнится, здесь в Воронеже, когда получила весть о его смерти в 1990-м, с грустью его вспоминала, и очень часто его образ возникал в моём воображении. Может, и вправду я его любила: коротко, ярко и высоко?.. Огромный метеорит на моём небосклоне: пролетел, прочертил линию светлую, подарил тайну стиха и исчез... И как тут не благодарить его «за наши не-гулянья под луной»…
Продолжение следует. "НАСЛЕДИЕ ВСЕВОЛОДА ИВАНОВА" http://www.proza.ru/2012/03/08/292