Приближалась осень, и мне нужно было подумать о продолжении учёбы в институте. Из городка, где мы жили, необходимо было сорок минут, чтобы доехать поездом до города Клуж. Это было самое близкое по расстоянию учебное заведение, где я могла бы учиться.
На основании моих документов и сданных ранее экзаменов меня приняли в институт на дневное отделение. Меня приняли, но с условием, что я повторю предыдущий курс уже сданный мною в Союзе, поскольку полностью мне зачли только политическую экономику и английский язык. Остальные же предметы, как объяснили мне, отличались от преподавания в Российском вузе, а некоторые, изучены мною только частично. Возражать я не стала, мне дорог был сам факт, что меня приняли на бесплатное обучение, иначе я опять бы потеряла время.
Единственное чего я была лишена, так это получения стипендии, хотя мои оценки позволяли мне претендовать на неё. Чтобы получить стипендию, я должна была принести справку о зарплате мужа, который меня содержит. Справку я принесла, и мне объяснили, что его зарплата не позволяет назначить мне стипендию. Зарплата была выше минимального порога всего на несколько лей, но в стипендии мне отказали.
Летом я поехала за сыном к родителям и когда мы вернулись с сыном из России, меня ожидали две приятные новости. Первая эта та, что директор завода выделил нашей семье трёхкомнатную квартиру, а вторая - мужа перевели в технический отдел из цеха, где он работал сменным инженером.
Квартиру выделил завод не только нам. На одной и той же площадке дома Виктору с Жекой тоже дали трёхкомнатную квартиру. Мы стали близкими соседями, что было очень приятно. Значит, директор завода всё-таки помнил онашей семье, хотя наши встречи перестали иметь место!
Больше я на работу не ходила, стараясь всё успеть сделать по дому к началу учебного года. В это же время мне очень повезло. Я нашла себе в помощницы по дому и по уходу за ребёнком молодую девушку. Единственным её недостатком, для няни, было то, что она очень любила поэзию, если вообще это можно называть недостатком.
Румынским поэтом Эминеску она не только зачитывалась сама, но и встречала меня стихами, а также, разговаривая с сыном, она больше читала ему стихи своего любимого поэта, чем и радовала меня и беспокоила. Мне казалось, что она больше читает, чем занимается сыном, но это было не так. Малыш всегда был ухожен и ни разу не болел за время её пребывания в нашем доме, а сам дом блестел чистотой. Я спокойно могла уезжать в институт, а, возвращаясь из Клужа, находила её ожидающей меня, даже если было уже довольно поздно, а муж уже спал.
*****
Коллеги по группе в институте были на два-три года моложе меня, но разницы в возрасте не чувствовали ни я, ни они. Во все годы моего проживания в Румынии, люди относились ко мне с нескрываемым любопытством, но любопытство это было разного нравственного характера.
Как правило, студенты народ раскованный и их любопытство не оскорбляло меня, потому что их вопросы и их отношение ко мне были чисто познавательного характера. Я ребят прекрасно понимала, мне тоже был бы интересен человек из другой страны, почти из другого мира.
Со мной в группе учился сын мэра городка, откуда я ежедневно приезжала на занятия. Звали его Ион. Он очень помогал мне освоить и технический язык предметов и вообще понять общество, в котором мне приходилосьнаходиться.
Училась я хорошо, но ограниченность в понимании преподаваемых лекций из-за языкового барьера приводила меня в отчаяние. Меня спасало то, что в то время в институте преподавание велось по методике и учебникам советских учебных заведений.
Я брала учебник, например «Бетонные конструкции» и не конспектировала лекцию в тетрадь, которую записывали другие студенты, а следила по учебнику почти построчно, «ad literam”, обо всём том, о чём рассказывал преподаватель. Лишь после лекций мой коллега Ион помогал мне записать всё на понятный румынский язык. Таким образом, я дважды штудировала одну и ту же лекцию.
В молодости все трудности не воспринимаются, как особая моральная или физическая нагрузка. Мне, чтобы попасть в институт на второй час первой лекции приходилось вставать в шесть часов утра, приводить себя в порядок, перекусить что-нибудь из еды и бежать на поезд, отправлявшийся с вокзала в начале восьмого утра. При всём своём желании я не успевала на первый урок первой пары, поэтому по моей просьбе и распоряжением декана, мне позволили присутствовать в институте, начиная со второго урока первой пары.
Все ко мне относились с пониманием, потому что не было никого из студентов, кто бы занимаясь на дневном отделении, ежедневно бы курсировал между двумя городами дважды в день, утром и вечером.
Даже, если бы у меня была возможность получить место в общежитии, я бы не захотела этого сделать, потому что и без того часы разлуки, проведённые без моего сына, доставляли мне большое беспокойство и тревогу.
Первые пару месяцев я приезжала домой довольно рано часов в шесть вечера. В доме всё было в порядке и у меня оставалось ещё время до сна сынишки побыть с ним вместе, поиграть и позаботиться о нём. После того как я укладывала его в кроватку на ночь, я занималась хозяйскими делами и успевала даже кое-что приготовить из еды для мужа. Ложилась я спать, как правило, около часа ночи, чтобы в шесть часов утра снова собираться в институт.
Так было каждый день до начала работы над курсовыми проектами и подготовки к экзаменам в зимнюю сессию. В декабре месяце всё усложнилось, поскольку готовиться к экзаменам я могла только в библиотеке, а это занимало у меня много времени, и зачастую мои занятия затягивалась до позднего вечера. Мы договорились с мужем, что иногда я буду оставаться в женском общежитии.
В само общежитие, комендант общежития, не впускала «чужих» после восьми часов вечера. Ребята открывали мне окно на первом этаже подальше от входа в здание и я, влезая через окно, пробиралась в комнату своей коллеги Бобики, где для меня всегда девочки находили место для сна. Мне все старались в чём-то помочь, и я чувствовала себя какой-то особенной, хорошей и нужной.
Часто пользоваться добротой моих коллег я не могла. Чтобы освободить мне кровать они сами куда-то исчезали, освобождая для меня место. Я чувствовала себя неловко из-за этого, поэтому мне приходилось чаще возвращаться домой часам к одиннадцати вечера, когда дома все уже спали, а утром снова возвращалась в институт. К счастью муж, после того, как его перевели работать в технический отдел завода, приходил ежедневно домой около четырёх часов дня, поэтому я могла быть спокойна за сына.
Экзамены я сдала без проблем, поскольку теоретических объяснений почти не было, а математические расчёты и доказательства не нуждались в сложных лингвистических понятиях, что спасло меня от языковых трудностей при сдаче экзаменов.
Долгожданные зимние каникулы стали настоящей наградой для меня за все те усилия, что пришлось преодолевать во время занятий. Усталость, которую я не ощущала в процессе бурной институтской деятельности, навалилась на меня всей своей тяжестью, когда отпала необходимость в ежедневном путешествии.
Я очень много спала и отъедалась. В институтской столовой я могла бы питаться, но за еду у студентов, имеющих стипендию, высчитывали часть денег за питание. У меня же стипендии не было, из-за «большой» зарплаты мужа, поэтому мне пришлось бы платить за еду, чего я позволить себе не могла.
Мои ежедневные поездки в институт и так нам стоили не дёшево, поэтому, приняв решение разбираться самой, как смогу, я ела, что могла себе позволить купить в буфете. Я всегда плохо ела из-за постоянного отсутствия аппетита. Помню, мама даже как-то сказала: «Если я и рада твоему замужеству, то лишь потому, что я не буду видеть, как ты ешь». Но это было у мамы, когда с едой у нас проблем в доме не было. Постоянное же недоедание во время учёбы, возбудило мой аппетит, и я всё время хотела кушать. Вот обрадовалась бы мама!
(продолжение следует) ИСПЫТАНИЯ НА ПРОЧНОСТЬ ПРОДОЛЖАЮТСЯ.
http://www.proza.ru/2011/02/26/1998