Свободного времени у меня было достаточно. Дедов мало кто донимал работами. Вроде вот они, ещё одни рабочие руки, а на практике эти руки-крюки только мошонку сквозь дыры в карманах оттягивают – не более того!
Иначе говоря, дед – он и в Каракумах дед!
Командир части это прекрасно понимал, очерчивая поле деятельности, стеснённое тратами военной казны, и старшими назначал обычно дедов из сержантов. Про полноту казны смолчу, не моего ума дело, а вот насчёт размеров поля приложения усилий – тут есть, что вспомнить...
Командира мобгруппы преследовала идея возыметь в пределе локации части собственную помывочную. Баню турецкую, банно-оздоровительный комплекс или сауну – векопись не скажет, так как замысел в реальность воплощён не был, оставшись незавершённым долгостроем.
Трижды в месяце срочникам устраивали банные дни с выездом в городскую баню Безмеина. Солдат возили на бортовом ГАЗ-66, набивая кузовок под завязку. В жаровне кабины бессменный водитель Микола Параска с одним из наших прапоров в роли сопровождающего.
Всё ничего, ради помывки можно стерпеть и горячие ветра, и ска;чки до выпадения из кузова, но мытая солдатня возвращалась назад не менее грязной, чем с отъездом. Потому что приходилось скакать по тем же ухабам и поднимать колесом клубы пылевой взвеси, оседавшей на вся. Рот, нос, глаза, уши – в песке и чупруны торчком. Вроде из бани, час не прошёл, а песок словно с немытых сыпется, и до устали отплёвываешься пылью... Хоть снова в баню...
«Грязь – не сало, высохла – отстала!», но начальство прониклось идеей выстроить собственную помывочную.
Будущая баня была чьим-то дембельским аккордом, скорее всего, который предстояло завершать, в том числе, мне – остов сооружения сложили ранее, чем я появился на Ключике. Стены и перекрытие возведены, но нуждались в отделке. А лишние финансовые вливания в постройку бани в забытом социумом месте предусмотрены не были...
Вследствие казённых перипетий припало крутиться силами солдат, меняя их свободное время и профильные навыки на стройматериалы. Мнение солдат по этому поводу в расчёт не принималось, а финансистам штаба корпуса узнавать о неуставном бартере и не надо было.
Строить – нужны расходники. Самое сложное было с песком, где его нарыть в пустыне – мозги сломаешь! С цементом трудностей нет. Требовалось лишь подобраться к имущим смежникам и навязать взаимовыгодный бартер. Нам необходимые средства производства, с нас неуёмный подневольный альтруизм и бесплатная рабочая сила на подсобном и ином хозяйстве поставщика. Выгодно?..
Командир посылал малый отряд солдат претворять в жизнь инженерные замыслы некоторых текинцев, одна такая стройка развернулась за сопкой вблизи водокачки. Ещё свежо было предание, что эти места представали живописным местечком. Предавным-недавно бил здесь природный ключ, полнящий водою местную речку Асхабадку, берега которой затеняли террасы тугайного леса.
Наступили времена индустриализации, учёный муж провёл научные изыскания, обследовал грунты и вывел: в толще земли залегают колоссальные запасы пресных вод. Защитил диссертацию, при внедрении пробурили артезианские скважины. Столица Туркмении приняла дармовую воду, в результате давление подземных резервуаров пало, ключ иссяк. На месте биения ключа также забурили дыру, опустили глубинный насос и перепустили воду в трубопровод, куда к тому времени заруслили и Асхабадку. Речка с родниками преподнесла жизнь на благо города...
Сколько их теперь в подобных аквамагистралях?..
Так вот, один вольнодумец застроил накопительный резервуар. Врезавшаяся в бугор прямоугольная бетонная чаша бассейна достигала четырёх метров в высоте стен, и держала дебит в большие сотни кубометров воды. Неплохой запас воды для ирригации осваиваемых земель?
В перестроечные времена работы находились в зачатке. Солдаты заливали фундамент, стены; простейший труд – вспомнить особо нечего. Зато пришлось вкалывать на другом строительстве. В селении перед распадком Фирюзинского ущелья таился у туркмена частный дом с гектаром земель. Предпринимательская жилка не давала ему покоя, планируя товарные урожаи цитрусовых, и он возбудился к строительству двухуровневой оранжереи.
Оранжерейную работу воины принимали с меньшим нежеланием. Задача тоже связана заливкой стен бетоном, но там влекла туркменская кухня: дограма и палов (плов), гулак (бешбармак) и масса другого. На стройке я обретался лицом смотрящим, и если на бассейне мною овладевала скука, на лимонарии следить за ходом работ не давали дети работодателя, любопытствующие при случае.
Текинец имел домик справный, большой и просторный. Белилами крашеный. Внутрь солдат не пускали, беспокоить домочадцев незачем. Гостей привечала пе;ргола с коврами, обрамлённая перекрестьем узкой рейки, овитой лозой винограда, отсекающей солнце и создававшей прохладу жарким днём. В ширину беседки простаивал резной топчан, по бочинам обложенный курпачой и подушками. Пока стелили сачак (рушник) и собирали дастархан, можно было свободно вкушать ягоды с виноградной лозы...
Бойцы дела подсобные делали, я же наблюдал уклад жизни текинского семейства, притворяясь нянькой детям Назардурды. Как говаривал известный безработный Бабс Баберлей в образе донны Розы д’Альвадорец: «Да мало ли в Бразилии Педро? И не сосчитаешь!» Переиначу: «Да мало ли в Туркмении всяких Дурды?» Пересмеивались с ним по этому поводу: туркмену имя Назардурды, я – «Назар», в иных ситуациях «дурды» – чуть ли не родственные души!
Так вот, получилось мне знакомство с парнишкой по имени Курбан, который подошёл, без стеснения попялился на военные значки и заговорил на инаковом наречии:
– Сенин адын няме?
– Ты можешь говорить по-русски? – переспросил я.
– Мало можешь! Ты звать Назар?
– Звать Юра, фамилия Назаров!
– Куда ты живёшь? – создавал формы оголец.
– Живёшь Горький, – чтобы юный друг комфортнее себя чувствовал, истязать беседу падежами русского языка не имело смысла, но смекнув, что предстоит объяснять, почему Горький не горький, я принял попытку отвлечь: – Большой город на большой реке!
– Какой река?
– Волга! Знаешь такой?
– Знай, машина кака! – пацан вскинул руку и указал пальцем в сторону отцовской ГАЗ-24. Кака не кака, но при нас свою машину Назардурды вроде не корил?
– Хорошая машина, лучшая в нашей стране! – непосредственность подростка обиде не поддавалась, а выгораживать родной автозавод было лишним. Лучше бы про Горький рассказал, подумалось в тот момент. Через время мне пояснили, что слова парнишки не были оценкой продукции ГАЗ. «Знай, машина кака!» следовало понять, как: «Знаю, машина отца!» «Кака» на туркменском обозначает «отец»! Улыбнуться пришлось позже, а пока я осознанно уводил нашу приватную беседу в другую сторону.
– У тебя братья и сёстры есть? – спрашивал для затравки, слыша ранее, что в семье девять детей.
– У меня два брат и сестра! – гордо выдал малой.
– Как так? – додумываю, что счёт его витиеват так же, как говорок по-русски, и уточняю, – Вас же девятеро?
– Да, всё девять! – подтверждал Курбан.
– Давай считать, – не унимался я, – Два плюс одна и ты – четыре получается, а мы знаем, что девять?
– Девять. Пять мальчик и четыре девочка!
– Давай заново считать! Два брата, одна сестра и ты – всего четверо? – арифметические неувязки напрягали.
– А ещё два братишка и три сестрёнка! – подсказал туркмен и растянулся в улыбке. Всё у него сходилось...
– И как ты считаешь? – не переставал я удивляться.
– У нас принято, что старших зовут братья и сёстры, младших братишки и сестрёнки! – разъяснила хозяйка, и ввела в ступор интимным вопросом, – Хочешь как?
Я отнекался с учтивостью придворного золотаря, но следующим предложением хозяйка сразила наповал:
– Хочешь гавун как? Мы все с удовольствием...
– Так, все не без оного?! – уверяюсь, что разговоры про сортир. Рассуждал, может, существует неведомая мне традиция посещать перед обильной застолицей отхожее место, а хозяйка напоминает об этом из вежливости?
Вскоре она поставила к моему носу плошку с ломтиками вяленой дыни – с виду сушёная в печи тыква, и объяснила: «Это как!» Я прослезился: Восток – дело тонкое!
Женщина готовила обед. Туркмен, чтобы в полдень не возвращать в расположение части, кормил работников на месте, накрывая в благоустроенной беседке дастархан.
Поодаль под навесом устроилась уличная кухня. Камелёк из огнеупорного цигеля, хозяева звали его «оджак», служил таганом под казан шаровидной формы. Пылавшая под чугуниной топка отстреливала искрами, пыхала языками пламени, подпитываемого сучьями саксаула и арчи. Вне навеса, словно пиала вверх дном, стояла глиняная пекарня «тамдыр», наполняющая воздух одурманивающим запахом пекущихся лепёшек под названием «чёрек». Ловким приёмом через отверстие в донышке пиалы они были налеплены к стенкам пекарни изнутри, но уже к полудню хлебный дух выпечки начинал перебиваться ферментами жареной в специях баранины – мои солдатские вкусовые рецепторы предвещали изысканное чревоугодие.
Издревле в Азии пловы готовит мужчина или специально приглашённый ашпазы, но в этот раз колдовала хозяйка. Невелики гости!.. Текинский палов отличен от узбекского оша, и скромен как войлочная кибитка! Узбеки используют много приправ, кухня туркмен проста и питательна, хотя тоже претерпела изменения к пряностям.
Пока огонь жарок, женщина вымучивала зирвак, основу плова. Хлопковым маслом прокалила казан, положила курдючный жир. По мере каления подбросила нарезь баранины, луковое перо, соломку жёлтой моркови. Пассеровала до корки, затем часть гущи выбрала в отдельную посудину. Втиснула пяток головок чеснока, стручок красного перчика. Сдобрила шафраном и ажгоном, подкрасила куркумой. Заправила зелёный рис, вровень долила воды, дала время попариться. Покуда поднялся рис, разложила выбранную гущу зирвака, подсыпала соль, растолчённую зиру, и прикрыла блюдом меньшего диаметра. Считай, на углях оставила томиться ещё на долгие-долгие полчаса.
В то время пока выпревал плов, хозяйка с дочерями достали из тамдыра чёреки и сложили в стопы. Обычный как хлеб к застолью – большая стопа, из лепёшек «петыр» другая. Бездрожжевая лепёшка из слоёного теста составляет традиционное туркменское блюдо «дограма». Переклад названия дограма близок к слову «окрошка».
При кажущейся простоте, дограма трудоёмка в приготовлении. Для дограмы лучше подходит сараджинская баранина, имеющая неповторимый вкус. Отары пасутся в степи, где растительности мало, но она более питательна. Баран всё подряд не ест, баран – он гурман. Лучшее мясо у годовалого токлы (барашка), или полугодовалого чевиша (козлёнка), чьё мясо вообще считается лечебным.
Как лепятся пельмени, так дограма плод творчества всех домашних или приглашённых соседей. Баранина варится, пока мышечная ткань не начинает легко отделяться от кости, бульон подсаливается, добавляется помидор. Мясо вылавливается, дают время стечь бульону и остыть. Далее процесс схож приготовлению тюри. Петыр крошится на кусочки и замешивается с мелко порезанным луком. Замес заворачивается в марлю и оставляется отлежаться. Баранина рвётся на волокна, мешается с петыром и луком – хлеб быстро впитывает аромат. В идеале, смесь закладывается в чашку и заливается горячим бараньим бульоном, чёрный перец правится по вкусу. Дограма готова...
Назардурды включил Шахерезаду и обратил внимание к этой скоромной пище, расписав как праздничное, к тому же жертвенное блюдо, которое не встретишь нигде, кроме Туркмении. Дограма почитается неотъемлемой частью обряда жертвоприношений, готовится на любой той (праздник), так и Худай йолы (дословно: путь к Богу) – дни совершения религиозных и иных ритуалов.
Религиозные туркмены проводят Худай йолы часто и по любому поводу. Поминки либо обряд перед свадьбой, чтобы Всевышний ниспослал счастье; рождение ребёнка, чтобы роды прошли легко; купил машину, достроил дом, приплод в отаре, излечился от болезни, просто повезло – поводов тысяча. Каждый человек может без приглашения зайти во двор, где дымит казан и проходит Худай йолы, а хозяева в качестве садака (милостыни) неизбежно предложат откушать дограмы хоть целый тазик.
Положим, человек зашёл на Худай йолы. Безусловно, присутствует мулла. На дастархане сладости, чай... Гостю подносится чаша дограмы. Не наелся, предложат добавки. После дограмы зелёный чай... Потом мулла читает молитву, чтобы жертвоприношение дошло до Аллаха. Присутствующие проводят ладонями по лицу – «алееу». Покидая дом, человек благодарит словами «кабул болсун», желая того, о чём свершалась молитва, и идёт своею дорогой.
На наше пированье муллу не звали. Семья Назардурды заурядная советская семья с туркменским национальным оттенком. Как моя со старорусским – куличи, блины, пироги, паску, сочиво, прочую ритуальную ядомь мы всегда совместно творили на соответствующие празднества.
Готовность блюд подоспела моментом, когда сознание солдат уже не желало отдыхать. Оно тянуло руки грабастать и выжирать всё вместе с крынками, пальцы обсасывать до локтя и захлёбываться винами! Как во всех винодельческих регионах, хозяин держал погребок с винами из разных сортов винограда: в разлив для себя, на свадьбу и для друзей, в бутылях на продажу. Солдатам с лукавого глаза был предложен чакыр (вино) из сорта «Гараузюм»!
Старшие девчухи клали снедь и пития, наполняя дастархан как волшебную скатерть-самобранку. Ляган (поднос) вздымал конус текинского палова: блин золочёного риса на блин кусков баранины, сужаясь к верхушке, умело украшенной раскрытым солнышком апельсином. Пучки зелени вокруг. В разноглубоких вазетках сласти, бекмес и шербет, вразброс по блюдцам хрустящие ромбики пишме. Сочные персики, зрелые цитрусы, краповая алыча, нити набата, грозди изумрудного, янтарного и черничного оттенка узюма (винограда). Сахарная гавун (дыня) на тарели дольками и особой кладкой распушённой розы царствует гарпыз (арбуз). Отдельная чаплашка с зёрнами гранат, графины с соками... Глаза извергались слюнями...
Далее: гарын ачик болсун! «Открой живот для еды» – дословный перевод, аналог «приятного аппетита».
Плов в тех краях вкушается исключительно руками. Привыкшие текинцы прихватывают куски мяса с рисом, доносят до рта и на одежды не валят – представляете? Мы щёпотью, кучей и сверху в рот, всасывали и слизывали, но сорили аки дети малые. Назардурды показал, как удобно поддевать рис корочкой чёрека, вслед вся бартерная команда бороздила поднос обрывками лепёшки ловчее, чем столовыми приборами. Коляда торжествовала...
Трапезный бакшиш за рабочую силу предполагался начальству – не стал бы Назардурды закатывать солдатне такое пиршество. Но визитом командир не облагодетельствовал, причины опалы неизвестны. Дастархан достался батракам и хозяину с выводком мужского пола. Женская половина кушала в закрытых от чужаков хоромах.
Дограму и плов подъели махом, остальное пихали не спеша. Опустошив дастархан, развалились на курпаче и на воздусях воспарили с неможа. Чувство блаженства заполонили наваждения, ижно ты вельможа грешный на тахте потешной... Обок отвратно квохчет павлин, в спину машет опахалом пухловатый евнух, а пред носом трясут бёдрами изящные одалиски, танцами заманивая искусить поэзию жизни в лобызаниях гарема. Сказочное упоение...
Отмечтав час, молодь отправилась уминать животы стахановским трудом: выполнять обязательства бартера! Абы не млели... в корень! Поимёнец мой достал курительную трубку с длинным тонким мундштуком, содержимым схожую кальяну. Хозяин подготавливал её, пока работники воздыхали на курпаче. Одна услада сменялась другой... Упредив, что «чили;м» щедро раскроется в неторопливом всасывании горечи, туркмен прикусил мундштук, глубоко втянул щёки, пустил в сторону струю дыма и тут же всосал носопыркой дымок из люльки. Закатил зенки под лоб, улавливая кайф, после чего трубку мира передал мне...
Нечаемо, но уже сколький раз насладился я сладостным умилением от тягот и лишений воинской службы на окраинах советской географии. Всё-таки не прав был зловредный замполит, полагавший, что в силу исполнения наказания службой на Ключике узнаю я почём фунт лиха, и в непосильных условиях несения службы на местах без признаков цивилизации отпою грехов немало...
Мне же Ключик наказанием был преподнесён?
Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2011/03/01/1044 > Природоведение>