ГЛАВА 9. ЕДИНСТВО
9.1. Присяга
– На подступах к замку собрались «чёрные волки», – доложил Оскар. – Похоже, весь отряд, всем составом.
Я вышла на крепостную стену. Зябкий утренний сентябрьский воздух был пронизан резкой сырой свежестью, густо-розовые лучи зари заливали луг перед замком, черневший от массы «волков», построенной, как для смотра. Алекс тоже подошёл, и мы вместе смотрели на грозные прямоугольники, выстроенные в образцовом порядке.
Нас с Алексом заметили, и по рядам прокатилась команда «смирно!» В глазах Алекса сверкали весёлые искорки, когда он обводил взглядом своё воинство. Набрав воздуха в грудь, он закричал во всю мощь своих лёгких:
– «Волки»! Как это понимать?!
– Отряд «чёрные волки» прибыл в твоё распоряжение, Алекс! – последовал рапорт. – Твоё и Авроры!
Бойцы Ордена тоже по тревоге высыпали на стену, напряжённо всматриваясь в чёрное море «волков», готовые в любую секунду вступить в схватку. Я подала им знак «отбой тревоги», слетела со стены на луг, прямо перед центральной частью построения, а за мной следом пружинисто приземлился Алекс.
– Кто заводила? – спросил он. – Сознавайся!
Один «волк» сделал шаг вперёд.
– Боец Новак!
– Ну Дьюк, ты и отжёг, – усмехнулся Алекс.
Присутствие «волков» под стенами вызвало у всех в замке в нервозность и тревогу, детей увели в подземное убежище. Я сказала:
– Не бойтесь! «Волки» пришли не штурмовать нас, а присоединиться. Они теперь с нами.
Основную часть отряда было решено разместить вместе с бойцами Ордена, вследствие чего тем пришлось потесниться на своей базе, а несколько взводов «волков» осталась в замке: лишняя охрана никогда не помешала бы. Все эти хлопоты заняли пару дней; как ни странно, с бойцами Ордена у «волков» не возникло такой напряжённости в отношениях, как с «серыми» (так называли тех, кто находился под командованием Каспара – из-за их серой формы).
Ночью, при свете костров на лугу перед замком состоялось принесение присяги. После моего изгнания из «Авроры» «волков» автоматически освободили от неё, а потому было решено повторить их клятву верности мне – теперь уже как Великому Магистру Ордена. На церемонии присутствовали Оскар, Вика с Конрадом и некоторые другие собратья; пришли и Карина с маленькой Эйне – посмотреть на своего мужа и папу. Впрочем, смотрела только Карина, а малышка, хорошо накормленная незадолго перед этим, сладко спала в кружевном одеяльце. «Волки» были пострижены и облачены в парадную форму: вместо масок-шапок – чёрные береты с эмблемой отряда, блестящие сапоги вместо ботинок и белые перчатки. Их бравый и подтянутый вид не мог вызывать иных чувств, кроме гордости – как в былые времена.
Руководил присягой Алекс. Он принёс её первым, а за ним – все остальные «волки». Я слышала, как Вика проговорила:
– Блин, романтика... Ночь, костры и «волки».
– Скоро будет не до романтики, – вздохнул Конрад.
Вика помолчала, а потом проговорила тихо, от души:
– Теперь и умирать не страшно... Сражаясь бок о бок с такими ребятами.
– Что ты говоришь! – нахмурился Конрад. – Я те дам!.. Умирать она собралась... Вот запру в замке, и будешь там сидеть, пока война не кончится.
– Ага, щас, – отозвалась Вика, своенравно вздёрнув носик. – Хрен ты меня запрёшь, милый... Я – достойная. Не знаю, дар это или крест, но я буду нести его, раз уж он мне достался.
– Не одной тебе, козочка, – ответил тот со вздохом, обнимая её за плечи. – Не одной тебе.
В рыжем отсвете костров глаза «волков» горели бесстрашным неугасимым огнём, и я знала: они были готовы отдать жизнь за меня. И я – за них. Многим... о, многим из них предстояло сделать это... А чем я могла им отплатить? Только, пожалуй, тем, что в моём сердце им было отведено не менее важное место, чем Карине и моей маленькой внучке.
Из их числа мы обрели ещё тринадцать достойных. Итого, вместе с Алексом и малышкой Эйне, достойных стало семьдесят два.
9.2. Дыхание прошлого
Ордена не должно быть, должна остаться только «Аврора»! Ну зачем, зачем ей понадобилось его возрождать? Назло мне? Да, видимо, назло, потому что с «Авророй» она чувствовала себя не у дел. А кто она, в сущности? Никто. Я сделала её символом, почти идолом, но она в делах «Авроры» почти не принимала участия, палец о палец не ударила – пахала я, а она только пользовалась готовым. Я поднесла ей всё на блюдечке... с нуля создала такую империю, только чтобы она мной гордилась... а ей всё это оказалось не нужно. Ну что ж, не нужно так не нужно, но тогда «Аврора» – моя, а она не имеет права претендовать ни на власть, ни на авторитет, ни на любовь... Любовь. Почему в Ордене её так полюбили? Ведь ненавидели же, презирали, в тюрьму засадили!.. А теперь готовы за неё в огонь и воду. Она им: «Ребята, давайте жить дружно!» И они сразу приползли: «Прости нас, Леопольд!» Почему меня так не обожают – до самозабвения, до самопожертвования? А ведь я всегда делала больше... да что там, именно я делала ВСЁ, для того чтобы для «Авроры» настал рай на земле, а она?.. Просто помахала мечом, надев форму «волков», и сразу же – Вождь!.. Мирового пролетариата, блин... А кто зарабатывал деньги, кто строил, кто забывал есть и спать – всё только ради того, чтобы члены «Авроры» обрели «светлое будущее»?!
Я. Я! Я!!!
Всё это сделала я, но помнить в веках будут её, а не меня. Почему?! Почему глупый народ не может разобраться, кто их истинный кормилец, слуга и... мать? Тупость, беспросветная тупость! Что она такого сделала, чтобы быть готовым идти за ней хоть в рай, хоть ад? Вместо того чтобы пахать на благо «Авроры», как я, она взялась поднимать Орден. Что, неужели скажете, вот за ЭТО?! Не понимаю.
И, между прочим, в «Авроре» ещё не все смирились с тем, что она уже не наша, что она теперь вся насквозь орденская. Поглядывают искоса... Но слово сказать боятся! Ещё бы. Я им поговорю!..
И мы должны достать этих жуков. Во что бы то ни стало. И у нас тоже будут супер-бойцы, как у Ордена. Вот тогда посмотрим, кто будет смеяться последним!
– Сундук с жуками будет перевозиться в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое сентября, по маршруту Бельгия – Польша – Россия, – докладывал начальник особого отдела Мигель Альварес. – Отряд сопровождения будет насчитывать до двадцати бойцов.
– Зачем они решили его перевозить? – перебила я. – Чтобы перепрятать в более надёжное место, что ли?
– Не могу знать, госпожа президент, – ответил тот. – Но нам удалось узнать время и маршрут их передвижения.
– И что вы предлагаете?
– Я предлагаю, госпожа президент, проследить за грузом до места назначения, а потом выкрасть.
– Хорошее предложение. Я одобряю. Действуйте.
– Будет исполнено.
Это была неслыханная удача: нам удалось разведать информацию об этих жуках, которые делали из обыкновенных хищников супер-воинов, способных остановить пулю на лету и вышибить массивную железную дверь, даже не прикасаясь к ней. Орден, как видно, использовал ещё не всех жуков – меньше половины, а оставшаяся их часть, если повезёт, достанется нам! Тогда у нас будет что противопоставить им...
Всех очень воодушевила эта перспектива, только Каспар сидел задумчивый. Побритый наголо, он стал чем-то похож на этого предателя Алекса, который не только сам переметнулся в Орден, но ещё и всех «волков» за собой увёл.
– Ну, что ты как в воду опущенный? – спросила я его, не скрывая раздражения. – Что за кислая мина? Что тебе опять не нравится?
Вид у него был какой-то сонный, вялый; он сидел, подпирая рукой щёку и уставившись в одну точку. На мой вопрос он ответил не сразу, пару секунд хмурился и щурился – будто ему хотелось чихнуть, а не получалось.
– Ну, что? – поторопила я его.
Наконец он соизволил выйти из транса.
– Странно всё это, – изрёк он глубокомысленно и опять замолчал.
– Что странного-то? – спросила я. – Что-то сегодня из тебя слова клещами приходится вытягивать.
Он потёр подбородок, собрался что-то сказать... и опять завис.
– Ну, не умирай! – Я ткнула его кулаком в плечо. – Давай, рожай, что там у тебя за соображения?
Каспар вдруг улыбнулся и сказал:
– Кстати, о родах... Регина беременна.
– И из-за этого ты такой смурной сегодня? – поразилась я. – Это всё?!
– Это немало, – ответил он.
– Нашли время плодиться, – фыркнула я.
Его брови вздрогнули и нахмурились, будто я ему наступила на любимую мозоль. Но, слава богам, это вывело его из транса окончательно.
– И в войну люди рождаются, – сказал он. – И хищники тоже. А странно то, что нам так легко досталась эта информация, да и затея эта с перевозкой жуков... странновата.
– Тебе всюду мерещатся подвохи и ловушки, – хмыкнула я. – Ты только представь, что мы сможем сделать с помощью таких бойцов! – Я встала, прошлась по опустевшему конференц-залу. – Нет, нельзя упускать такую возможность!
– На вашем месте я бы ещё подумал над всем этим, госпожа президент, – сказал Каспар.
– Ты не на моём месте, – отрезала я.
Спустя полчаса – я обедала в пункте питания – зазвонил телефон. Номер был незнакомый, но мне не требовался определитель, чтобы почувствовать затхлое дыхание прошлого.
Однако, голос, принесший это дыхание, был незнакомый, молодой и приятный.
– Здравствуйте, Юлия... Простите, пожалуйста, за беспокойство... – зачастил он. – Меня зовут Марина, я соседка вашей мамы. Точнее, квартирантка. Она сдавала мне комнату. Я вот по какому поводу звоню... Ваша мама умерла. – Вздох. – Да... Мои примите мои соболезнования. Понимаете, в чём проблема... Кроме вас, у неё нет никого, кто мог бы заняться похоронами. Не могли бы вы...
Она ещё что-то говорила, но её голос слышался сквозь толщу времени, которое прошло с того проклятого дождливого октябрьского дня. Дня, когда кончилось моё детство.
Его тяжёлое дыхание, волосатая грудь, навалившаяся на меня, потные вонючие подмышки... Никогда не пользовался дезодорантом. Вечно сальный нос с расширенными порами. Он делал это... А потом покупал мне сладости.
А ОНА закрывала глаза на это. Не верила мне.
–...взяла бы на себя хлопоты с похоронами, но, как бы это сказать... я несколько стеснена в средствах, – прорезался голос Марины сквозь мерзостный пласт памяти. – Алло! Юлия, вы меня слышите?
– Слышу, – сказала я. – Хорошо, назовите адрес. У меня где-то записано, но долго искать.
Она назвала.
9.3. R.I.P(1).
Маленький сибирский городок встретил меня слякотной тоской разбитых улиц. Кривые полузасохшие клёны давно было пора спилить, но они стояли, придавая двору заброшенный и неопрятный вид. Телохранителей я оставила на улице. Перед крыльцом подъезда разлилась огромная лужа; в неё были набросаны какие-то кирпичи, дощечки, прочий хлам, по которому народ перебирался через неё, совершая чудеса эквилибристики. М-да... В нашей глубинке всё по-старому.
Я уже собиралась одним махом перескочить через лужу и оказаться на крыльце, не замочив ног, но рядом оказался нежелательный свидетель – бабуля с кошёлками, которая стояла перед лужей в нерешительности и шамкала:
– Вот кажну ошень тут море штоит... И как перебиратьша-то? Кабы я кожочка была молодая, перепрыгнула бы по кирпичикам-то... Да штарая штала, прыткошть уже не та, как бы в лужу не швалитьша... Бежображие, и никто ничего ш ней не жделает... Доченька... А доченька?
Это она ко мне.
– Что вам, бабуля?
– Да вот как бы мне череж лужу-то... Не поможешь?
Я кивнула телохранителям. Один из них, Люк, подхватив старушку вместе с её кошёлками на руки, перемахнул через лужу. Обалдевшая бабуля только охнула.
– Ой, милок, как ты это... шкакнул-то шибко... шпортшмен, што ли, ты?
– Спортсмен, спортсмен, – пробасил Люк.
– Шпашибо, шынок, храни тебя Гошподь, – рассыпалась бабка в благодарностях.
Она вползла в подъезд, и я перескочила на крыльцо. Раздолбанная дверь, загаженная лестница, вонь... Алкаши и коты справляли здесь малую нужду, да и большую, похоже, тоже нередко. И в этой забытой Богом дыре закончила свои дни моя бесценная маменька.
Обогнав по-черепашьи карабкавшуюся по ступенькам бабку, я поднялась на третий этаж и нажала на кнопку звонка.
Марина оказалась ядрёной девицей лет двадцати восьми, с пышными, чуть расплывшимися формами, круглыми щёчками-помидорчиками, шикарной золотистой шевелюрой, забранной в хвост, и густо накрашенными ресницами. Сочный алый рот просто утопал в щеках. Она словно сошла с картины Кустодиева «Русская Венера».
– Ой, здравствуйте! – густым, грудным голосом приветствовала она меня. – Вы Юлия, я сразу догадалась... Проходите, пожалуйста... Как вы быстро приехали!
Да, она жила и умерла здесь. Затхлое дыхание прошлого не могли освежить никакие аэрозоли, а от убогости этого жилища не могла отвлечь даже идеальная чистота, царившая в нём.
– ...так уж получилось. Вы не подумайте, что я какая-то аферистка, которая присвоила себе её квартиру. Она в последнее время сильно болела, и я ей была вместо сиделки. Вот она в благодарность и отписала мне эту квартиру. У неё, кроме жилплощади, ничего и не было, никаких богатств...
Последние её дни были унылы и мучительны. Тюремный срок, хоть и небольшой, пустил её жизнь под откос. От былого благосостояния не осталось и следа.
Конечно, она не сама додумалась сделать это с отчимом, это Аврора устроила. Он остался жив, и он по-прежнему в Питере. А она умерла вдали от него.
–...проходите, пожалуйста, я чай поставила. Уж чем богаты, конечно...
Щекастая «Венера» выставила на маленький кухонный стол какие-то варенья-соленья, чашки-блюдца, печенье-конфеты. Её сдобные телеса колыхались, когда она челноком сновала от стола к шкафчику, пересекая тесное пространство кухоньки за три шага. Эти округлые, полные руки выносили из-под неё судно, стирали загаженные гноем пролежней простыни, мыли её в таких местах, о которых и подумать гадко. И получили неплохое вознаграждение – эту хоть и убогую, но всё-таки жилплощадь.
– Спасибо, ничего не нужно, – сказала я. – Мариночка, у меня сейчас совершенно нет времени заниматься похоронами, а поэтому я буду вам признательна, если вы возьмёте это на себя. Денег я вам дам.
Она остановилась посреди кухни и удивлённо захлопала ресницами – как они у неё вообще поднимались с килограммом туши на них?
– Но я думала, раз вы приехали, то сами будете... Она вам всё-таки мама...
– Не приехать я не могла, но у меня действительно нет времени, Марина, – сказала я с нажимом. – Какая сумма нужна?
Видимо, слово «сумма» подействовало на неё магически. Она ещё немного похлопала глазами, а потом сбегала в комнату и принесла какую-то мятую бумажонку.
– Вот, у меня всё уже подсчитано, – затараторила она, подсовывая её мне. – Памятник, ограда, гроб, могилку выкопать... Всё так дорого, так дорого...
– Короче, – перебила я. – Сколько?
– Вот, тут кружочком обведено...
Я достала чековую книжку и выписала чуть большую сумму. Марина повертела в руках чек. Похоже, ей было непривычно обращаться с такими документами.
– Пойдёте в банк и обналичите. Ничего сложного. Тут немного больше – с учётом комиссии.
Rest in peace, dearest Mother(2). Requiem aeternam dona eis, Domine(3).
9.4. In vino veritas(4)
Мёртвые листья шуршали под ногами вперемешку с водой и грязью, окурками, фантиками, бутылками. Кстати, о бутылках: вон какой-то мужичонка бомжеватого вида собирал стеклотару, не брезгуя заглядывать даже в урны. Приставал к пьющей пиво молодёжи, клянчил:
– Вы, как допьёте, бутылочку потом... Можно вашу бутылочку?..
В мятом пакете у него звякал сегодняшний улов. К потёртому пальто пристали нитки, а стоптанным ботинком он наступил в собачье дерьмо. Из-под вязаной шапочки торчали седые пряди, нездоровая бледность покрывала одутловатое лицо с набрякшими мешками под глазами, нос...
Сальный нос с расширенными порами.
– Ну, здравствуй... папа.
Он уставился на меня, моргая заплывшими глазами и щурясь под больным осенним солнцем.
– Юля?..
Подслеповато улыбаясь, отчим смущённо теребил пакет с бутылками: неловко... в таком виде.
– Какая ты стала... Не узнать. Бизнес-леди! А ребятки... – Он с опаской глянул на Люка и Маркуса.
– Моя охрана.
– О как... Важная ты стала, с охраной ходишь... А я вот... Побила меня жизнь, да.
При этом в глубине его мутных кроличьих глаз отъявленного алконавта тлела искорка... Нет, не раскаяния – опаски. Зачем я пришла? С какой радости мне отыскивать его? Явно же не для того, чтобы поплакать в объятиях, предаваясь воспоминаниям. Особенно, если эти воспоминания... М-да.
– Ну что, трубы горят?
Отчим смущённо усмехнулся, звякнул стеклотарой в пакете.
– Да вот... Пытаюсь собрать на опохмел.
– Брось это, я куплю тебе.
Недоверчивость проступила в его взгляде: в подарки судьбы он не верил. Всё никак не решался расстаться со звякающим сокровищем, на сбор которого он потратил столько времени и за которое даже вступил в схватку с тремя конкурентами. Вышел победителем, хотя и не без потерь... Пара бутылок разбилось, да рукав пальто надорван.
– Правда купишь?..
– Правда. Идём.
Мы молча пошли по аллее парка. Люк и Маркус следовали на некотором расстоянии. Бутылки раздражающе позвякивали в пакете, и я сказала:
– Брось! Они не понадобятся.
– Ну, как это не понадобятся, – забубнил отчим. – Не сейчас, так потом... Не каждый же день ты собираешься мне благодетельствовать...
Я поморщилась и не ответила. На сколько там у него? На бутылку пива и то не хватит.
Когда мы подошли к магазину элитного алкоголя, он затоптался на пороге, с безнадёжностью махнув рукой.
– Ууу... – уныло проскулил он. – Не, доча, меня сюда даже не пустят... Рожей не вышел...
– Не беспокойся, со мной – пустят, – усмехнулась я.
Когда мы вошли, мой неприглядный спутник тут же приковал к себе тяжёлые взгляды охраны. Я сказала:
– Спокойно, это – со мной.
«Это», впрочем, не преминуло опозориться, сунув под пальто бутылку виски «Баллантайнс», пока я выбирала для него коньяк. Стоило ли так разоряться? Ему хватило бы и пузыря дешёвой водяры... Но нет, мне хотелось подчеркнуть разницу между нами, чтоб он, пьянь подзадборная, прочувствовал, кто теперь он, и кто я!..
Деньги тратить на разруливание ситуации с администрацией магазина мне не хотелось – обошлась психическим воздействием. Когда мы вышли, я окинула отчима презрительным взглядом.
– Без этого никак было нельзя?
Он виновато моргал.
– Прости, доча... Как-то само получилось... Соблазн... Впал в искушение...
– «Искушение», – хмыкнула я. – Эх, ты... Ворюга супермаркетный.
9.5. Точка невозврата
Обретался отчим уже не там, где мы когда-то жили. Он разорился, пришлось нашу большую и дорогую квартиру продавать и покупать вместо неё малогабаритную двушку у чёрта на куличках.
– Фу, – поморщилась я, осматриваясь. – Не квартира, а бомжатник.
– Уж прости, доча, гостей я сегодня не ждал, – оправдывался отчим, торопливо убирая с кухонного стола грязную посуду с объедками и пустые бутылки. – Если бы ты предупредила, что хочешь меня, так сказать, навестить, я бы хоть прибрался маленько...
Он выкладывал и выставлял на стол содержимое нового хрустящего пакета.
– Ох, доча, зачем такая роскошь? Напоминание о лучших временах, которые давно минули... Когда-то я мог себе позволить всё это, да, мог... «Хеннесси Гранд Шампань»... Душу только растравить. И закусь тоже под стать выпивке... Ну, Юленька, ты даёшь!
Без пальто и шапочки он выглядел ещё более жалким: засаленное тряпьё болталось на нём, как на скелете, всклокоченные седые волосы давно не стрижены и не мыты. Порцию «Хеннесси» он в себя влил, как воду, и жадно набросился на еду.
– О, хорошо-то как... Просто к жизни возвращаюсь! Не ожидал, не ожидал, что ты вот так... А что ты, собственно, вдруг вспомнила про меня, а, Юль?
– Мама умерла, – сказала я.
Он на секунду перестал жевать, его взгляд потемнел и ожесточился.
– Туда ей и дорога, – сказал он, наливая себе ещё. – Всю жизнь мне искалечила... Я же так и не восстановил... мужскую функцию-то, да. Хоть и пришили мне его назад, а работать как раньше он уже не смог.
Жуя и запивая еду «Хеннесси», он расписывал мне свои болячки во всех неприятных подробностях. Потом спохватился:
– Юль, а ты чего не ешь, не пьёшь? Давай, а то мне одному как-то неудобно...
– Нет, спасибо, мне не хочется, – отказалась я. – Ты угощайся... Почувствуй себя человеком.
– Да уж, – хмыкнул он. – Ну... как знаешь. Было бы предложено.
Через минуту он спросил:
– Ну, а ты? Как сама? Хотя, чего спрашивать – и так видно...
– У меня всё отлично, – сказала я.
– Замужем?
– Вдова.
– А... сочувствую. Дети есть?
Сволочь. Какая же он сволочь. Это мне мерещилось, или у него ехидца блеснула в глазах?
– Был... пасынок. Погиб.
– А... М-да, печально. А своих, значит, нет?
Он это нарочно, да?
– У меня не может быть детей, и ты это знаешь, – процедила я.
Он шевельнул бровями.
– Не знал... Правда, не знал.
– Не прикидывайся.
– Ничуть не бывало. Значит, внучат мне не видать... Жаль, жаль... Сочувствую тебе, Юляша.
Зачем я его нашла? Зачем, купив ему дорогую выпивку и хорошую еду, сидела и выслушивала его лицемерные слова сочувствия? А он уже поплыл от выпитого, взгляд стал сальным – так и мазал по мне, какая мерзость...
– Юляш... – начал он пьяненьким, интимно-фамильярным тоном. – Может, мы... Того? Вспомним... тряхнём стариной?.. Ведь нам хорошо было... не отрицай, тебе нравилось. Ты одна, я один... Так чего ж ещё? Да, пусть я и не могу, как обычно, но я знаю и другие... ик! Другие способы доставить женщине удовольствие. А, Юль?.. Ты красивая баба, очень красивая... Раз уж ты устроила мне сегодня праздник... может, логически завершим его... а?..
– ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ, МРАЗЬ, СНОВА ПРЕДЛАГАТЬ МНЕ ЭТО?!!
«Хеннесси», тарелки с едой, стаканы – всё полетело на пол с опрокинутого стола, звериный рык вырвался из-за моих оскаленных клыков, глаза превратились в два адских уголька. Стискивая горло этой падали, я шипела ему в лицо:
– Уж прости, завершение будет не таким, как ты хотел, ничтожество! Сразу нужно было тебя раздавить, как таракана, ты мразь проклятая, недостойная топтать эту землю! Всё, на что ты пригоден – это кормить червей!
Хрупкая человеческая плоть сплющивалась под моей рукой, раздавливаемое горло хрипело и хлюпало, рвались хрящи и ломались кости. Я сжимала и сжимала, пока не выжала вон весь дух из этого ничтожного тела. А выжав, бросила на пол, в остатки его последнего в жизни ужина.
Облив его остатками коньяка, я зажгла спичку и бросила. Заплясали голубоватые язычки пламени. Подойдя к газовой плите, я самую малость отвернула ручку конфорки.
Rest in peace, Father(5). Requiem aeternam dona eis, Domine.
Надо же, оказывается, я не разучилась плакать.
Серое небо сеяло еле ощутимый дождик, листья с сухим шорохом неслись по асфальту. Ядрёный дым тонкой сигары «Slim Panatela» защипал язык: алкоголя мы, хищники, не переносим, а вот табак почему-то – нормально. Дымим с удовольствием.
Грохнул взрыв.
– Люк, Маркус! Возвращаемся.
Что ж, дорогие родители, покойтесь с миром. Для вас уже всё закончилось, а для меня ещё продолжается.
Мне остаётся только идти до конца. Точку невозврата мы уже миновали.
9.6. Одно целое
– Освободим наши головы от дурных и суетных мыслей, а сердца – от суетных чувств. Забудем гнев и злобу, раздражение и страх. Им не место в наших душах. Члены «Авроры» – не враги, а заблуждающиеся. Они наши собратья, точно такие же, как мы друг другу.
Достойные, числом семьдесят один, включая меня, стояли кругом в церемониальном зале замка, освещённом свечами. Эйне была ещё слишком мала, чтобы участвовать в тренировках. Тренировки включали в себя не только развитие физических навыков, основанных на полученных от жуков способностях, но и навыков психологических и духовных. В роли гуру выступала я. Откуда я сама узнала всё то, чему пыталась научить собратьев? Всё от той же Леледы. Кроме того, у меня был такой сложный и удивительный инструмент, как «паутина». В ней можно было прочесть практически всё, выбраться, как по канату, из бездны незнания к свету знания, а звон и вибрация её нитей подсказывали нужное решение, когда, казалось бы, со всех сторон окружала тьма и неизвестность. Я и собратьев учила её чувствовать, и мы все оказывались вплетёнными в неё; каждый мог ощущать себя её центром, а всех остальных – периферией, тогда как на самом деле центров у неё было столько, сколько нас самих.
– Наше призвание – творить не войну, но мир. Исцелять, а не убивать. Любить, а не ненавидеть. Те, чья жизненная сила течёт в нас, слишком поздно осознали свои ошибки, и теперь мы призваны не допустить их повторения. Нам нужно для жизни очень мало крови, но у кого мы её взяли, тому должны отплатить за неё какой-либо помощью. Если не останется хранилищ, именно так мы должны будем поступать. Не просто брать, но и что-то давать взамен. А сейчас возьмёмся за руки. Я передам вам от себя некое чувство... И его вы должны передать соседу, сосед – следующему, и так далее, пока круг не замкнётся.
Единение и любовь – вот что я передала стоявшему по правую руку от меня Конраду. Удастся ли ему передать то же Вике? А ей – следующему в круге? Паутина зазвенела. Один, второй, третий... двадцать пятый. Сорок седьмой... «Мы – достойные. Мы – одно целое».
И вот, от стоявшего слева от меня Оскара мне пришло то же самое чувство, которое я пустила по кругу. Пройдя через сердца всех участников, оно обогатилось оттенками, ведь каждый из нас – индивидуальность и воспринимает мир по-своему, но в целом это было оно, любовь-единение, суть его осталась сохранной.
– «Мы – достойные. Мы – одно целое». Запомните этот сигнал: придёт время, и он послужит нам.
_____________________________________
1Аббревиатура от «Requiescat in pace» (лат.) или «Rest in peace» (англ.) – «Да упокоится с миром» – надпись на надгробиях, распространённая в странах западной христианской (католической или протестантской) культуры
2Покойся с миром, дражайшая матушка (англ.)
3Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis – "Вечный покой даруй им, Господи, и вечный свет пусть светит им" – начальные слова католической заупокойной мессы.
4«Истина в вине» (лат.)
5Покойся с миром, отец (англ.)
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2010/07/27/10