Шоколадное кружево. Пролог

Ланделина Кентерберийская
Шоколадное кружево

Пролог

Своды пещеры усеяны мозаикой теней: сотни мотыльков роятся у факелов, обжигают крылья, пронзительно взвизгивают и серо-белой золой стелятся на холодные камни. Мелодия их предсмертных песен легко смешивается с редкими барабанными ударами падающих капель.

На сталагмитовом троне сидит сгорбленный седой учитель. Перед ним, чуть опустив голову, неподвижно стоит непокорный ученик и краем глаза наблюдает за последним танцем ночных бабочек. Бледно-серые глаза старца тщетно следят за юнцом из-под опущенных складок век. Но мальчишка и не думает дрожать, напротив, на секунду на его губах словно вспыхивает презрительная улыбка.

 
— Ты можешь поносить нас, сколько тебе угодно. Проклинай, запугивай ужасами, которые всё равно никогда не сбудутся. Развлекайся ядовитым злословием, но поразмысли хорошенько о былом, и ты поймёшь, что навлекаешь беду лишь на себя, — медленно, смакуя каждый звук, говорит печальный наставник, и борода покачивается из стороны в сторону пепельной спящей змеёй.

Старику юный клятвопреступник напоминает взъерошенного после дождя цыплёнка. Одежда измята, волосы растрёпаны, словно расчёской служили колючки репейника; под ногтями – кусочки шоколада. Какое отвратительное пренебрежение к гигиене! Учитель фыркает.

— Позвольте сказать, учитель, — негромко отвечает юноша, заправляя непослушную прядь за ухо и облизывая пересохшие губы. — Я вас уважаю. Вы давали мне всё, в чём я только мог нуждаться. Вы обучили меня тайному ремеслу, раскрыли секреты. Я, как вы изволили однажды выразиться, ваше лучшее творение, быть может, даже превосходящее самого учителя…

Старец хмурится и в эту секунду становится похож на сморщенного и слепого новорождённого мышонка, незлого и совсем беспомощного. Молодой наглец наклоняет голову, чтобы спрятать вырывающуюся на свободу улыбку под лучезарными прядями, вновь упавшими на лицо.

— Я переоценил тебя. Ты чураешься братьев, с презреньем смотришь на их забавы. Ты высокомерен и тщеславен. Полагаешь, будто твоя мнимая чистота позволит тебе возвыситься и верховодить нами?!

Наставник подаётся вперёд, точно клешнями хватает юнца за подбородок, грубо поворачивает его голову влево, вправо, впивается кошачьим взглядом в холодные чёрные глаза ученика, ногтём проводит по нижнему веку; нет, страх не мелькает в глазах, они словно пусты, пусты, как бездна.

— Ты - жалок! — и с неожиданной для столь немощного на вид существа силой отталкивает юношу. Тот падает, чуть вскрикнув, но тут же поднимается, потирая ушибленное запястье.

— Учитель, я… — его щёки и уши пылают пунцовым пламенем.

— Посмотри на себя! — уродливый, с наростами и длинным ногтём палец вновь возникает перед носом нерадивого ученика. — Во что ты превратился?

— Во что же? — дерзко отвечает мальчишка, скрещивает руки на груди и словно свысока смотрит горящими глазами, а щёки краснеют сильнее.

Мрак, царящий в пещере отчаяния, будто становится плотнее, а огонь факелов – бледнее. Мотыльки беспокойно кружат.

— Ты похож на тех паразитов, среди которых стремишься жить. Твой камзол не вычищен, руки и лицо не умыты, а разум захламлён гнилью, — клокочущим голосом отвечает старец, впиваясь в подлокотники трона.

— Это отнюдь не гниль, — спокойно и с чувством превосходства возражает подсудимый, не прогибаясь под алчущим крови взглядом наставника.

— А что же? Знаю! Великая философия. Скудные измышления о порочности, низости нашего общества. Ты, как какая-то запертая в донжоне девица, свято веришь в… А! У меня язык не поворачивается повторить все те гадости, что ты, неблагодарный, отважился говорить о нас! Сын мой, мой любимый воспитанник, ты так разочаровал меня! — старец закрывает глаза и устало откидывается на спинку царского кресла. Дышит тяжело. А отступник лихорадочно силится очистить грязь, косо поглядывает на наставника, краснеет, бледнеет, вновь овладевает собой, лёгкая надменность возвращается. Когда старец открывает глаза, юноша замирает в глубоком поклоне.

— Смиренно прошу простить меня, но я не откажусь от своих убеждений.

Узловатые пальцы чешут подбородок.

— Я должен сейчас поглотить твою душу и извлечь из неё осколок тьмы, а тело предать огню.

— Я готов к этому, — отвечает, едва заметно вздрогнув, сжимает-разжимает пальцы, прижимает ладони к телу, выпрямляется словно трость.

— Так просто? — судья удивлён; седые брови, точно чайки, взлетают вверх.

— Для меня намного страшнее покориться и признать своей мораль, которая мне противна.
Дрожь его голоса не ускользает от седого учителя.

— Ты – странное создание, — одно мгновение губы дрожат в улыбке. — Я совершу непростительную ошибку, если уничтожу тебя. В этом несуразном мире ты можешь стать жемчужиной.

— Я не претендую на столь высокое звание, — подсудимый смиренно опускает взор.

— Так слушай же! — старец с трудом поднимается, опирается правой рукой о подлокотник, чуть перекашивается, но смотрит властно. — Сегодня, первого апреля одна тысяча двести тринадцатого года, я приговариваю тебя к Наказанию.

— К какому?

Юноша прищуривается, скрывая сильнейшее напряжение. Ему кажется, что вот-вот он сдастся, упадёт без сил. Как тягостны секунды молчания!

— Однажды узнаешь.

Облегчение. Неужели?

— А теперь убирайся к своим людишкам и не смей появляться в нашем мире, — и с каждым словом учитель говорит всё громче. — Но помни, если ты нарушишь наши законы, предашь наши принципы, откажешься исполнять свои обязанности…

— … то мне не будет прощения, и тогда я сам лишу себя радости существования, — стремительно заканчивает бывший ученик.

Наставник кивает и переводит дух, тяжело вздыхая.

— Я рад, что хоть это убеждение роднит тебя с нами. Ступай.

Тонкая фигура сгибается в поклоне, задевая всклоченными светлыми волосами усыпанный прахом пол, и поспешно пятится прочь из зала. Дверь за ним захлопывается с шумом, похожим на шёпот берёз.

— Ты умрёшь, умрёшь, как только обретёшь свободу.

Старец фыркает, усмехается, хватается сморщенными руками за живот и разражается смехом, подобным взмахам крыльев сотен воронов.

За троном сидит некто. Он боится шелохнуться, пот стекает по его лицу, мокрые волосы прилипли ко лбу крысиными хвостиками; рот зажат ладонью с загнутыми когтями, чтобы никто не услышал шелеста его дыхания. И сердце бьётся так, что вот-вот разорвёт грудь.

— Выйди из укрытия, глупый мальчишка, и твое наказание за подслушивание не будет строгим.

Последняя редакция: 12 августа, 17-54

Продолжение.
Глава 1 - http://www.proza.ru/2011/08/12/1458