Продолжение. Начало http://www.proza.ru/2011/09/14/914
Передо мной по широкому проспекту непрерыным потоком катили автомобили. В шесть рядов! Я оглянулся. Обычный подъезд, обычная дверь на пружине, перекошенная, ободранная. Я открыл дверь и заглянул в подъезд: темно, пахнет кошками, лестница наверх, шесть ступенек, под ней — коляска. Ужас! Кошмар! Где я? Впрочем, улица показалась мне смутно знакомой.
Я медленно пошел куда глаза глядели. Ну, да! Вот она, пельменная, куда мы студентами бегали обедать между лекциями. Сразу за пельменной поворот в переулок, переход через арку и вот он двор, где жила Света. Второй подъезд от арки, второй этаж, окна во двор. Я привычно глянул на верх. Окно открыто. Значит, дома кто-то есть. Я поднялся на второй этаж и остановился перед дверью с золотой циферкой «5». Ничего не изменилось. Кажется, и коврик у порога тот же. Сколько же лет прошло?
Мы познакомились со Светкой на зачислении. Вместе стояли изучали списки счастливчиков. Я себя нашел сразу, а Светка ударилась в панику. Она уже готовилась зарыдать, когда я отыскал ее фамилию в списке. На радостях мы отправились в ту самую пельменную отмечать наш перемещение в иное качество: из абитуриентов в студенты. Что же мы тогда заказали? Пельмени, коржики с орехами, яблочный сок.
Света... У нее были странные глаза: светло-карие, , как спелые лесные орехи, а вокруг зрачка словно зеленой краской мазнули. Слегка. И от этого, казалось, глаза светятся каким-то внутренним светом. Она влюбилась в меня безоглядно. Да и я увлекся не на шутку. История оказалась настолько банальной, что и вспоминать не хотелось. Я и не вспоминал. Двадцать лет не вспоминал. Дверь заколотил. Стенку замуровал. Только не очень-то помогло.
Юлька тогда пришла в общежитие в гости. Не ко мне пришла. Но проснулась утром в моей койке. Чего не случится после веселой вечеринки! Мне не было дела до Юльки, но она решила по-другому. Она сама обо всем рассказала Светлане. В деталях. Света не простила. Слишком была горда.
Все эти годы я старался не вспоминать о той злополучной вечеринке, когда нажрался до зеленых чертиков и переспал с Юлькой. Света вскоре перевелась на заочное отделение, и мне даже стало легче. Не видеть ее. Идиот! А Юлька... Юлька все время вертелась рядом. Безотказная, без комплексов. Готовая бежать по первому моему зову. Мне даже показалось, что я влюблен.
Поженились мы на третьем курсе. Жили... Как все. Привык. Иногда даже чувствовал себя счастливым. Детей вот не родили. А почему? Все казалось, успеем, успеем. А потом Юлька уже и сама не хотела рожать, боялась испортить фигуру, дурища! А я особо и не настаивал. Только однажды сорвался, когда Юлька сделала аборт. Хотя терзала, терзала меня тогда гаденькая мыслишка, а мой ли это ребенок? Ну, да что теперь говорить!
Как-то быстро пролетело время. И вот я, кажется, стою на пороге новых, хорошо забытых старых, отношений. Как там говорил розовый толстяк Семен Борисыч Полиенко? Ре-мон-ти- ру- ю или демонтирую нашу с Юлькой жизнь?
Пока я топтался перед дверью, робея и сомневаясь, она внезапно отворилась. И я увидел Свету! Господи! Да она стала еще красивее! Словно и не было этих двадцати лет. И эти глаза, словно подсвеченные зеленью молодой листвы. Совсем не изменилась. Неужели пластика? Да нет! Можно подтянуть кожу, можно изменить форму носа, но как изменить взгляд? Как вернуть ему блеск? Фантастика! Я так бы и стоял молча, разинув рот, предаваясь сентиментальным воспоминаниям, но голос Светы вернул меня к действительности.
- Вам кого?
- Свет, ты что? Не узнаешь меня? Неужели я так сильно изменился?
Я широко улыбнулся, приглашая ее к узнаванию этой дружелюбной улыбкой. Однако, девушка отрицательно качнула головой.
- Вы ошиблись! Меня зовут Ольга.
- Не может быть! – пробормотал я. - Вы поразительно похожи на мою давнюю знакомую.
Пауза. Девушка внимательно оглядела меня.
- Света – это моя мама, - произнесла она довольно сухо.
- Ах вот оно что! То-то я смотрю: вы так молоды! - обрадовался я. - Тогда давайте знакомиться! Я… Я старый друг вашей мамы… Мы давно не виделись… Вы уж извините, что я свалился, как снег на голову.
Девушка вздохнула. Похоже, мой визит не очень-то ее обрадовал.
- Ну что ж! Проходите!
Она посторонилась, и я вошел. Вошел в свою юность. В большой светлой комнате, как и тогда, ветер свободно играл белыми кисейными шторами. И самовар в буфете все так же тускло поблескивал помятым боком. И плед на диване, пожалуй, тот же, шотландский – в красную и черную клетку. Да и фарфоровая фигурка девушки с коромыслом на книжной полке все так же озорно улыбалась мне сияющей фарфоровой улыбкой. И тот же китайский коврик в выпуклых розочках на стене. Бог мой, жизнь здесь, в этой уютной простенькой комнате, словно законсервировали. Я обернулся к дочери Светы.
- Когда-то, сто лет назад, я прожег этот плед сигаретой. Ваша мама тогда очень огорчилась.
Девушка посмотрела на меня странным взглядом.
- Теперь понятно, почему она так дорожила этим пледом и этой дыркой. Даже не позволяла мне заштопать ее.
- А где, где же… мама?
- Мамы нет. Она умерла три дня назад.
- Как умерла? – оторопел я. – Почему?
- Врачи говорят: не выдержало сердце.
- Но она же… Она же совсем молодая… была…
Девушка промолчала.
- Игорь Викторович, зачем вы пришли?
- Вы меня знаете? Света что? Рассказывала обо мне?
- И рассказывала, и фотографии показывала. У нас много ваших фотографий.
- Что она? Ругала меня? - я почему-то заволновался.
Девушка слабо улыбнулась.
- Нет, не ругала. Что вы так испугались? Побледнели. Она говорила, что вы честный, благородный. Просто встретили другую женщину, и полюбили ее большой любовью.
Я все еще тупо не понимал, о чем она.
-Так и сказала? Большой любовью?
- Да. Так и сказала. Ведь каждый может влюбиться. Но мама всегда говорила, что вы меня любите и помните.
- Я?! Люблю и помню?
Я все еще не догонял, о чем она.
Ольга вышла в соседнюю комнату и вернулась с большим плюшевым медведем.
- Узнаете? Вы подарили мне эту игрушку, когда я закончила школу. Это было так мило!
Я растерянно улыбнулся. Ольга понимающе кивнула.
- Я ведь верила, что вы меня любите. Я хранила все ваши письма. И подарки.
Она посмотрела на меня каким-то странным сожалеющим взглядом. Мне не понравился этот взгляд. Девочка явно стремилась меня укорить.
- Мама очень хотела, чтобы я уважала вас. И не чувствовала себя обиженной. Детям важно любить и уважать родителей. Она говорила, что вы меня любите, а не приезжаете потому, что у вас очень ответственная работа.
И тут меня наконец шарахнуло! Словно балкон на голову свалился. Эта девочка думает, что я ее отец! Ай, да Светка! Ай, да фантазерка! Царство небесное, конечно, покойнице. Вот это учудила!
- Мама говорила, что родила меня в подарок . Как будто нарочно подгадала к вашему дню рождения. Она рассказывала, как вы радовались. Принесли в роддом охапку белых роз. Купили ящик шампанского и напоили весь персонал: нянечек, медсестер.
«Минуточку, минуточку! К дню рождения? Если посчитать... Матерь Божья! Так, так, так. Все сходится. Как раз за девять месяцев до этого мы провели со Светкой неделю в лесу, на даче ее родителей. Смылись с занятий, исчезли для всех. Как же мы были счастливы тогда! Рано утром мы просыпались под пение птиц. Больше никогда и ни с кем я уже не слушал, как поют на зорьке птицы. В первый же вечер разожгли костер и полночи орали под гитару песню про ежика: "По роще калиновой, по роще осиновой на именины к щенку ежик резиновый шел и посвистывал дырочкой в правом боку". Я изображал ежика, хрюкал и свистел. Светка хохотала до слез. Она сплела венок из золотых кленовых листьев. В этом венке она походила на юную лесную нимфу. Как мы целовались тогда! Как целовались! Мда! Вот это номер. Получается, у меня есть дочь!? Целая дочь? Взрослая! А я ничего не знаю? Ну, Светка! Ну!.. Родить мою дочь и ни слова, ни полсловечка не сказать. То-то она сразу перевелась на заочное... Оля. Оленька. Дочь!» - эти мысли пронеслись в моей голове, как табун взбесившихся лошадей. Лицо у меня расплылось в глупой счастливой улыбке. А что? Посмотрел бы я на вас, когда б вам сообщили, что у вас объявилась взрослая дочь. Да еще такая красавица.
- Правда, все ваши письма были отпечатаны на машинке, - усмехнулась Ольга, - Я потом уже поняла, почему. Когда нашла после маминой смерти почтовые квитанции. Мама сама отправляла все посылки с подарками от вашего имени. Сама. Понимаете? Я не знаю, зачем она сохранила эти квитанции. Я думаю, она ждала. Все эти годы ждала вас. Сочиняла для меня сказку о заботливом любящем отце и ждала. Наверное, она очень любила вас.
Ольга замолчала, отвернувшись.
Молчал и я. А что я мог сказать? Что я идиот и подонок? Что все эти годы я жил не свою, а чужую жизнь? А ведь все могло быть по-другому. Могло! Двадцать лет проваландался с глупой крашеной куклой. Бездушной и лживой. И что? Деньги! Деньги! Только деньги! А ребенка так и не родила, сучка! Господи! Что же я натворил-то? Моя дочь выросла без меня. Идиот! Кретин! И что теперь делать? Бежать! Бежать от этой тренерской подстилки. Немедленно! Бросать все к чертовой матери, забирать дочь и бежать. Ничего! Я жизнь положу, чтобы доказать… А собственно, что ты собираешься ей доказывать? Вон как она на тебя смотрит. Она ведь презирает тебя. Родная дочь презирает тебя. Почему-то я сразу и безоговорочно поверил, что Ольга моя дочь. Нутром почуял. Виноват? Конечно, виноват. Но ничего. Ничего! Жизни не пожалею, чтобы искупить вину. Главное – у меня есть дочь!
Смахнув набежавшую слезу, чтобы не видела Ольга, я прошелся по комнате. Повертел в руках фарфоровую куклу. Улыбается! И никаких у нее проблем! Ольга не сводила с меня ждущего требовательного взгляда. Да, нелегкое это дело - виниться.
- Оля, я виноват! Я так виноват перед тобой! И перед мамой твоей... виноват! Простишь ли ты?
- Вы так изумились, когда у слышали про медведя,про день рождения - проговорила Ольга, словно и не слышала моих слов. - Так я и думала. Вы ничего не знали обо мне. Она вам ничего не сказала. Чего же вы такого натворили, Игорь Викторович, что мама не смогла вас простить?
Ольга устремила на меня испытующий взгляд прекрасных ореховых глаз с легкой зеленцой. И я вдруг отчетливо осознал: нет, не простит она меня. Не простит. А я бы простил? Вот то-то же. Но отвечать-то надо.
- Что я натворил? Ничего страшного. Просто сломал свою жизнь. Подожди! Не перебивай! Я знаю, что ты хочешь сказать. Что я сломал жизнь и ей, твоей маме. Ты права, дочь. Но у мамы была ты! А у меня – никого и ничего. Пусто! Послушай меня, Оля! Я все понимаю, но ты дай мне шанс, дочь! Прошу тебя! Дай мне шанс! Я все исправлю! Ну, не все ,конечно! Ты учишься? Работаешь?
Она слушала молча. Я даже не знаю, слышала ли она меня. А я все говорил, говорил, горячо! Увлеченно! Обещал устроить ее в университет. Купить машину. Свозить в Испанию и на Бали. Я боялся остановиться. Замолчать. Но Ольга сама остановила меня.
- Не надо, Игорь Викторович! Ничего мне от вас не надо. Уходите.
- Но почему, дочь? – она еще не догадывалась, как непривычно радостно мне было произносить это слово. Дочь!
Она молчала. Моя девочка. Такая Строгая. Такая гордая. Как и ее мать.
- Почему? – повторил я упавшим голосом.
- У нас нет с вами общих воспоминаний.
Вот так вот! Общих воспоминаний! Я всегда хотел иметь сына. Я помню, как нажрался, когда Юлька сделала аборт. Тайком сделала. Я-то думал, родится сын, будем вместе кататься на лыжах, ходить в поход с ночевкой. Костер, звезды, песни под гитару. О девочке я как-то не мечтал. Бантики, рюшечки, куколки. Что с ними делать? Не прав был. Ой, не прав. Я бы и девочке обрадовался! Я бы водил ее в цирк. Мы бы ели эскимо и хохотали над клоунами. А в зоопарке смотрели бы, как забавно шагают пингвины, такие важные, словно маленькие человечки в черных фраках. Я бы катал ее на каруселях, возил на фигурное катание, гордился б ее успехами, выслушивал ее маленькие смешные секреты. Мы бы разучили с ней песню про ежика. Вот такие у нас были бы общие воспоминания. А теперь мне нет места в жизни моей дочери. Она выставила меня за дверь. Какая боль! Какая боль!
- Прощайте, Игорь Викторович! - даже отцом не назвала.
Я стоял перед закрытой дверью и не хотел уходить. Не мог! Какая-то невнятная мысль беспокоила меня. Я что-то должен был вспомнить. Ах, да! Фотографию! Хотя бы фотографию попросить. Ну, не откажет же она в такой малости.
Я позвонил. Тишина. Никакого движения. Хотя я был готов поспорить, что Ольга здесь, за дверью.
- Оля, Оленька! Открой, пожалуйста! – я тихонько постучал.
Дверь опять распахнулась неожиданно.
На пороге нарисовалась толстуха в застиранных спортивных штанах, бесформенной футболке с портретом какой-то кинодивы на могучем бюсте. От этого кинокрасотка выглядела несколько перекошенной, как будто у нее болели зубы. Толстуха тем временем картинно отвела руку с сигареткой в сторону, выпустила дым и окинула меня сердитым взглядом:
– Ну и чего ты скребешься, как мышь в буфете? Явился. Не запылился.
- Где? Где Ольга! Позовите ее! – я попытался заглянуть через плечо толстухи.
Она удивленно обернулась?
- Какая Ольга?
Я озверел:
- Немедленно позовите мою дочь. Ольгу! Немедленно! Я только что разговаривал с ней.
Теперь пришла очередь удивиться толстухе :
- До-о-о-чь? У тебя, оказывается, дочь есть? Вот это сюрприз!
- Да кто вы такая?! - заорал я. - Отойдите и дайте мне пройти! Оля, где ты, Оля?
Толстуха уперла руки в бока и заорала в ответ:
- Допился, паразит! Жену не узнаешь. Щас психиатричку вызову – сразу признаешь! А заодно вспомнишь, где шлялся три дня и три ночи.
- Чью жену? - тупо переспросил я.
- Ну, Климов, ты совсем оборзел!
- Мы что? Знакомы?
- Ага! Уже двадцать лет! Или еще раз познакомимся? Ну, давай! Света! Твоя жена, алканавт!
Толстуха согнулась в шутовском поклоне.
- Света? - пробормотал я. - Но ты же умерла... три дня назад... Ничего не понимаю...
Окончание следует http://www.proza.ru/2011/09/16/563
фотографию взяла здесь http://terralight.ucoz.ru/index/0-2