050 Сергей Алфёров 1951 - 2004 На Смерть Друга

Артём Киракосов
``Сергей Алфёров: Прижизненный Каталог с Дарственной Надписью Лене и Артёму КИРАКОСОВЫМ; Артём Киракосов: ФотоАвтоПортрет "На Смерть Друга". Витрина Выставки "СВЕТ от СВЕТА" (2004 - 2006) Светлой Небесной Памяти Серёжи АЛФЁРОВА в Библиотеки имени Всеволода ИВАНОВА, Москва, Посёлок Художников "СОКОЛ", 2007``. Инсталляция и фото: Артём Киракосов



ФотоАльбомы на Яндексе и тексты на ПРОЗА.РУ:

http://fotki.yandex.ru/users/artemkirakosov/album/95209/ - ВидеоРасшифровка из Штансдорфа, Германия
http://fotki.yandex.ru/users/artemkirakosov/album/95229/ - ПриЖизненный Буклет
http://fotki.yandex.ru/users/artemkirakosov/album/95354/ - Посвящение на Смерть Друга
http://fotki.yandex.ru/users/artemkirakosov/album/97877/ - Буклет, Журнал, Плакаты
http://www.proza.ru/2010/03/07/1283 - текст о смерти Серёжи на ПРОЗА.РУ
http://www.proza.ru/2010/03/09/532 - текст о расшифровке видеокасеты на ПРОЗА.РУ
http://www.proza.ru/2010/05/14/1423 - текст с пресс-релизами Выставки-Посвящения и мемуарами
http://www.proza.ru/2010/05/14/1423 - текст Сергей АЛФЁРОВ 1951 - 2004 На Смерть Друга


цикл ГИМНЫ РАДОСТИ

 
ЛЮДИ ** СОБЫТИЯ ** ОТЗЫВЫ







050               
СЕРГЕЙ АЛФЁРОВ (1951 – 2004 ). СВЕТЛОЙ НЕБЕСНОЙ ПАМЯТИ МОЕГО ПРЕКРАСНОГО ДРУГА И БОЛЬШОГО МОЩНОГО ХУДОЖНИКА


Он вошёл в нашу жизнь на рубеже 1986 – с знаменитой, первой неформальной молодёжной Выставки «АРБАТР» (тогда это был «Государственный выставочный зал Киевского района города МОСКВЫ»), устроенной там, где сейчас располагается галерея «А 3». И сразу всем нам полюбился. Старый хипан! – с дудочкой! Патлатый и в джинсах!

С первых шагов нашего творческого объединения «ЦЕНТР» стало понятно, что его “руководители” – Захаров и Канторов – не жаловали тех, кто ‘отстаёт’, `опаздывает`, не составляет ‘фоном’ их интервью. Серёжа был из таких – отстающих, опаздывающих – незащищённых, наивных, детских… Глубоко «периферийный». Не до «ЦЕНТРА» ему было. Да и субординацию он не блёл по отношению к ‘молодцам’- (его выраженьице) -начальникам – Канторову и Захарову. Доставалось ему. Да и другим, составившим впоследствии «периферию» – творческое ответвление от «ЦЕНТР»-а.

На нашем совместном фото во французском тогдашнем журнале ``«ETUDES SOVIETIQUES» revue mensuelle octobre 1988`` с первой Выставки-Аукциона «НОВОЕ КАМЕРНОЕ ИСКУССТВО» СОВЕТСКОГО ФОНДА КУЛЬТУРЫ Серёжа отсутствует – вечно опаздывает!.. В буклете-прайс-листе Выставки – фамилия его над репродуцированной его работой «ШАМАН» 1987 перепутана, написано: «С. Барабанщиков» (другой наш исчезнувший друг… недавно, полгода назад – как только подумал о нём – увидал его, благополучно спускающимся вниз по эскалатору метро на станции «Кузнецкий мост», я не окликнул… А Барабанщиков был-есть и останется Александром, также, как Алфёров – Сергеем). Там же – написано, что он, Серёжа, – 1957-го года рождения, насколько я помню, он родился в ноябре 51-го. На семь лет старше… меня.


Вот список его работ тогда (по каталогу) с ценами:

1. «Дом». 1987. Бумага, темпера. 86х62 см – 90 рублей
2. «Черепаха». 1987. Бумага, темпера. 86х62 см – 90 рублей
3. «Существо I». 1987. Бумага, смешанная техника. 86х62 см – 90 рублей
4. «Существо II». 1987. Бумага, темпера. 86х62 см – 90 рублей
5. «Ки кимора». 1987. Бумага, темпера. 86х62 см – 80 рублей
6. «Шаман». 1987. Бумага, темпера. 86х62 см – 80 рублей
7. «Цветок». 1987. Бумага, темпера. 86х62 см – 80 рублей



Мы подружились! И – сразу! Работы наши на Выставке висели друг против друга! – «Перестройка» только разворачивалась! – мы оба представляли графику, в отличие от остальных, то есть – “не ходовой товар”. Мы были (и есть) – графики – другие, чем они, `живописцы`. У меня было куплено четыре вещи. А Серёжа… Серёжа – был, есть и останется НАВСЕГДА профессионалом `самого высокого разлива, калибра и толка`. Он влюбился в мои работы, я в его. Мы много говорили…  наговорили за всю нашу немалую жизнь друг другу массу комплиментов! – и лично, и по бесконечному телефонному трёпу…

Он был великим и самым любимым мною профессионалом из моих сверстников. Не один я – люблю! и ценю его так! – многие… Мы почитали и уважали его, подсмеивались – любуясь… и слушаясь… В отличие от моей глубоко асоциальной и созерцательно-подпольной игнорирующей всё и вся радикальной художественной позиции, признающей только нескольких близких людей-друзей, Серёжа всегда делал ставку на своё искусство, как на профессию, кормил этим семью, зарабатывал отлично на нашем дурацком фоне, продавался `ПАЧКАМИ`, как любил говорить он сам. Другими, современными словами – производитель. И всю жизнь – пахал! как… Хотя цены были и относительно низки (иногда он продавала и по 15 – 50 $ за свой графический лист, зато их-таких могла быть – сотня-другая!), но/и он делал их – по несколько штук в день! – хватало! хватало! “БУМАФШКИ” – чуть прикартавливая говорил он любовно о своих детях-творчестве. Денег он зарабатывал! И предостаточно! И нечего было стонать и жаловаться! Надо было просто, просто организовывать его жизнь, быт, работу, досуг. В шутку у нас в семье вечно произносится расхожее Серёжино выражение “Последнюю ТЫЩУ разменял” – имеется в виду долларов (по тем временам – ведь это была неплохая сумма????), (но\а) для Серёжи это была катастрофа, но\а мы жили где-то тогда на 100 – месяц. Жили скромно, очень, но – очень организованно. Я ненавидел продажи и продажу! Дилеры и галеристы, ненавижу вас! Я – раздарю последнее… Сколько вы обманывали Серёжу, не платили за проданные его работы, крали и работы и деньги! не возвращали! – и то и другое… Ненавижу вас! всех! дилеры и галеристы! Сколько сил Сергей отдал ругани и проклятьям вам! И это – сквозная (одна из) тема нашего разговора, вернее, я только слушал, да поддакивал: я не общался и не общаюсь с этой аудиторией – принципиально. Но он был, есть и будет – профессионал – зарабатывающий СТРОГО – СВОИМ ИСКУССТВОМ. Велик тот, кто сможет ладить в профессии! Мы тут с ним – антиподы! Ну и что? Шли разными путями… Бывает, зайдёшь в ЦДХ, а там – на весь этот никчемный социалистический сарай хлама – одна его работа – сияет в дорогой раме и шикарных паспарту – за приличные деньги, где-то от тысячи до двух (долларов). Второй этаж – багетная. (Я знал, за какие крохи это было куплено у него, и кем. Но и за то – спасибо!) На стекле – наружу. И больше там и смотреть-то нечего… А ведь так было годами… И это – для меня. А теперь я уже вообще не ходок – по помойкам соцарта.

Он был замечательным мужем, отцом, сыном, родственником, другом, художественным партнёром. Человек интеллигентный и порядочный. Нас связывают – дальнейшие выставки, общение, художественное дело, поездка и совместная работа в Германии, всяческие похождения, посиделки, удачные факты (мною) (достаточно дорого по тем мерилам: 500 $ лист) продажи его графических произведений, за что я чрезвычайно благодарен моим покупателям, друзьям и заказчикам. Часто Серёжа просил продать и кое-что из его старинных коллекционных семейных вещей – чтобы закрыть какие-то дырки в бюджете. И это получалось – у меня были и есть некоторые большие друзья-антикварщики – они выручали! Спасибо им! Вам! Друзья! – хоть что-то – для Серёжи! А иногда – ему так нужны были деньги, позарез! Серёжа – был ответственным и достойным семьянином, на него можно было рассчитывать. И он оставил своей семье, Насте и Оле, – достаточно. Коллекция его работ (в 1000 листов и несколько холстов) – бесценное состояние!.. Спасибо тебе, ты и в этом – нам –   примером, Сергей.

Много чего затевали… Даже в мебельный магазин однажды ходили (пригласила Ксения КАЛУГИНА, искусствовед, она устроилась туда менеджером…), намечали там чего-то-нечто торгово-художественное… Много было и попыток в чём-то ещё. Болтали о гравюрах, о литературе, о Азии, о Армении, о Китае, о Книге, которую он делал с Настей, дочкой, о фото… Именно Серёжиным PENTAX-ом я снял свои работы в Германии (свой первый аппарат у меня появился много позже…); Серёжа дал… На него же он снял для меня мою экспозицию в отеле «Эстрель» (Берлин) (я был уже в Москве…). А такой дорогой аппарат – по тем годам – был только у него. Он называл это, набухнувшись губами: “КХ-А-А-А-ММ-Е-Е-Е-РРА”. Болтали мы сутками – я, правда, каюсь, клал трубку рядом, иногда надолго, потом поднимал… а Серёжа что-то всё говорил, говорил… Я откликался, клал опять… Жалею.

Много лет мы обсуждали как бы сквозные темы – его голландский наследственный пейзаж холста ХVII-го века: как бы его отреставрировать, сделать экспертизу да загнать, денег – поделить! – жизнь, взросление и становление Насти, его дочери! с некоторыми не простыми, прямо скажем, воспитательно-педагогическими аспектами, – Ольгу, жену, к которой он относился трепетно-нежно и заботливо, её творчество, – армянской дудук, – суфистское искусство, – даосов, – Завадскую, – Басанца (нашего дорогого! Андрюшу), – другое что...

Отдельная песня! – наша с ним жизнь и работа в Германии…

В Германии я возил его – далеко. У меня – единственного – были права на вождение, нам дали два пикапа – ``TRABANT``, и помимо рисования я `работал` бесплатно ещё и на развозке их, друзей/девчонок, и грузов. Мы выбирали ему бумагу – для работы. По спецмагазинам. (Немецкие молоденькие продавщицы замирали и долго млели не дыша, когда Серёга щупал “бумафшки” на звук! как Горовиц – невинные и вроде ба невиданные белоснежные клавиши роялей «Steinway» – и напряжённо ловил ноты, что издавали его пальцы по поверхности! – тактильное искусство графики! – мы понимали многое! многое из того, что не видели грубые гробоватые живописцы! Да и глаза у него разбегались! – такое разнообразие бумаг!.. В итоге – он вернулся к тем, что привёз с собою из Москвы. Графики – тоньше, они – изысканные, даже, если и грубые. Серёжа привёз специальные полиграфические краски – с собою… Он – график! – так заявлял о себе! (А ведь мог работать по стандартным машинным холстам тем, что дал/купил нам  Стрелецкий, тем, чем работали мы, однако – нет: привёз инструмент – включая свои излюбленные блюзовые записи и старые свои краски…) Графика, книга, иллюстрация… стихи! – наши извечные темы бесед в ночной Германии... Потом к ним добавилось (годами позднее) и образование работа и много-многое другое – в связи с Настиным взрослением и становлением. Возил я и гулять его, просто, проветриться от мастерских Штансдорфа, куда нас безвылазно заселил Стрелецкий, наш менеджер, спонсор, благодетель и командир-начальник. Возил их с Андрюшей и в Далем, по музеям. (“Андрюфа” – так нежно отзывался о Басанце Сергей.) Серёжа был – очень благодарным и очень чутким другом, собеседником. “Уф! А… Чума-а-а-а-а. Ну, спасибо тебе, Киракосыч, выручил. Я отныне – твой должник – и – НАВСЕГДА”. За мои проступки – он расплачивался своими работами (и не только со мною, с другими тоже); это было – виртуально – у меня своих работ: негде хранить, – я ничего не брал и не беру… просил `мои` передарить другим, он передаривал: у него их много было (иногда по 5 в день кропал).

Внешне – всегда его помню прилежно модным, в дорогих одеждах, подтянутым, никогда не видел его невыстиранным, непоглаженным, мятым – в прямом и переносном смысле. Он был – всегда внимателен, восприимчив, в форме, человек корректный и воспитанный, образованный, общаться с ним было для меня – отдыхом и наслаждением. Да и собирал и имел он вещи – не бросовые… Понимал толк в жизни и жизненноважном.

Никогда не видел его пьяным, расслабленным, подавленным, всегда – в тонусе, заинтересованным в жизни и в работе. Работал он вдохновенно, был человеком честным, прямым, порядочным, высказывал всё и сразу. Мои родители любили его… А это – критерий! Для меня – и для тех, кто хоть раз видел моих родителей. Он часто появлялся на моих выставках. Любила его и жена моя, мы часто, очень часто – между собою – употребляем Серёжины выраженьица.

Мы никогда не трепались с ним – что называется “за жизнь” и “по жизни”, не промывали кости друзьям и знакомым, всегда – про дело,  дело у нас с ним общее – только одно – ИСКУССТВО;  никогда не скучал он, не грустил, не депрессовал, не хандрил – работал, только работал; поэтому и сделал многократно больше, чем мы все – взятые скопом – и по качеству, и по количеству, и по разнообразию духовного, художественного опыта. Не стесняясь в комплиментах – я успел сказать ему свою любовь – при жизни – его; сумею сказать это – и после – при жизни – своей.

Серьёзные, молчащий, думающий…

Напряжение – в глазах.

Красивый, действительно… а не как сейчас – все эти – `голубизна` и мразь!

Мужественный и очень гордый, независимый и произвольный!

И – где-то – совершенно традиционный – вспоминаю его дудук, – игру… и его  – `армянские` глубокие широкие чёрные глаза (с узбекским уклонением) при этом. О музыке – говорили много и все годы, он играл мне, играл и наедине и в трубку телефона… Он был – добрым, могучим парнем, любящим и надёжным, увлечённым – этой жизнью, жизнью, которая… оборвалась. 

Даже о моём любимом Дилане (Бобе) побеседовали.

К своей дочке, Насте, у него – особое отношение. Он чрезвычайно много вложился в её духовный рост… (По молодости – не замечаешь…) Думаю, с годами, она, Настя, поймёт, как щедро распорядилась Жизнь, одарив её таким отцом. Любил дочь – нежно и бесконечно! И часто звонил – советуясь по разным поводам, связанным с нею. Советовался – в состояниях – совершенно разных. Жил он во многом – для Насти. Откровенничал о ней. Высоко отзывался и о Оле, жене, о её художественном и человеческом опыте. И пахал – на них, на семью. Нежно, сокровенно он относился к Ольге, и, несмотря на то, что здорово нравился женщинам – очень и очень многим (он был чрезвычайно благородного, сдержанного, вкусового и аристократического толка и содержания и облика: высокий, подтянутый, вдохновенный, предупредительный, вежливый, опрятный…) я не слышал от него никогда ни о какой другой симпатии его жизни (женщине), мы даже не имели с ним такого разговора – почти за 20 лет общения.

Бывали периоды, когда мы реже виделись, но он всегда мне звонил, задавал профессиональные вопросы по технике изобразительного искусства, технологии материалов, реставрации, о прочем, звонил и из своей внутренней эмиграции – с Козельска, с Оптиной… Смело ругал поповское отродье местного монастыришки, то, что там происходило, всю атмосферу того, ложь. Точно и критически отзывался о наших общих друзьях, обитавших в монастыре… Вообще, слушая иногда Серёжу, холодело от ПРАВДЫ. Звонила мне тогда и взволнованная Ольга… Подозревала… Плакала! А! – Серёжа много и упорно работал там, и искал… искал Истину! Она всегда пребывала с ним, по тому, что он был, есть, и остаётся – ТАЛАНТ. Дом его там и грохали и воровали. А он – будто путник по этой жизни – просто шёл! Не замечая! Почти!

Когда его убили эти зверюги-садисты – так изысканно тупо, я – после нескольких звонков Ольге и Насте – понял, что дело туго! И мы – не сможем сделать ничего! ничего! сообща! – в его светлую и святую честь! и память! Художник – святой! Вот я считал и считаю так – тогда и сейчас! И написал 12 картин – ему и в честь него. Устроил выставку-посвящение…

Это было моё индивидуальное и последнее приношение Другу и СоБрату в Искусстве!

Вот текст к Выставке и Её пресс-релиз:




Артём Киракосов


СВЕТ от СВЕТА

художникам
 
Серёже Алфёрову ( + 2004 )
и  Юре Щетинину ( + 2004 )




Художник – святой! Приходит в этот Мир – сделать его ЛУЧШЕ! ...слаще... Осмысленней! Талантливей! Краше… Он – открыватель (перво-) – первый – смыслов невидимых! невиданных! доселе! до него! Так – всякий… 

Когда «уходит» (умирает! – почему так говорят, не знаю, кстати…), становится ясно – как пусто! без него… рьяно пусто! Серятина наступает! шилычи и глазуны, андрияки, кулики и церетели – всё туже
сплачиваются! вокруг кремля, затягивая кольцо всё туже своих персональных галерей; всё туже! туже!.. уже!..

Свет происходит от Света. Как (и!) деньги от денег, кстати! (вот!) Дающим и дарующим свет, свет этому миру – слава! Слава – художникам, подарившим нам счастье – видеть и иметь их картины – созданными. Для нас. Наслаждение – то, что они были! были! Художники и картины…

Художники уходят…

Медленно и больно! Иногда мгновенно и страшно… Так… Как… Мои друзья… Мои учителя… Мои собеседники… Серёжа и Юра! Алфёров и Щетинин! Настоящие… Стоящие…  Внезапно! Неожиданно! Смерть – вообще... такая! всегда! всегда…

Люди и деревья. Деревья и люди. «Ещё ничего-то по-человечески серьёзного в этой связи и сказано-то не было  об этой связи!» – огорчительно как-то сказал мне мой друг однажды… (Не помню: кажется Ашёт?! или другой – тоже – Ашёт, тоже – друг… мой. [Чувствуете? Во фразе? Армянские интонации?]) Люди и деревья… Деревья и люди… Деревья, разные, как люди!.. Люди, разные, как деревья!..

Каждый человек – что дерево, зачатое кем-то, посаженное… (– кем-то…) выращенное… спиленное… упавшее само! само! (от старости! древности! грозы… ветра…) Да всё равно – от чего! Многие – стоят – столетиями (как наш дуб в Абрамцево, где я – всё ещё – работаю реставратором… дорабатываю срок  – уволюсь, обещаю! обещаю…), иногда – тысячелетиями – как те оливы, что видели мы с женой-Леной (моей! моей!) этим летом на Крите.

На могилах своих друзей… Своих прекрасных друзей… (На которых, к сожалению! кстати, я всё ещё не был… буду ли?.. обязательно ли?.. это… не знаю… никогда! никогда! не знаю, честно…) Я сажаю деревья… Деревья… Моей памяти… И славы… (Их.) Славы… Пусть растут! годами! десятилетиями! столетиями! тысячелетиями! – Живопись, вообще, вещь – долгая… И живёт – долго – иногда – годами… иногда десятилетиями… иногда столетиями… иногда тысячелетиями… Это я знаю как реставратор, жизнь которого протекает в музеях… Мы… Наша живопись – «останемся»… останутся (холсты, «бумаги», слова…)! Будут жить долго – годами… десятилетиями… столетиями… тысячелетиями… Наши слова, наши бумаги, наши скульптуры, наши холсты! Они – бессмертны! Вообще! Как бессмертна – душа! Душа, что дана тебе была! При рождении или… Задолго до него, когда ты задумывался только (Господом, наверное..?) ещё, наверное..?

Свет и цвет – с моих полотен – ничтожно малое, что должен был я – этим большим художникам, пришедшим осветить, освятить и мою жизнь! Посвящение (то, что я делаю…) – нет, не вечер памяти… Жившие скромно… ушедшие скромно… Не удостоились пока – ничего (ничего! ничего! ничего!) – ни вечера, ни выставки, ни книги… Ничего! Ничего! У нас впереди всё – годы ещё! десятилетия! столетия! тысячелетия! Успеем мы… как-то… хоть… отблагодарить вас! Вас, мои дорогие, ушедшие так не вовремя, не вовремя, когда (вроде бы) всё только-только начиналось… началось… могло (наконец-то таки…) состояться…

Спите спокойно! На могилах ваших – деревья… Вырастут… Окрепнут… Распустятся… Зацветут… Дадут плод… Мои дорогие друзья, учителя, собратья по искусству, художники, художники настоящие, стоящие, пришедшие в Мир – сделать его ЛУЧШЕ, слаще... Прекраснее! Возвышеннее! Светлее! Краше! Не всё получилось у вас. Не всё получилось у меня, писавшего вам посвящения – по двенадцать холстов в год, как праздники церковные двунадесятые: холст, смешанная техника, 100 Х 120 и 120 Х 100 – два года... Снизу – как и положено! – рисующие, графические материалы… дальше – водные! растворяющие… в себе! плоть и кровь! … кроящие – следом: темперы, масло… прозрачные, покровные – завершают: лаки! лессировки… опять! – графические… водные… кроящие… плотные… покровные… глухие!

СВЕТ от СВЕТА: выставка одиннадцатая и тринадцатая (уже!) цикла, рассчитанного на десятилетие (десятилетие!), СЧАСТЬЕ ЖИТЬ! СЧАСТЬЕ ЖИТЬ…

Жить это счастье. Об этом знает всякий, всякий, кто боролся за жизнь близкого, близкого… Жить! Несмотря ни на что! Сохранить жизнь! Сохранять жизнь! Не смотря ни на что, ни на какое «положение», «положения», сохраняя жизнь! жизнь близкого, близкого… В любом состоянии – жить! Давать жизнь – другим! Несмотря ни на какие «диагнозы», «заключения врачей» – жить! радоваться! радовать других! – собою!.. со-бой!.. Так жила! и умерла моя бабушка – Макруи («Чистая» – в переводе с армянского.) – семь дней назад, до последнего! – боровшаяся – за себя! за отказавшее (почти всё!) тело, пробуя все возможные лекарства… Обругивая всех: меня! маму! тётю! сиделку! врачей! – всех, за то, что не могут «поднять»! вылечить наконец! её! девяносто восьмилетнюю красотку. (Вот так! вот так! так!! так!! надо бороться за жизнь! за жизнь! – поперёк всему! поперёк всем, уставшим от этой борьбы: сиделкам! родне! врачам! всех категорий! Это – твоя жизнь! И – ты должен – жить! бороться! – до последнего! до последнего!.. И она боролась! – моя бабуля девяносто восьми лет – королева… Настоящая армянская бабушка! Хранительница! и управительница рода!) Давая последние распоряжения невидящими глазами, недержащими руками, не устав бороться… Ушла, семь дней!.. тому назад – туда! откуда растут (только!) деревья… только деревья! Из земли! В Небытиё! В Небытиё! Сколько деревьев! Сколько людей! Ушло! Уйдёт! ещё… ещё… Присоединясь к этой таинственной планете… Люди и деревья… Деревья и люди… Сколько ещё предстоит сказать о вашей связи кровной!..

Люди и Деревья!

Деревья и Люди!

Два года посвящения! – позади…            

Радовать других! – живущих! пришли в мир холсты мои! Радовать! – и сражаться за радость! Цвет и свет! Свет и цвет! Исходят изнутри! И из меня тоже! И из меня тоже!.. Новая выставка! – всегда – рождение! чего-то нового! до селе – не бывшего!.. Откровение, пришедшее спасти Мир, не меньше… Всякий художник! – откровение… надеющийся спасти погибшее… своим творчеством, умом, жизнью! всей своей! – личностью! И – пусть – это (самонадеянная?) – иллюзия… Без неё… без этого («энергия заблуждения» – Л. Н. Толстой) – не пишет, не живёт ни один творец: художник… музыкант… писатель… мыслитель… священник… актёр…

Деревья – это моё! Я – представляю – всякого человека, как дерево… своё, конечно… каждому! для каждого… своё, конечно, дерево… Живопись – это моё… Умею! и, – что-то могу. Вот! – … Двадцать четыре картины!.. Двадцать четыре месяца!..

Что? Плохо? Прости…

Вот, написал, и словами тоже… Прости… Плохо?.. Что?..

Люди и Деревья…

Деревья и Люди…

Люди, что деревья… Деревья, что люди… Такие разные! Красивые! В жизни! И смерти! Своей … Прости! Прости меня! Я – тоже художник! пойми! – тоже дерево… растущее, цветущее, носящее плод. При-ми! (Его, плод… я имею ввиду…) И не сетуй! Я делал, как мог! Сделал! что получилось… Как получалось. Как получилось. Ни лучше, ни хуже, пойми!.. прости!..

Пойми! Прости! Пожалуйста! Спасибо! Я знал… Я верил, ты – … Спасибо!.. И я признателен тебе за это! пойми! – это серьёзно! это серьёзно! – для нас, художников! творцов! – искусство! искусство! искусство! – это наше всё!!! Деревья! На месте нашем! Где были мы когда-то! Деревья… Люди… Люди… Деревья…


                осень  ~  2004     ***     2006  ~  осень






Артём Киракосов


СВЕТ от СВЕТА

художникам
 
Серёже Алфёрову ( + 2004 )
и  Юре Щетинину ( + 2004 )




Художник – святой! Явление этого мира – не частое… Вовсе, не в привычном нам смысле…

Серёже Алфёрову и Юре Щетинину, большим, настоящим художникам, истинным чудакам, покинувшим наш мир в 2004-ом, посвящена эта выставка. Деревья – то, что остаётся после нас, на нас… Дерево – вечный символ жизни…

Двадцать четыре холста – по одному – в месяц – как церковные праздники – моя скромная дань их памяти. Мои старшие наставники, партнёры, учителя, друзья… истинные! настоящие! большие чудаки! Серёжа Алфёров… и Юра Щетинин… ушедшие от нас так внезапно (ведь, каждая, всякая смерть – внезапна!).

Короткое эссе к выставке – попытка это объяснить, высказаться.
Деревья… деревья в их честь! И живопись, живопись! – на которой они растут.




*
живопись

2004 осень – осень 2006

12 холстов 120х100 и 12 холстов 100х120 в смешанной технике

*



Москва
«Посёлок художников “Сокол”» 
ул. Врубеля, 13
Библиотека им. Вс. Иванова

февраль 2007 **** 2007 сентябрь







 
Вот. А потом был этот звонок – от Люси, Лусинэ ПЕТРОСЯН! …Так круто перевернувший нашу жизнь!.. Неожиданно!.. Мы уже стали все безнадёжно засыпать – по отношению к памяти Сергея! Вдруг – узнаёшь: Лусинэ готовит книгу! ищет пути – к организации выставок Серёжи… Мы уже что-то наметили, как-то продвинулись… Я надеюсь ещё многое-многое сказать устно – уж много чего ещё мне предстоит в жизни писать и написать! Ожили и Оля и Настя!

Вспоминаю классический Серёжин рассказ, как наутро осторожненько выбивал по периметру он замёрзшего и упавшего в лужицу из хрупкого ледца своего друга – великого алкоголика Зверева – неординарного и неподражаемого (художника)! И большого таланта, естественно! Вспоминаю его рассказы и о Пятницком, о Харламове, о Яковлеве, о других ЛЕГЕНДАХ…
Ну что, вот наконец и ты, Серёжа, с пробитым с двух сторон фашиствующими молодчиками черепом, стал, претворившись, ЛЕГЕНДОЙ. Светлая и святая ПАМЯТЬ! тебе, мой дорогой друг!

Художник! –  с в я т о й …

Небесная! Небесная!

– А-а-а-а-а! У-у-у-у-уф! Киракосыч! Я тебя уже достал, наверное? – начинал, разворачивал он так медленно свой неспешный много-многочасовой монолог. А вначале – просто дыхание в трубке… Молчание. Я узнавал его – фактически – (ещё) по звонку: мистически медитативно медленному и дудукированному странным образом, приторможенному… А потом: “Дак ты дома?” – с несколько затянутым азиатским акцентом спросит.

– А куда же ты звонишь-то, Серёжа? Что ты, Серёжа! Я рад тебе! Слушаю тебя внимательно…

Большой МАСТЕР! Большой и светлый – любимый нами всеми, теми, кто знал, видел, слышал… Экспериментатор и поэт! Путник и певец! Даос, суфий, блюзмэн, флейтист, революционер, правдолюб и блестящий артист... Серёжа, ты – наш первый. Монах и пришелец. Мифотворец и боец. Жизнелюб и аскет. Отшельник и общинник. Философ и говорун. Молчун и путешественник. Христианин и антиклерикал. Рокер и этник. Сказочник и реалист. Практик и мечтатель. Одиночка – как всякий альпинист-гений, как всякий, кто идёт ДОРОГОЮ ТВОРЧЕСКОЙ, командник – как всякий, работающий в дружбе, в спарринге, партнёр. Ты – наш ПЕРВЫЙ! Лучший. Серёжа.

И всегда – последнее, в конце: “Прости! Прости, Серёжа!”

– Прости! – с таким опозданием прошу.         
             

 
начало апрель 1986 ~ ~ 2010 апрель конец
               


18 апрель 2010 ~ ~ 2010 апрель 18