Опять горел во сне Баку

Ольга Анцупова
Опять горел во сне Баку
И в подворотнях СТРАХ сжимался,
И мне чудовищем казался
Сосед, кричащий на бегу...

Это строки из стихотворения моей дочери. Написала она их в 10 лет, т.е. через пять лет после страшного января 1990 года. Память неумолима, она настигает нас во снах, когда мы наиболее беззащитны перед нею. Память не ведает милосердия – она не щадит ни детей, ни стариков. И снова, проваливаясь в сон, не знаешь, сколько раз тебя будут убивать в твоих ночных видениях-воспоминаниях. И только за то, что ты - другой национальности.

Прошло уже несколько десятилетий с того дня, когда я на себе испытала то, о чем прежде знала лишь по учебникам истории и рассказам близких – «эвакуация», «беженцы», эвакоприемники и эвакораспределители. Самые страшные драматические моменты ушли на дно Памяти, а на их место начали всплывать обрывки других воспоминаний.

…Вот я вижу, словно наяву, как перед толпой бандитов появляется Мамед-киши. Некоторые погромщики замирают: уважение к старшим на Кавказе – Закон. Высокий седой старик медленно обводит разгоряченных людей хмурым взглядом и кричит: «Что вы творите?! Вашим внукам за вас будет стыдно! Не позорьте свой народ!»

Я изумлена настолько, что на время даже забываю, что лежу на асфальте, а подо мной – мой ребенок. Ведь это говорит тот самый Мамед-киши, который, сколько я его помнила, всегда очень резко отзывался о России и о русских. Он считал, что от русских – только вред: правоверные мусульмане стали забывать обычаи предков, отвернулись от Аллаха, перестают уважать старших, девушки мечтают уже не о материнстве, а о престижной работе и поездках на курорты за границу.

Этот старик никогда не отвечал на наши приветствия, просто отворачивался, демонстрируя свое презрение к русским. И именно он – единственный! – пытался остановить погромы в нашем дворе, выйдя навстречу нелюдям. Увы! Правоверные мусульмане, действительно, стали забывать обычаи предков и слова старого человека не остановили их. Толпа, обтекая фигуру Мамеда-киши, с улюлюканьем и выкриками «Аллах Акбар!» стала врываться в подъезды…

Почти из-под ног погромщиков меня грубо выхватывает сосед Сархат и толкает к своей жене. Через мгновение я оказываюсь в их полуподвальной квартире, где старенькая мать Сархата с отчаянным надрывом молится и плачет одновременно. Вечером Сархат проводил меня на пятый этаж, куда я не успела дойти с дочкой. Дверь в нашу квартиру погромщики, к счастью, выбить не смогли - а может, и не особо старались, ведь основной их целью все же были "лица армянской национальности", а остальные инородцы попали "под раздачу". На всякий случай Сархат оставляет ночевать у меня в квартире свою сестру с мужем. Наутро они вывозят нас за город, где уже вовсю идет эвакуация.

Память выталкивает на поверхность одну картину за другой. Русоволосый парень с разрубленной саперной лопатой головой. Перед ним на коленях стоит окаменевшая от горя пожилая женщина. И рядом – нараспев читает какую-то молитву … мулла (?!). Слова его не понимал никто. Но было очевидно главное – торопился мусульманский священник принять душу умирающего человека, чтобы с покоем вознеслась она к Аллаху. Или к  Богу – неважно, как называть Всевышнего Судию, Един он для всех…

Сосед Феликс - маленький с огромным носом. "Карлик Нос" - это прозвище намертво прицепилось к нему, но с героем сказки Гауфа Феликса роднил не только нос, но и очень доброе сердце. Этот армянский парнишка до последнего не верил, что люди могут убить только за то, что ты другой крови. Ему повезло: среди погромщиков оказался бывший однокурсник. И этот однокурсник спрятал потерявшего сознание Феликса за мусорными ящиками, а потом тайком вывез его в расположение одной из воинских частей.

Самые тяжелые воспоминания - не про кровь и боль. Самые тяжелые воспоминания - о людях.

...Перед очередным автобусом, на который, толкаясь и матерясь, спешили беженцы, произошла заминка. Кто-то нервно, навзрыд, крикнул: «Армян нам не надо! Не сажайте их сюда! Из-за них все эти несчастья! Из-за них сожгут наш автобус вместе с нами». Толпа угрожающе повернулась в сторону пожилой пары с характерными крупными носами. Вмешались военные, распределявшие по автобусам женщин с детьми: «Все беженцы будут рассаживаться так, как скажем мы, иначе не поедет никто!».  Несколько человек, в том числе и я, поддержали солдат. Нельзя же самим превращаться в нелюдей! Мы все теперь связаны одной бедой.

Людей оттеснили от автобуса, чтобы армянская семья смогла пройти в него. И вдруг… Надо сказать, что по понятным причинам нам позволялось брать с собой только самое необходимое. Из наиболее пострадавших во время погромов районов города (Арменикенд и др.) беженцы, вообще, успевали захватить только документы. Так что, в основном у женщин была небольшая сумка с вещами для ребенка и бумаги.

Поэтому то, что предстало перед нашими глазами через минуту, повергло нас в шок. Пыхтя под тяжестью многочисленных баулов и коробок, под руководством горбоносого хозяина этого барахла, к нашему автобусу двинулись солдаты. Мы не сразу сообразили, что армянская чета собирается все это вывозить с собой в транспорте, где каждые полметра даже на полу были рассчитаны только на людей! Завязалась сначала перепалка, потом у кого-то произошел нервный срыв и коробки просто полетели из автобуса, а вслед за ними устремились и хозяева, не желавшие расставаться со своим богатством…

…В транспортном самолете измученные люди лежали вповалку. Посадка шла мучительно тяжело и долго. Раненых укладывали вдоль бортов, над ними сразу начинал суетиться молоденький матрос-фельдшер. Искалеченных было так много, что от запаха крови вскоре стало мутить. Наконец, вроде бы все распределились. Кто летал на «транспортниках», знает, что удобств там особых нет. Да и не предназначены они для перевозки мирных граждан. Сидячих мест там очень мало и рассчитаны они не на комфортный перелет. Поэтому основная часть людей расположилась на полу.

Когда мы уже думали, что вот-вот взлетим, раздалась какая-та команда, вновь открылся проход и показалась сначала девушка лет 25-ти, а затем парень, чуть постарше. Мы на полу подвинулись. Но вошедшие за ними мужчины дали указание освободить сиденье, на котором спали два младенца. У несчастных матерей не было даже сил, чтобы возразить. Попытался вмешаться матросик-фельдшер, но его грубо развернули, предложив «заниматься своим делом». На освободившееся сидение были услужливо постелены теплые одеяла. Молодые люди пристроились на них, стараясь не встречаться глазами с нами. Потом им принесли еще одно одеяло, т.к. в самолете было очень холодно. «Провожающие покинули салон». Воцарилась угрюмая тишина. Напряжение нарастало.

- Что вы все уставились? Мы – дети (названа фамилия)… - девушка не выдержала, пытаясь объяснить ситуацию, и только подлила масла в огонь.
- Пошла вон (мат)! – над нею нависла старуха и потянула на себя одеяло, - геть отседова! Здесь дети будут лежать!
- Вы не имеете права! Вы ответите, - попытался возмутиться парень.
Старуха рассмеялась. Жестко. Горько. Обреченно.
- Чем, сынок, отвечать-то я буду? Дома у меня теперь нет – крова не лишите. Вещей тоже нет – не отберете. С работы меня не выгнать – отработала баба Маня свое за десятки-то лет. Да и не перед тобой, сопляком, отвечать буду, – и старуха грубо столкнула парня на пол…

…В Симферополе, куда мы прилетели на промежуточный эвакоприемник, нас встречали военные. Они смотрели на людей, как на оживших персонажей рассказов о средневековых погромах. Да и вид у нас был соответствующий. Одеты были, кто во что горазд. Многие – в кровавых бинтах. И самое страшное – молчащие дети. Даже младенцы не хныкали. Это молчание было самым выразительным свидетельством ужасов, которые пришлось пережить. Солдаты стали совать нам банки с перловой кашей. Для детей – спасибо майору Чепису (к сожалению, имя его не запомнила) – срочным порядком варилась каша из манки, нанесенной офицерами части из домов. У меня же в кармане было яблоко, которое я скармливала понемногу своей дочке. И пыталась ее разговорить…

…Очень долог был наш путь до Москвы. Я выгрузилась на земле столицы нашей в каком-то празднично-приподнятом настроении. Все! Ужасы позади. Вот она – Россия моя, русский воздух, русские люди. Соплеменники! Один из них, таксист сразу подскочил ко мне: «Беженцы?» Вопрос странный, если учесть, что на «Площади Трех вокзалов» десантировалась целая толпа оборванцев женского пола с детьми. А я, вообще, стояла без пальто, в которое завернула дочку (январь на дворе), пугая прохожих свитером, живописно заляпанном кровью. Другие мои подруги по несчастью выглядели не менее экзотично. Таксист заглядывал мне в лицо, безошибочно учуяв человека, Москву не знающего. «Деньги есть?» В кармане у меня лежала заветная десятка, по тем временам - деньги неплохие. О чем я родному соплеменнику радостно и сообщила.

- Ну, ладно, жаль мне тебя. Так и быть, за десятку довезу до твоего вокзала (я собралась ехать в Горький, к родственникам, но не знала, что нужный мне вокзал тоже находится на этой же «Площади Трех…», более того, он и был тем самым вокзалом, на который прибыла наша группа).

Переполненная благодарностью к таксисту, я уселась к нему в машину. Так как он даже не стал для приличия «кружить» по городу, а просто развернулся на площади и через минуту высадил меня с дочкой почти в том же самом месте, откуда и забрал, то я почувствовала горькое разочарование от первой же встречи со своими соплеменниками. Осадок этот мучительный растравляет мои раны и поныне. Многое затушевывается с годами, но того русоволосого голубоглазого таксиста с приметной родинкой на щеке у левого уха я буду помнить всю жизнь...

…Вот так вот, пройдя ужасы погромов, я осталась в почти не знакомом мне городе без копейки. Долго, да и ни к чему рассказывать, как я добиралась до Горького. Спасибо всем людям, которые мне просто помогали, не спрашивая ни о чем. Спасибо пьяному попрошайке, который, увидев, как я растерянно озираюсь, покинув такси, выматерился, нетвердой походкой дошел до меня и сунул полуобгрызенный пряник дочке. А потом довел нас до нужного перрона.

Спасибо разбитной цыганке, покинувшей на минуту своих подруг, чтобы позвать проводницу и сунуть ей в руки какую-то золотую вещицу. Что она уж сказала дородной тетеньке в униформе, и что она прошептала мне потом на своем языке – не знаю, но везли нас с дочкой до самого Горького со всеми удобствами и бесплатным питанием.

Спасибо старушке-ведунье Румянцевой Капитолине Васильевне, проживавшей в то время в поселке Сухобезводное Горьковской (ныне - Нижегородской) области. Именно она, случайно увидев мою девочку, нацарапала мне на бумажке слова-молитву к Богородице, которую я должна была три дня на ночь читать над спящим ребенком. И заговорила моя Катеринка вновь, и попросила есть, и начала улыбаться…

Светлая Память Капитолине Васильевне, "тете Капе", как звали ее в поселке. Упокоилась душа ее с миром несколько лет назад. И когда бы ни приехала я на ее могилу – всегда там лежат живые цветы. Помнят и поныне эту старушку люди…

…Когда вам скажут, что беда объединяет – не верьте. Сколько раз я наблюдала в чиновничьих коридорах людей из скорбных эшелонов беженцев, которые по головам своих «друзей по несчастью» пытались быстрее получить талоны, вещи, квадратные метры. Прямо на ходу сочинялись душещипательные истории, кровавые подробности и приключения.

Чуть позднее началось ревнивое заглядывание друг к другу в бумаги: «беженцы» или «вынужденные переселенцы»? «Беженцы» - это те, кто прошел через мясорубку погромов и потерял все – квартиры, вещи, сбережения, близких. «Вынужденные переселенцы» - это те, кто из-за агрессивной атмосферы в бывших национальных республиках Советского Союза уезжали в Россию. Порой, с выгодой продавая жилье, распродавая вещи или отправляя контейнеры, если был адрес, куда можно было отправить нажитое. Их разборки перед окошками социальных служб мучительно напоминали разборки из-за статуса «Ветеран Великой Отечественной войны». Если кто помнит: был период, когда фронтовики обижались на то, что к ветеранам приравняли и другие категории граждан военного лихолетья…

…Еще позднее начали раздаваться реплики: «Да что Вы мне тут рассказываете! У меня знакомый в 90-м году уехал из Баку (Сумгаита, Оша, Ферганы и т.д.). Продал там спокойно квартиру, здесь купил себе роскошное жилье. Получил контейнеры с вещами. Живет припеваючи…» Ну, не объяснить этим чинушам, что в огромном городе, например, в Баку, были районы с компактным проживанием армян (Арменикенд и др.), через которые прокатилась основная лавина погромов. А были районы, где располагались воинские части (Баилово и т.п.), куда бандиты, вообще, не совались. Были и исторически криминальные районы, где десятилетиями оседали те, для кого тюрьма превратилась в дом родной. На этих улицах  национальность соседей не имела никакого значения. И хотя много было среди этой братии и армян, и русских, но не рискнули сунуться на такие районы погромщики – знали, что этикет воровской требует стоять за своего до последнего…

…Я не ходила по высоким кабинетам и коридорам власти. Не обращалась за жильем. Не жаловалась и не требовала к себе сочувствия. Меня в Семье учили не оглядываться на государство или соседей, а рассчитывать только на свои собственные силы. Но вокруг меня всегда появлялись светлой души и помыслов ЛЮДИ - разной веры, разной национальности, разного социального статуса. И всех их роднило одно: ни перестройки, ни националистическое мракобесие, ни политические игрища не превратили их в НЕЛЮДЕЙ! Им всем – спасибо и низкий поклон…

…Как я выжила, встала на ноги, и вернула себе все, или почти все, что потеряла? Я просто начала жить заново, забыв про свои дипломы, звания, регалии, не занимаясь самоистязанием, вспоминая, какая у меня была квартира в Баку, какая работа, какая жизнь. Просто началась новая точка отсчета…


ПОСТСКРИПТУМ: Если вы дочитали эти воспоминания до конца, то помяните, пожалуйста, добрым словом и тех простых людей, кто во время страшных погромов "иноверцев" на территориях бывших республик СССР ценой своей жизни пытался остановить НЕлюдей. Как вы все знаете, этнические конфликты, вплоть до резни, разгорелись в 90-х между узбеками и турками-месхетинцами, между армянами и азербайджанцами, между абхазами и грузинами, между киргизами и узбеками, между осетинами и ингушами и другими национальностями. Но всегда, кроме обезумевшей от безнаказанности толпы, находились НАСТОЯЩИЕ ЛЮДИ - люди разной веры, разного возраста и разного социального статуса, которые понимали всю дикость происходящего:

http://www.proza.ru/2011/05/27/578