9
Начало здесь Начало здесь http://www.proza.ru/2009/04/08/683
– В стол пишут только графоманы! – чванливо произносит Надежда Васильевна. – Да и о чем может писать человек, всю жизнь протрубивший в обычной школе?
– Ма-ма, ну что ты в этом понимаешь?
– Дайте и мне сказать, – властно обрывает моего Костю Кира. – Через пару месяцев выйдет Олина книга в приличном издательстве. В твердой обложке. Мы вам, Надежда Васильевна, пришлем экземплярчик.
Врет, но как уверенно!
– На обложке фотография вашей любимой невестки. Прочитаете и поймете, какой след на земле оставила мать вашего внука. А многие так и проживут – бездарно, критикуя всех, ни в кого не веря, никого не уважая, кроме себя, любимого! А потом от зависти лопнут.
Боже, куда несет мою подругу? Прямо обвинительная речь в суде. И направлена сразу в две мишени, это ясно всем. Надо спасать положение, но как? Что я могу? Только любоваться смущенным мужем да кривой ухмылкой его мамаши. Костя даже разрумянился...
– Правильно, тетя Кира, – подхватывает Тёма и почему-то встает. – Папа, налей всем, я хочу еще сказать.
– Положено три раза, – с умным видом встревает Валя, которой наскучил непонятный разговор. – Но можно и еще. Но не меньше трех раз.
– У мамы было хорошее правило – никого не поучать. Мама любила людей. То есть – жалела. Она умела восхищаться другими, потому что никому не завидовала. Я редко встречал женщин с этим качеством.
– Ты их, Тёма, вообще редко встречал, – улыбнулся Костя. – Не успел еще.
– Она умела радоваться чужому успеху или таланту. Вот ты, Марта, не знаешь про это, потому что с нами не училась... А у нас в училище все маму знали. Она за всех переживала. Она не пропустила ни одного нашего концерта! Я выпью за маму, чтоб ей там было хорошо. Может, Бог и есть. Очень хочется, чтобы он был. Папа, ты ничего не хочешь добавить?
Каким требовательным тоном говорит мой сын! Как он выжидающе смотрит! Неужели мой мальчик решил расправиться со своими комплексами? Или он просто вырос без меня?
Костя как-то дернулся, но промолчал. Как странно они себя ведут! Молчаливый сын произносит монологи, самонадеянный муж смотрит затравленно в тарелку. Он внутренне спорит с Тёмой или оправдывается? Или просит замолчать, потому что и так на душе тошно?
Еще несколько минут я слушала, как меня расхваливает Яся, Кира, потом тетя Наташа, затем – уже со слезами – Ника. В их дифирамбах я представлялась ангелом безгрешным. Словно Кира никогда не кричала мне по телефону, что я дура и эгоистка, а тетя Наташа не возмущалась, что я редко езжу на кладбище к родителям! Забыла, мол, сволочь такая! Два раза в году, куда это годится?!
Боже, сколько народу я обидела за свою жизнь! Всех начальников своих – раз (в количестве трех штук), всех их подлипал (больше десятка), Темкину классную руководительницу (ни одного персонального подарка – только цветочки с дачи). А скольким митингующим идиоткам – я мимоходом нервы попортила!
Да разве всех перечислишь, обиженных? Многие меня считали особой неприятной, надменной, непонятной. Они прошли мимо меня, не получив своей доли внимания или тепла. Как же мы все грешны, как не умеем прощать чужих грехов. Вот и свекровь сводит со мною счеты даже на поминках, радуясь, что я не могу ответить.
– Да-а, Тёмочка, твоей маме очень повезло при жизни.
– Ба-абушка, что ты такое говоришь? – Тёма возмущенно упирается в нее взглядом. – Умереть так рано – это везение?!
– Что рано – жаль, я ж понимаю, не дура, – отбивается наша добрая старушка-бабушка, но с двусмыленной улыбкой. – Я про другое. Она вышла замуж очень удачно, не станешь же ты спорить?
– Мама! – одергивает ее Костя, морщась.
– Да, удачно! И родила ребенка, который ее прославит!
– Бабушка!
– И еще одного родила да потеряла, – в тон ей подсказывает Кира.
Яся и Ника переглядываются с таким видом, словно готовятся к бою. Марта опускает глаза. Я чувствую, что она, толком ничего не зная про нашу семейку, понимает главное – расстановку сил.
– Не всем так повезло, – не сдается Надежда Васильевна, в упор расстреливая глазами Киру.
Тут уж не выдерживает Костя.
– Кого ты имеешь в виду? – В голосе его вызов. Это что-то новенькое. – Все здесь, то есть наши друзья и родные, нашли свою дорогу. Ядя – доктор наук, Кира – кандидат, обе преподают в вузах. Валя имеет прекрасную семью (вежливый кивок в сторону довольной соседки), все ее дети поступили в институты. Я не ошибаюсь? И наш Тёма, кажется, себя нашел.
– Не кажется, а точно, – поправляет мой сын.
– Я рад. И девушка у него – красавица, и...
– Не девушка, а невеста. Мы хотели расписаться, но... Марта мне маму напоминает: так же умеет внимательно слушать, терпеливо.
Мой сынок куснул-таки папу, который всех и всегда слушал со скучающей миной, так что хотелось заткнуться на полуслове. Я так и делала.
Интересно, как его подчиненные на работе с этим мирятся? Или он там другой? Но если другой, то почему у него нет друзей из коллег по работе?
– Да, – неожиданно соглашается Костя. – Слушать она умела. Но я хочу сказать о другом...
Вижу, как все замерли. Костя сегодня практически промолчал, словно ему нечего было сказать про свою жену. А ведь его подбивали на это не один раз!
– Оля была... настоящей.
Ого! Это тоже что-то новое! Я же была притворщицей, фантазеркой, актрисой! Значит, ты, мой милый, говорил это просто так, чтоб ущипнуть? Что это с тобой сегодня? Даже выступил адвокатом моих «дурочек и неудачниц»! И когда ты прозрел? За эти сорок дней или прямо сейчас, внезапно?
Как же мне не хочется покидать свой дом теперь, когда что-то сдвинулось в сознании моего сурового мужа! Я должна во всем разобраться!
– Давайте выпьем за покойницу еще раз! – не выдерживает Валя, которая сидит с обалдевшим видом.
Ну ничего она не понимает в этом семействе! Вроде бы все ясно, надо о покойнице вспоминать, а они будто выясняют отношения, культурно ссорятся. Ну, и о чем ей потом там, внизу, на скамейке рассказывать? Ведь спросят непременно! А она толком не поняла ничегошеньки! Что свекруха не любила Ольку – ясно. Что сынок – хороший паренек, культурный, – тоже ясно. А почему муж молчал – не ясно! Что значит – жена «настоящая»? А какая же еще? Может, они не расписаны вообще? Понятно, что три немолодые дамочки, хоть и намазались, как в театр, но Ольку любили. И все равно: рассказывать – не-че-го! Про какую-то книжку талдычили... Скука, прости, Господи! Еще и про кутью забыли. Срам. И вилками лопают, а надо ложками. Вот и сейчас – вместо того чтобы тут же налить и выпить, как положено, друг с дружкой лясы точат. Только тощая тетушка Ольки молча подчищает блюда на своей территории, шумно вздыхая... Не наелась, что ли? Или поговорить не с кем? Все разбились по парам, как сидели, шепчутся.
– Так выпьем, что ли? – уже повышает голос Валентина. – За царствие небесное, куда покойница сегодня отправляется навсегда!
– Ну, за царство, так за царство, – бормочет свекровь, поднимая стаканчик, и ищет, с кем бы чокнуться, но не находит и чокается с моей рюмкой.
– Нельзя! – пугается Валентина. – Чокаться нельзя! Это ж не именины!
Похоже, что сейчас и начнутся именины. Все наелись, напились. И я на какое-то время забыта. Все заняты друг другом. Только Костя остается в одиночестве... Неужели это отныне его крест? Или приведет в дом другую женщину? Какую, интересно? И где он найдет свой идеал жены – помесь послушницы с эмансипэ?
– Ну, я пойду, – говорит Валя, оказавшаяся в изоляции.
– А у меня билет на поезд, – заявляет вдруг свекровь.
Костя поднимает глаза:
– Что ты, мама? Побудь хоть с недельку! Вон и Тёма приехал. Как же так?
– Ну, я всех увидела, убедилась, что у вас все хорошо.
– Да уж, все хорошо, прекрасная маркиза...
В голосе Кости усталость. Хоть сегодня он понял, насколько бестактна его мамаша? Просто патологически...
– У меня, сынок, дел полно в Киеве. Твоя сестра...Ты хоть еще помнишь, что у тебя есть сестра? Так вот, она больна, надо ехать.
– Она здорова, – жестко отвечает сынок. – Я с нею вчера по телефону разговаривал.
Ну, не дипломат – мой супруг. Редкие набеги своей столичной мамаши на нашу территорию никогда его не радовали. Мать по уши окунала его в густое варево под названием «киевская родня», посвящая свой визит именно этой сюжетной линии. Костя отбивался, как мог. В Киеве она чувствовала себя королевой при власти, у нас, в провинции, ей было скучно. Ибо внук ее не интересовал, невестка (я) была ей глубоко несимпатична, а сын не скрывал своего равнодушия к киевской ветви родственников.
Валя ушла, Тёма отправился провожать бабушку на вокзал, прихватив свою молчаливую невесту. Думаю, по дороге Надежда Васильевна обрушит на свежие головы кучу новостей из столицы. Наш город она называла только провинцией.
Яся отправилась в кухню мыть посуду, а Костя закрылся в спальне. Кира с Никой убирают пустые блюда, носят в кухню. Как только они скрылись там, тетя Наташа деловито сгребла в полиэтиленовый пакет остатки колбасы, ветчины и сыра. Она уже опускала в сумочку свой трофей, как вдруг Ника, вернувшись, резво перехватила руку тетушки:
– Оставьте это, пожалуйста! Ведь Косте вечером чем-то надо кормить сына с девушкой?
Моя прожорливая родственница вспыхнула:
– Когда Олечка была жива, она всегда передавала моей кошечке остатки!
– Наталья Ивановна, ваша кошечка обойдется без сырокопченой колбаски и дорогущего сыра, а мальчики этим поужинают.
Какой конфуз! Ника, ты с ума сошла! Хотя и права. Кошечек в доме тетка не держала никогда по причине неприязни к этим загадочным существам, а я ей заворачивала остатки торта, если на них не покушался Тёма или Костя.
Но Ника какова! Вот такой экспроприации от нее я не ожидала. Она заботится о моих осиротевших мальчиках. А ведь и правда: всё гости с роднею умяли, только колбаска с сыром и остались... Наверное, я сильно преувеличивала тетушкину любовь к моему семейству и ко мне.
Сколько же мы узнаем о ближних задним числом!
Свои сумочки Ника и Кира оставили в комнате, где закрылся Костя, и теперь они топчутся под дверью, не решаясь его потревожить. А тот в это время приводил в порядок свалку из фотографий, устроенную гостями. Потом сунул пакет в ящик комода, лег на мою кровать лицом кверху и уставился в потолок.
Кира поскреблась в дверь, и Костя вскочил.
– Извини, мы тут сумочки оставили.
Натолкнувшись на тоскливый взгляд Кости, Кира вдруг сказала, усаживаясь рядом на кровать:
– Костя, все... отболит.
И тронула его за руку. Он очень не любит чужих прикосновений. Даже моих, если это не в постели. Но тут мой супруг как-то по-детски ткнулся ей лбом в плечо и замер. Потрясенная Кира осторожно погладила его по голове.
– Кира, скажи, чего ей не хватало? Чего я ей не дал?
– Понимаешь...
Я видела, как Кира боится разрушить хрупкое доверие, вдруг проснувшееся в Косте.
– Понимаешь, женщине вообще нужно не то, что вам. То есть, мы принимаем физическую любовь в комплекте... извини за дурацкое слово...с уважением. Даже вернее так: уважение плюс любовь.
– Но зачем ей нужно было мое уважение, если я ее любил?!
– Любил, – согласилась Кира послушно.– Она говорила... То есть, она это понимала, но рассудком. Она ведь была сложным человеком, понимаешь? Ей не хватало гармонии...
– Какой еще гармонии? Люди живут и без любви, а она... из-за ерунды заводилась.
Кира вздохнула, поднимаясь.
– Ты меня, Костя, извини, но я бы с тобою и недели не выдержала рядом. Ты не умеешь принимать человека, каким его природа сотворила. Или мама с папой. Ты всех хочешь причесать по своему вкусу. Господи, о чем мы тут говорим?! Ведь уже ничего не вернешь и не изменишь!
Кира молча собрала сумочки, но в дверях обернулась:
– Живи себе... ну хотя бы ради Тёмки. Он – тонкий, понимаешь? Его нельзя ломать. И успокойся. Но если захочешь жениться еще раз, то не надо экспериментов. Тем более – во имя собственного комфорта.
Это она напрасно! Такое обвинение требует оправдания, а Костя не привык оправдываться.
...Надвигается ночь, приближается мой час. Все разошлись. Спасибо девочкам, что все убрали, не трогая Костю. Но где Тёма? Я хочу его увидеть!
Он появился без Марты.
– Где ты девочку оставил?
Костя подходит к сыну и неуклюже обнимает его.
– А что, все разошлись? – спрашивает Тёма просто от неловкости – он не привык к отцовской нежности. – У Марты тут родня. Не захотела у нас оставаться. Тебя стесняется.
– Бабушка сильно обиделась на нас?
Тёма удивленно поднимает брови:
– На кого – на нас?
Тема снимает носки, потом джинсы, швыряет их на кресло.
– Мне показалось, что мамина компания не очень-то ее жалует.
– А мне показалось, – в тон отцу отвечает Тёма, – что это она никого здесь не жалует. Хорошо, что уехала.
– Ладно, – примиряющее говорит Костя, – рассказывай, как у тебя дела?
Тёма влезает в шорты, отвечает, не поднимая глаз:
– Тебя что интересует конкретно?
– Ну, что-то же у вас происходит.
– Да, папа, происходит, – чуть ли не весело отвечает сын.
– Так давай, говори.
– Я не знаю, что ты хочешь услышать. О моей работе? Или про Марту? Как я вообще живу или что? Может, о моих планах?
Мне так не хочется, чтобы они ссорились! Я хочу оставить их примиренными! Иначе – как существовать с болью в сердце? Ведь я сейчас – сплошное сердце!
– Понимаешь, – говорит Тёма, наконец усаживаясь в кресло, но не поднимая глаз. Господи, да смотри ты прямо, сынок! – Я не знаю, я и правда не знаю, что тебе интересно. Я не привык, как вот маме рассказывать – по мере поступления новостей. Она была в курсе всего, а тебе надо – с нуля. Вроде как по пунктам.
Костя насупился, но держит себя в руках.
– А я и согласен – с нуля. Хорошо, конкретно: ты собираешься возвращаться домой?
– Да, если не один. Тебе Марта понравилась?
– Извини, я не рассмотрел, не до гостей было. Но вроде симпатичная... И при чем тут мое мнение? Ты же выбирал. Хочешь – женись. Если тебе кажется, что пора.
– Я не знаю, когда пора наступает. Я ее люблю, – отвечает Костя с некоторым вызовом и поднимает на отца глаза.
Боже, как они похожи! Как меня радовала эта похожесть, когда она определилась! Эти светлые глаза с зеленцой...У Кости они похожи на льдинки, у Тёмы – как подсвеченная морская волна, такая же теплая. Мальчики, не ссорьтесь!
– Это твое дело. Ладно, давай ложиться спать, я устал. Да и тоже, наверное.
«А поговорить?! – кричу я сверху. – Ты же, Костя, спрашивал, как у Тёмы дела?! Пусть же ответит!»
Тёма порывисто встает:
– Спокойной ночи!
Он обижен, он обижен! Костя, верни сына! Спроси о театре! Спроси о чем угодно, только не отпускай его! Ты же сам задал вопрос, забыл?
Тёма поворачивается к отцу:
– Мама была бы рада моей женитьбе. Она хотела мне счастья. Ей бы Марта понравилась.
В глазах сына слезы.
Какой детский порыв! Костя, не вздумай обижаться на эту...
– Мама всех жалела, она брала на себя чужие проблемы.
– А это – плохо? – почти кричит Тёма. – Это плохо, по-твоему! Но я... но мы так не думаем. Просто она была женщиной. Она и должна была жалеть, а ты папа, ожесточен, и это – плохо!
– Хорошо, плохо... Какие детские категории! Пора уже мыслить в соответствии с возрастом. Если задумал жениться – значит вырос? Оставим эмоции, давай рассуждать здраво.
– О чем, папа? Сейчас не о чем рассуждать. Я тебя не устраиваю с детства, не таким получился. Но и ты...
– Тёма, хватит, остановимся. У нас начинается новый этап, понимаешь? Забудем все расхождения во взглядах, будем просто жить. Все, перевернули пластинку.
– Перевернули, а там все те же песни, – вдруг говорит Тёма с незнакомым мне выражением глаз.
И это мне не нравится. Теперь его глаза похожи не на морскую теплую воду – в них лед... Впрочем, горечь желчи ему сейчас полезней вкуса слез, потому что это – сигнал тревоги.
– Все, сынок, завтра у меня рабочий день. Если не уедешь – поговорим. Но мне кажется, что это лишнее. Я тебя люблю, но...
Тёма потрясен. Как и я. Эти неожиданные интонации, безмерная усталость в голосе... «Сынок»? Да он никогда не произносил этого словечка, оно было из моего репертуара, а Костей чуть ли не презиралось. Он и годовалого Тёму называл Артемом!
– Папа, – почти шепчет Тёма. – Как ты меня назвал?
– Ладно, не будем, мы ведь не женщины, – смущенно отмахивается Костя. –Я тебе постелю в детской. Спокойной ночи.
– Папа, я тебя прошу... Не женись сразу же, ладно?
Костя удивленно оборачивается:
– А что – есть признаки, что я собираюсь жениться? Успокойся, сюда не ступит ни одна женская нога.– Он смущенно улыбается (тоже новость!).– Если припечет, найду другой вариант.
– А Марта? – пугается Тёма. – И ей сюда нельзя?
– Вам и детской комнаты пока хватит.
Костя делает шаг к сыну и ерошит его волосы. Обнял бы! Но и за эту ласку спасибо. Я так и чувствую, как сдерживает себя мой эмоциональный ребенок, чтобы не броситься на шею отцу. Тот выходит, а Тёма стоит с глупой улыбкой маленького мальчика, получившего конфетку вместо ожидаемого шлепка.
Хэппи энд? Почти. Я бы еще погрелась в тепле родных стен, но что-то толкает меня к распахнутому окну в гостиной. Я пытаюсь удержаться, мне не хочется в ночь... Здесь мой рай, пусть и залитый слезами. Но лучшего я не знаю. Бо-оже, что же меня ждет? Я больше не могу сопротивляться... Проща-айте-е!