К О Г Д А Р Е К И Т Е К Л И В Г О Р У
ВОСПОМИНАНИЯ О ТОМ, ЧЕГО МНОГИЕ НЕ ЗАМЕТИЛИ
Роман-эссе
М.А. Булгаков говорил,
что он ненавидит редакторов,
и будет ненавидеть их всю жизнь.
Не все редакторы одинаковы.
Анатолию Яковлевичу Загороднему,
моему первому учителю в редакторской работе,
посвящаю.
Автор
ЖАКОНЯ И ЗОЛОТОЙ САЙГАК
Писатель-натуралист Максим Дмитриевич Зверев был долгожитель. Он родился в 1896 году. Когда он приходил в издательство, никто не думал, что ему почти 90 лет. От его крупной фигуры веяло сибирской мощью и здоровьем.
Из коллекции:
Писатель дарил мне свои книги всегда с почти неизменной надписью, примерно с такой, как на сборнике повестей и рассказов «Когда гаснет гнев»: «На добрую память Ек. Ив. Мосиной о нашей работе над этой книгой! С благодарностью М. Зверев. 4 окт. 82 г.»
В нём мне нравилась философская отрешенность от всего мирского и суетного. Тот, кто осознает себя живым классиком, так и должен был себя вести. Словно мамонт, попавший в наши времена. Казалось, что он не понимал, что кроме лисиц и мышей, кроме золотых сайгаков и белых маралов, кекликов и фазанов, в этой жизни было ещё много чего другого. Вёл он себя всегда с достоинством и никаких эмоций не выказывал.
Иногда «патриарх» спускался на землю к нам, простым смертным, и тогда можно было задать ему такие вопросы, которые сами напрашивались. Например, что надо делать, чтобы дожить то столь преклонного возраста. Максим Дмитриевич отвечал, что он пьёт исключительно талую воду: утром достает из холодильника сосуд со льдом, размораживает и пьет. Но как он это делает, спросить я не догадалась. Я пробовала ставить стакан с водой в морозильник, так он, следуя всем законам физики, лопался ещё в агрегате. Рассказывал писатель о своем отце, жившем еще в прошлом, а теперь – в позапрошлом веке. Запомнилось мне то, что особенно волновало в то время – величина рабочего дня. Отец его ездил на службу к десяти часам, а возвращался в три часа пополудни. То есть, при царе был пятичасовой рабочий день. Как это мне нравилось! И до сих пор нравится, поскольку пять часов работы, а не бесполезного толкания и бесконечных чаепитий, болтовни и перекуров – были бы гораздо продуктивнее для всех. А как это было заманчиво для женщины, у которой двое маленьких детей. Сад садом, а с детьми надо общаться больше, чем тогда было возможно.
Стиль у писателя-натуралиста Зверева не отличается трепетным отношением к слову, и никаких фразеологических особенностей он читателю не преподносит. Просто, доступно, иногда даже примитивно. В некоторых его рассказах недостаёт изящества. Но важнее всего для него было изложение фактов поведения животных в различных ситуациях. Все его произведения стояли между изысканной литературой и скрупулёзной наукой, не дотягивая и не перетягивая ни в ту, ни другую сторону. Но это нисколько не умаляло ценности рассказов писателя-натуралиста. Не утрачивался интерес к его прекрасным повестям «Белый марал», «Золотой сайгак» у многих поколений читателей. Я сама, когда ещё училась в пятом классе, то брала в библиотеке эти книги. Тогда я не запомнила автора, но названия его книг вспомнились, когда в Алма-Ате мне вдруг повезло работать с этим интереснейшим автором. И я поблагодарила судьбу за такой подарок.
Трехтомник Максима Дмитриевича Зверева я выпускала уже как его «постоянный» редактор. До этого я подписала в свет его книгу «Когда гаснет гнев». Во время работы над собранием сочинений, с автором мы почти не общались. Это было чистое переиздание его изданных бессчетное количество раз трудов.
Из коллекции:
Когда он приходил за своими авторскими экземплярами только что вышедших из типографии томов, он обязательно заходил в редакцию и степенно подписывал мне книгу: «Дорогой Катерине Ивановне от благодарного автора с уважением. М. Зверев. 19.III. 84».
Могу покаяться, что до конца я этого писателя-натуралиста не поняла. Было в его «мамонтовом» спокойствии нечто, что всегда держало на расстоянии. И его внешний облик не состыковывался по моим понятиям с такими простенькими рассказами о животных. Но память у меня о Максиме Дмитриевиче Звереве, действительно, осталась добрая.
У него в секретарях была поэтесса Татьяна Фроловская. Она часто навещала нашу редакцию. Тогда она издавала свою книгу «Корзина земляники» и готовила комментарии к собранию сочинений в трёх томах писателя-натуралиста М.Д. Зверева. Она была красивой молодой крупной женщиной. Сейчас её можно сравнить по виду и фигуре с Анастасией Заволокиной, ведущей передачи «Играй, гармонь» на первом канале Российского телевидения. Рядом с Фроловской иногда появлялся в издательстве и её муж Эдик, который был на её фоне очень маленьким. Пара была выдающаяся и соответствовала своим именам: Татьяна – многоводная спокойная река и Эдик – маленький и суетливый. Я, конечно, не имею в виду значения имен по словарю академика Петровского, скорее это – ассоциативные образы. Было непривычным и даже странным в те времена такое явление. Кто-то подтрунивал над этой нестандартной парой, и у меня, поэтому, было к ним сочувствие. Хотя они в нём совсем не нуждались, поскольку комплексов у них не было никаких. Я запомнила, что Татьяна мне дала совет записывать всё, что со мной происходит.
– Потом этому цены не будет, – говорила она, очевидно, уже умудренная опытом.
Но зря мы не внемлем умным советам! Мне так сейчас не хватает этих записей. Конечно, что-то я записывала, но ежедневно делать это не было ни возможности, ни времени. В таких случаях всегда надеешься на память. Сейчас, когда я пишу эти воспоминания, ловлю себя на мысли, что можно открыть символическую книгу и, полистав ее страницы, быстренько-быстренько всё вспомнить, что было, но, к сожалению, навечно стерлось из памяти. Мне представляется, что материалы лежат где-то здесь рядом, в столе или шкафу. Но сколько я ни искала, такой книги не нашла. Как важно все вовремя записывать! Наступают для каждого времена, когда уже и следа от былых встреч и действий не остается в памяти. Пока окончательно всё не ушло, следует записывать.
После сотрудничества с Максимом Дмитриевичем Зверевым я стала заправским «спецом» по натуралистам. Обычно эту тематику разрабатывали люди, сделавшие науку своей основной профессией. Ведь и Максим Дмитриевич Зверев в какое-то время своей длинной жизни занимался зоологией, был доцентом Казахского Госуниверситета.
Учёный-орнитолог, кандидат биологических наук Борис Васильевич Щербаков стал моим очередным автором из писателей-натуралистов. Он к тому же называет Зверева своим учителем. «Я твердо поверил в то, что у Максима Дмитриевича Зверева есть своя Джемшидова чаша… Она полна разных историй, фактов, случаев и приключений. Но главное: в ней накоплена любовь к природе, душевность и доброта к людям». – И далее Щербаков пишет: «Я в детстве тоже испил из его волшебной чаши. И тоже выбрал себе тропу натуралиста. Как и прежде, все эти долгие годы нашей близкой дружбы, я иду следом за старым натуралистом, известным писателем…».
Строгим редактором я не считалась, многие замечания контролирующих инстанций брала на себя, если видела всю нелепость придирок вышестоящих должностных лиц. Так же я выпустила книгу Бориса Щербакова «Зеленый дом», не смотря на то, что в Госкомитете по печати была не очень лестная рецензия от контролирующего чиновника. Он требовал переписать отдельные фразы и целые предложения, либо вообще их убрать. Я схитрила, знала, что второй раз одну и туже книгу читать он не станет, поэтому сделала формальную отписку, что замечания рецензента учтены. Каюсь, это было мерзко. Но ради благого дела я так поступала трижды: когда выпускала книги Юрия Герта «Колокольчик в синей вышине», Надежды Поведёнок «Жили-были» и «Зелёный дом» Бориса Щербакова. У других авторов всё шло гладко: либо бдительность потерял наш контролёр, либо придраться было не к чему, в соответствии с характеристикой творчества одного поэта, о котором как-то услышала такой отзыв: «Он так пишет, что и сказать нечего: ни плохого, ни хорошего».
Если я видела, что это были авторские находки, их манера и стиль, то не позволяла никому вмешиваться. Почему должен страдать автор из-за «бдительного» чиновника при должности? Кто мог защитить писателя от произвола вышестоящего контролирующего органа? Я свою роль как редактора-заступника по-другому не знала, как исполнить, кроме как использовать слабину чиновника-человека. Привыкнув к тому, что перед ним все стоят «во фрунт», и каждый рвётся исполнить указания свыше, он не утруждал себя контролем ситуации. Но для меня тогда было важнее оставить авторские находки, чем исполнять указания. Конечно же, я рисковала. В любой момент меня могли разоблачить.
Из коллекции:
Но кто не рисковал, тот не мог получить в подарок от автора книгу со словами:
«С чувством искренней благодарности моему лучшему редактору и искренней симпатией – Мосиной Екатерине Ивановне от автора! 14 апреля 1986 г. Б. Щербаков».
Хотя Борис Щербаков был более профессиональным ученым-орнитологом, но и рассказчик он замечательный.
Книга вышла. Писатель приехал из Усть-Каменогорска, чтобы специально меня поблагодарить. Он вошел в нашу редакцию, которая к тому времени стала уже большой, и комнату нам дали огромную. В то время заведующим был Сергей Терентьевич Шумский, а все остальные сотрудники – женщины. Около десяти человек. Что называется, завредакцией был – и один в поле воин. Борис Васильевич стал торжественно меня благодарить за такую замечательную книгу. Он уже седьмой сборник выпустил, и только я «сохранила его текст полностью, бережно отнеслась к стилю автора» и т.д. и т.п. Я вывела его за дверь и попросила не захваливать меня при всех, потому что ведь другие дамы также считают себя хорошими редакторами, и не всем понравилось, что он меня так хвалил. Далекий от нравов нашего серпентария, он не смог понять, почему это нельзя всем сказать, что «его редактор самый лучший».
С удовольствием я работала над его трогательной повестью о маленьком медвежонке, и даже читала детям дома. У нас в семье было принято читать книги вслух. После всех дел дети забирались ко мне в постель, и я им читала Джерома К. Джерома, «Трёх мушкетеров» и даже «Войну и мир». Повесть Бориса Щербакова про медвежонка Урха шла в ряду с «Детством Никиты» А. Толстого, «Детством Маврика» Е. Пермяка, «Тёмой и Жучкой» Н. Гарина-Михайловского. Когда я тяжело заболела, Борис Васильевич предложил прислать мне крепких целительных сибирских трав, собранных где-то под снегами в горах. Но мне тогда ничто не помогало, и не хотелось утруждать его своими проблемами.
Кстати:
Наш главный редактор В.Ф. Мироглов был в гостях у Бориса Васильевича и рассказывал, что дома у писателя было множество клеток с попугаями. Когда птицы мешали спать домочадцам, то клетки уносили в другое помещение или накрывали тканью. В семье был любимый попугай Жаконя, судя по кличке, он был из породы жако – серых попугаев, довольно крупного размера. Жаконе позволяли всё. Во время чаепития он степенно разгуливал по столу и требовал: «Чаю! Жаконе чаю!». Как-то смешно ругал тёщу, отчего она обижалась. И ещё какие-то байки он про этого попугая рассказывал. У меня возникла идея-фикс завести себе говорящего попугая. Но где его взять я не знала, а попросить об этом Б.В. Щербакова я не смела.
Как хорошо, что у меня всё же есть дневники и разные краткие записи. Я стала искать в них что-то такое, что бы помогло мне ещё что-нибудь вспомнить о Борисе Щербакове. И вот я нашла запись в белой толстой тетради «Рабочий ежедневник» (Ах, сколько я их начинала, но никогда, никогда не дописывала до конца). Вот буквально, что написано 15 января 1986 года: «...Потом приезжал один из авторов из Усть-Каменогорска – Черных… Я передала через него привет для Бориса Щербакова. Сам Черных тоже верит, что тот будет хорошим писателем...» Жаль, что после моего отъезда из Алма-Аты, мне больше не доводилось слышать об этом многообещающем писателе-натуралисте.
Кстати:
В сентябре 2007 года я лечилась в санатории в Ессентуках. Мы с моей соседкой по комнате ростовчанкой Леной Губаревой и её дочкой Вероничкой решили погулять по городу. Я не была в Ессентуках семнадцать лет и, конечно же, забыла, как пройти в нужном нам направлении. Мы пошли наугад и заблудились. Не долго думая, обращаюсь к первому прохожему:
– Покажите нам, пожалуйста, верный путь.
Мужчина начинает сбивчиво объяснять, и, видя, что мы не представляем, как же правильно идти, предлагает:
– Давайте я вас немного провожу.
Молча идти с таким услужливым человеком неудобно. Я начинаю расспросы:
– Вы тоже приезжий? Откуда?
– С Чукотки. Но жил долгое время в Казахстане в Усть-Каменогорске.
– Чем вы там занимались?
– Я – журналист.
– Ну, значит, вы и писателей знаете из Усть-Каменогорска.
– Конечно, почти коллеги.
– И Бориса Щербакова знаете?
– А как же! Мы дружили семьями.
– А теперь общаетесь?
– Да, бывает.
– Передайте ему привет от редактора его книги «Зелёный дом».
И я протягиваю ему свою визитку. Случайный прохожий – я даже имени его не спросила – удивлён такой встречей. У Веронички глаза и ротик широко открыты от восторга. Лена смотрит на меня как на волшебницу. А я и сама поражаюсь тому, как же тесен наш мир. Но рада, что хоть немного узнала о «своём» авторе Борисе Щербакове.
Продолжение следует. "НЕБЛАГОДАРНОЕ ДЕЛО" http://www.proza.ru/2012/03/05/1753